Глава 75

Одиссей был несказанно рад, когда отряд, наконец, выбрался из лесистой местности, где из-за каждого куста в сумерках жди нападения клыкастой демонической твари! Теперь вьючная тропа серпантином взбиралась по пастбищам с изумрудной травой. Правда стало негде укрыться от холодного пронизывающего ветра. Впрочем, пока Одиссей с наслаждением вдыхал горную свежесть и с интересом поглядывал на снежную седловину перевала, до которой, казалось, осталось рукой подать. В лучах ослепительного памирского солнца снег белел так, что ломило глаза.

Первые дни на высокогорье были довольно безмятежными. Погода стояла великолепная. Подёрнутые синей дымкой долины раскинулись у их ног. Экспедиционерам снова стало попадаться много дичи. Это был воистину край непуганых зверей и птиц – настоящий охотничий рай. Глубокий снег на вершинах заставил диких животных спуститься вниз, на малозаснеженные склоны. Здесь они и паслись. Горные козлы, а их были десятки, удивленно поднимали головы при виде людей, но не спешили убегать. Здесь же были архары, дикие индейки, издававшие приятный свист и множество горных куропаток, неторопливо отходивших с их пути с криком «кек-алик». Каждый вечер на привале был настоящий пир с изобилием разнообразного мяса.

Однажды экспедиционерам повстречались двое чабанов со стадом овец. Одиссей решил спросить их, слышали ли они о знаменитом тигре-людоеде из долины. Чабаны рассказали, как несколько месяцев назад зверь напал на отару недалеко отсюда, заодно убив её пастуха. В другой раз наглый хищник проник в юрту и разорвал находящуюся в ней женщину и её трёх детей. По словам чабанов, встречи с проклятым чудовищем происходили регулярно на протяжении нескольких месяцев и почти всегда заканчивались смертью кого-то из людей. Но потом всё прекратилось. Видимо, зверь ушёл обратно в долину. Что заставило его подняться так высоко в горы чабаны объяснить не могли.

Ягелло подтвердил их рассказ:

– Мне тоже приходилось видеть тигриные следы на заснеженных перевалах. Когда зверь преследует добычу или напротив уходит от охотников, его мало что может остановить.

– Выходит, этот ваш хромой убийца продолжит преследовать нас и здесь? – спросил Одиссей.

Ягелло задумчиво смотрел на огонь, и ответил, не отрывая глаз от пляшущего пламени:

– Во всяком случае, мы должны быть к этому готовы…

На следующее утро отряд снова растянулся по склону длинной цепочкой. Около десяти часов впереди загремели раскаты грома. Хлынул дождь. И всё это на пронизывающем ветру. Укрыться было негде. Все быстро промокли до нитки. Правда, ближе к полудню выглянуло солнце, но Одиссей уже почувствовал первые симптомы недомогания. На простуду наложилась горная болезнь. К вечеру молодой человек окончательно слёг, у него начался жар. Кира и Георгий посменно дежурили у его постели.

Двое суток душа Одиссей путешествовала где-то в астральных мирах, пока его бренное тело было целиком предоставлено заботливым женским рукам. На третьи сутки добровольную медсестру сморил сон, а сознание её пациента, напротив, наконец, прояснилось. Стараясь не потревожить своего доброго ангела, Одиссей осторожно выбрался из временного убежища, сложенного из тюков с экспедиционным имуществом и камней. Выздоравливающий чувствовал сильный голод и первым делом собирался раздобыть какую-нибудь еду. Однако планы его тут же переменились, когда он наткнулся на скалистый выступ, исписанный мелом. Одиссея охватила ярость. Обнаглевший шпион среди бела дня писал своё послание, даже не утруждая себя отойти на пару сотню шагов от лагеря!

– Я хочу знать, кто писал мелом вон на той скале?! – без обиняков объявил Одиссей, немедленно собрав для этого весь лагерь.

Так как никто не спешил сознаваться, молодой начальник пригрозил перевернуть кверху дном весь бивак, подвергнуть личному обыску каждого, если автор наскальной живописи не объявиться добровольно. После этого на лицах присутствующих появилось то выражение, которое бывает у студентов-медиков, когда им выводят для показа душевнобольного.

– А вы у себя в сумке посмотрите! – вдруг предложил Артур Каракозов.

В одном из отделений полевой сумки действительно обнаружилось несколько кусочков мела, одним из которых явно недавно писали на камне. Эта сумка перешла Одиссею от прежнего руководителя экспедиции, но он до сих пор так и не удосужился заглянуть в некоторые её закоулки.

– Но я не писал этого! – озадаченно воскликнул Луков.

– Неужели? – едва сдерживая добродушную улыбку, осведомился Кенингсон. – Как археолог, я бы датировал этот изумительный памятник наскальной живописи сегодняшней ночью, а её авторство, на мой правда, весьма субъективный взгляд, не нуждается в подтверждении.

