Глава 61

Кира скакала впереди колонны. Несмотря на женственные формы, она держалась в седле, как гусар. И смело неслась во весь опор, перемахивая густые заросли колючего кустарника. Слышан был её заливистый смех.

– Да пошлите же ей вдогонку пару своих солдат! – молил Мануйлова переживающий за свою молодую знакомую Кенингсон. – А не то эта несносная девчонка свернёт себе шею или снова попадёт в какую-нибудь переделку, как недавно с бухарским бронепоездом!

Сам почтенный археолог крайне неловко держался в седле. У него даже был подложен специальный матрасик под мягкое место. Лукова это поначалу удивляло. Глядя как некрасиво, даже неуклюже археолог чувствует себя на лошади, Одиссей испытывал чувство неловкости за коллегу. Он то был уверен, что объездивший весь этот край исследователь азиатской старины, несомненно должен являться превосходным наездником! Но оказалось, что это совсем не так. Адольф Карлович даже признался Лукову, что не очень любит ездить верхом, и прежде всегда предпочитал путешествовать в наёмной коляске. А там где рельеф местности не позволял – в удобных, защищённых от солнца складных носилках, для чего всегда нанимал крепких и выносливых молодых парней. И всегда его сопровождало несколько слуг.

Впрочем, дискомфорт от езды верхом не мешал Кенингсону большую часть времени торжественно восседать на своём матрасике, словно на подушке трона, оглядывая весенний степной простор с гордым видом первооткрывателя. Когда становилось очень жарко, Кенингсон временами снимал свою широкополую шляпу и начинал обмахиваться ею. Лысая красная голова археолога блестела на солнце как отполированный бильярдный шар. Он немного сокрушался, что забыл положить в чемодан свои любимые солнцезащитный зонтик и веер. Оптимизм и склонность к философствованию, похоже, всегда помогали ему героически переносить все неудобства.

– Наше путешествие по жизни напоминает мне долгие странствия дервиша, которое делится на 4 больших отрезка пути и на 28 маленьких, семилетних. Не все из нас пройдут этот путь от начала и до конца: на то – воля Всевышнего. Но каждый из нас имеет возможность в короткие привалы между этими отрезками пути оглянуться на прожитые годы, чтобы лучше понять своё предназначение и быть готовым к различным неожиданностям. Познавший себя – познает Всевышнего!

– И где же мы теперь, если опираться на вашу теорию? – шутливо осведомился Луков.

Кенингсон поправил подушку под собой, поменяв неудобную позу, и ответил:

– Сейчас мы на первом отрезке. Это пора исканий и любви. Её символ стремительный речной поток.

Луков перехватил выразительный взгляд, который Кенингсон бросил на скачущую по направлению к ним Киру.

– Чего же нам ждать от будущего? – задал новый вопрос Луков.

– Вода переменчивая, непредсказуемая стихия – думая о чём-то своём, рассеянно ответил Адольф Карлович. – Она как молодая хорошенькая женщина – чтобы ты себе не говорил, ты никогда не можешь знать, что в данный момент зреет в её маленькой головке.

– О чём это вы? – звонко спросила подлетевшая к ним Кира. Она ловко остановила своего разгорячённого коня на всём скаку. Прелестное лицо всадницы горело от радостного возбуждения, в свои блестящие чёрные волосы она вплела кем-то подаренный ей кроваво-красный бутон дикой розы. И надо сказать он ей очень шёл, усиливая и без того очень яркий сочный образ молодой женщины. Её удивительные большие чёрные глаза сверкали. В них было что-то магическое. Такие чёрные очи или «глаза ворона» бывают у цыганок, способных на чары.

– О том, что мне никогда не удастся так же лихо скакать, как вам, – сразу переменил тему Кенингсон.

– А вам и не надо! – заразительно рассмеялась Кира. – Мужчина вашего почтенного реноме должен передвигаться по жизни солидным шагом. А вот вашему собеседнику я готова преподать несколько уроков.

Дерзкий взгляд симпатичной женщины заставил Лукова вначале смущённо опустить глаза. Затем, пряча свою растерянность за полушутливым тоном, он воскликнул:

– Помилуйте, сударыня! Уверяю, на этой неблагодарной стезе вас ждёт полнейшее разочарование. Вы только зря потратите время! Я недавно начал осваивать эту науку, но уже махнул на себя рукой.