Некоторые прыснули со смеху. Одиссей почувствовал подвох и решил ещё раз взглянуть на шпионскую тайнопись. Прежде он был в таком состоянии, что сделал это мельком. Шифровка оказалась вовсе не шифровкой, а вполне читаемым текстом, только весьма странного содержания. Составлен он был почему-то по-французски. Едва начав читать, Одиссей почувствовал, как у него запылали от стыда уши…

«Приказ номер один – так начинался текст и дальше следовало: Так как начальнику экспедиции по уставу полагается иметь коня, приказываю: временно назначить исполняющим обязанности оного комиссара экспедиции товарища Лаптева с выдачей ему седла, стремян и прочей конской сбруи».

Одиссей не верил своим глазам. Неужели он мог написать такое!

Теперь даже те, кто до сих пор оторопело молчал, дружно начали хохотать.

Только Кира глядела на Лукова сочувственно и пыталась объяснить остальным, что когда человек находится в бреду, он не осознаёт того, что делает:

– Вы невежи, раз смеётесь над этим! Из-за болезни пациенты впадают в настоящее безумие! Но это лишь временно!

Снова повернувшись к совершенно раздавленному собственным позором Лукову, Кира обращалась уже к нему:

– Не обращайте на них внимания! Вы простудились с подозрением на пневмонию. Это очень серьёзно! К тому же ваш организм ослаблен укусом змеи и горной болезнью. Вы метались в лихорадке и бредили. Необыкновенно яркие галлюцинации и иллюзии заполнили всё ваше сознание, и вы просто не могли отличить, где реальность, а где вымысел. Неудивительно, что в таком состоянии вы написали такое.

– Вот именно! И если человек получает камнем по голове, то отдалённые последствия могут оказаться самыми неожиданными – ехидно добавил супруг Киры, и к общему удовольствию продолжил читать:

– Приказ номер два. Во избежание новых потерь среди личного состава назначить штатным астрологом экспедиции Кенингсона Адольфа Карловича с обязанностью ежедневно составлять гороскоп на текущий день – один общий для экспедиции в целом, а второй индивидуальный для начальника.

Приказ номер три. В связи с обнаружением бактерий бубонной чумы в стволах ружей приказываю сжечь на костре всё имеющееся в наличии огнестрельное оружие.

Солдаты надрывались от смеха. Даже носильщики, привыкшие держаться уважительно с начальством, деликатно подсмеивались.

– Не может быть! – только и смог изумлённо выдохнуть Одиссей, чем спровоцировал новый взрыв дикого хохота. Красноармейцы задыхались от хохота и хватались за животы.

Одиссей видел, что Георгий готов наброситься на его обидчиков, и сделал знак другу, чтобы благородный юноша не вмешивался. Смуглолицего паренька за это могли жестоко оскорбить обозвать «боем» или холуем начальник.

Подполковник возник на авансцене неожиданно. Он появился, поигрывая в руках веточкой, как тростью. Несмотря на ранний час, Ягелло был свеж, гладко выбрит.

– Ну-с? – спросил он тиховатым, неторопливым голосом у того, что ржал громче всех, – понимаешь ли ты, какое совершаешь преступление? Пфуй! Ты будешь за него гнить под арестом по возвращению в Ташкент. Понимаешь ли ты это?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – мгновенно перестав хохотать, испуганно рявкнул красноармеец. Округлив глаза, и забыв, что старорежимные обращения к офицерам давно отменены, он похоже начал жалеть, что поддался всеобщему веселью.

Отставив на время первую жертву, Ягелло оглядел притихших солдат пронзительным взглядом.

– Забылись! Оскорбление начальника на походе наказывается расстрелом.

При слове «расстрел» солдаты вздрогнули и вытянулись. Недавние нагловатые весельчаки угрюмо смотрели на подполковника, с опаской ожидая, что он скажет дальше. А он скользил по лицам немигающим взглядом, будто выискивая зачинщиков, чтобы немедленно предать казни. И каждый под взглядом офицера испуганно ёжился.

Однако подполковник ограничился угрозой. Только ещё раз остерёг для порядка:

– Выбирай над кем зубоскалить, а то жевать ничем будет. И скомандовал:

– Разойдись по работам!

Одиссей слышал, как один красноармеец тихо сказал другому:

– Ох, и надоела жизнь на цыпочках! Хоть бы кто подстрелил этого золотопогонного фазана!

Его товарищ угрожающе процедил сквозь зубы:

– Белая кость! Ни-иче-его… найдётся для него пуля. Небось, держал при себе денщика при прежнем порядке, который ему сапоги драил за «брысь!» вместо «спасибо».

Одиссею хотелось объяснить этим двоим, что подполковник никакой не аристократ, а тоже вышел из солдат. Но на лицах этой пары было столько ненависти, что Луков понял, что вряд ли сумеет их переубедить.

Когда они остались вдвоём, Одиссею поблагодарил Ягелло.

– Не стоит благодарностей. Я сразу подумал, что это очередное покушение на вас. Только на этот раз ваш Джокер избрал более изощрённое оружие – решил превратить вас в ходячий анекдот, сделать пищей для голодного солдатского остроумия. Так с вами легче будет справиться.

Одиссей чувствовал такой стыд, что не знал, как ему дальше быть. Ему казалось, что теперь все будут потешаться над ним и говорить за спиной: «Экий ротозей! Небось, нажрался спирта и по пьяной лавочке записал, что ему в белой горячке привиделось. А доктору велел говорить про болезнь. Угораздило же нас иметь такого начальничка!».

– Янус Петрович! Прошу: посоветуйте, что мне теперь делать!

– Прежде всего, не праздновать труса! Конечно дело конфузное, очень некрасивое дело, и для шутников соблазнительное, но не конченое. Если заметите на чьей-то роже насмешку, приказывайте руки по швам и лепите наказание, не стесняйтесь. Не смотрите на это сквозь пальцы, иначе от вашего авторитета скоро камня на камне не останется. А теперь давайте подумаем, от кого этому Джокеру могло стать известно, что мы в курсе его наскальной переписки.

– Я держал язык за зубами, как мы с вами договорились – пожал плечами Луков. – Если только в бреду проговорился…

– Кроме Киры Антоновны и вашего Георгия, кто ещё мог вас слышать, когда вы находились без сознания?

– Возможно, муж Киры. Он иногда подходил её проведать.

– Это вам она сама сказала про мужа? – деловито осведомился подполковник, приподняв правую бровь.

– Да. Но мне он кажется человеком интеллигентным и, в общем-то, порядочным.

– Интеллигентность, господин Луков, вещь темноватая – наставительным тоном сказал Ягелло. – Поскребите иного интеллигента, – из него так и полезет готовность топить ближнего из зависти или, например, ревности к собственной жене, а то и из простого любопытства или скуки… Или вы забыли, что это Каракозов указал вам, где искать мел?

Ягелло стал инструктировать:

– Стало быть, первый же грешок Каракозова поставьте ему на счёт, чтобы он тут же написал вам рапорт. А я сличу его почерк с образцами текста с обоих камней. Я уже скопировал их для себя.

– Неужели вы всерьёз можете подозревать Каракозова? – Одиссею не понравилось, что подполковник намекнул на его интерес к Кире и на ревность, как один из возможных мотивов Каракозова. К тому же Лукову было неприятно думать, что тень подозрения, ложащегося на Каракозова, может, пусть даже краем затронуть Киру. Но Ягелло явно никому не собирался давать поблажки.

– Надо обязательно проверить этого Артурчика – сказал он полузло, полупрезрительно, выдавая этим, что недолюбливает за что-то мужа Киры. – Эта сегодняшняя шутка вполне могла быть выдумкой этого хлыща. Но это с вами он распустился, как павлин. А предо мной будет стоять с повисшим хвостом. Я спешить не стану. Пусть из кожи лезет, чтобы оправдаться.

*

Хотя это время считалось самым удачным в году для экспедиции, так как перевалы становятся доступными для путешествия, Одиссей и его люди с каждым днём восхождения сталкивались с ещё большими трудностями. Они покинули зону альпийских лугов с вечнозелёной травой и вступили в мрачную страну камня и снега. Подъёмы делались всё кручи и опасней. С грузом на плечах тащиться вверх было вдвойне тяжелей.

Одиссея удивил комиссар, который упорно тащил с собой огромный мешок, набитый какими-то книгами. С самого Ташкента он не расставался с этой торбой. Когда ещё были лошади, это можно было понять. Но теперь фанатичная книгомания Лаптева вызывала непонимание у многих.

Часто приходилось идти так: с одной стороны узкой тропы – отвесная скала, а с другой – бездонная пропасть. Под ногами же скрипел предательский щебень, который вдруг начинал увлекать путника к обрыву. И надо было сохранять спокойствие в такие секунды, ибо резкие движения только ускоряли движение каменной крошки под ногами, которая могла унести тебя на дно ущелья, где грохотали бурные потоки или клубился синеватый туман. Уже дважды Одиссей записывал в экспедиционном журнале «сорвался», «слетел с тропы в пропасть». Сам он сумел преодолеть собственный страх, и подбадривать остальных. Люди снова должны были поверить в него!

Однажды Одиссей решил немного обогнать отряд, чтобы осмотреть тропу впереди. Ничего не подозревая, он обогнул отвесную скалу и обмер – прямо перед собой на снегу он увидел следы большой кошки. Нервная дрожь передёрнула его. Мелькнула мысль, что проклятый тигр снова обхитрил их и каким-то образом оказался впереди; возможно сейчас он где-то рядом – прячется за одним из лежащих вокруг россыпью больших камней. Одиссей уже знал, как мягко, совершенно бесшумно умеет атаковать полосатый зверь. Тревожно озираясь по сторонам Луков пытался определить откуда ждать нападения. Знакомое чувство беспомощности охватило его. Хотя в руках у Одиссея было оружие, оно не придавало ему уверенности. Подошёл Ягелло, взглянул на след и сразу успокоил:

– Это снежный барс.