– И напрасно. Вас положение обязывает.

– Да, вы правы. Но видимо Бог отказал мне в способностях к этому искусству. Признаюсь откровенно: в свой первый раз, приближаясь к лошади, я говорил себе: «Боже мой, как на нее сесть, на эту буйную тварь? Справа или слева, – и что делать потом с ногами, к которым должно быть не без умысла привинчены громадные шпоры?».

– И что было дальше?

– Пока лошадь шла шагом, я ещё пытался бодриться. Но потом она перешла на рысь, и у меня тут же случился приступ головокружения и морской болезни.

Кира снова рассмеялась. И призналась, что вначале Одиссей показался ей не слишком общительным заумным очкариком, но теперь она рада узнать его истинное лицо.

– Вы лучше, чем я думала. А ваш верный индийский оруженосец Георгий – просто чудо!

Одиссей и не заметил, как они оказались вдвоём в стороне от всех. Где-то за спиной остался мучающийся от ревности Кенингсон и муж Киры. Одиссею было легко и очень интересно с этой молодой, искрящейся эмоциями особой. Он ещё никогда не встречал таких женщин и даже не подозревал об их существовании. Она была вполне хороша собой и вместе с тем умна – со знанием дела рассуждала о литературе и о политике. Видимо, также была хорошим специалистом в своём деле. И одновременно со всем этим обладала, приветливым, открытым нравом.

– Моя оставшаяся в Казани родня страшно жалеет меня, – рассказывала Кира. – Они до сих пор не могут поверить, что я отправилась в эти гиблые, как они считают, места по доброй воле. Мой Артурчик тоже говорит, что сидеть месяцами безвылазно на далёкой санитарной станции для него пытка. А я счастлива! Я действительно нужна тут многим. Для меня жизнь бежит с безумной скоростью, каждый день расписан по минутам – утром обход дворов, затем прививки. После обеда составление отчётов, выезд в соседние кишлаки. Для местных жителей я живое божество, которое может остановить болезни, на протяжении столетий считавшихся здесь карой господней. Я точно не знаю, сколько жизней мне удалось спасти за время моей службы на станции Сырдарья, но думаю, что их сотни.

Тут Кира, опомнившись, смущённо покраснела.

– Ой, что это я расхвасталась! А вообще жаль, что нашу станцию закрыли – вздохнула она.

*

Ветер с озера трепал распахнутые полотнища, прикрывающие входы в палатки. По совету бывалых путешественников лагерь был разбит на возвышении, на хорошо обдуваемом месте, чтобы ветер отгонял мошкару.

Напевая, Кира раскладывала на расстеленной по земле кожаной скатерти продукты для ужина. Она отвечала за уют в «кают-компании» – так в шутку именовали места своих бивуачных застолий те, кто принадлежал к узкой группе людей, стоящих во главе экспедиции. В меню снова были консервы, да хлеб.

Кенингсону слуга, как обычно, накрывал стол отдельно от остальных. Но по заведённой им самим традиции археолог любезно прислал коллегам что-то со своего стола. Впрочем, и его питание состояло из тех же самых консервов.

Ягелло взялся разнообразить однообразный рацион и, взяв снасти, отправился удить рыбу.

– Если повезёт, побалую вас ухой, – пообещал он напоследок.

Кенингсону, который уже переоделся к ужину в серый сюртук, вдруг вздумалось помочь Кире. Это выглядело забавно – пока его собственный слуга сервирует стол для его вельможной особы, барин рядом играет в похожую игру.

Одиссей с Георгием собрали топливо для костра и вскипятили воду. В это время муж Киры – Артур Васильевич Каракозов – медлительный и флегматичный мужчина сидя расстеленной на траве шинели и, покусывая травинку, рассуждал, что не следует из слухов об оборотне создавать научные теории, как это пытаются делать некоторые заезжие исследователи.

Одиссею показалось, что камень брошен в его огород. Похоже, Кенингсон передал своим знакомым их недавний разговор, в котором Луков расспрашивал местного краеведа об известных ему случаях ликантропии.

– Насколько мне известно, в некоторых университетах Англии и Германии всерьёз занимаются этой проблематикой, – парировал Луков.

– В конечном итоге всё это лженаука, – небрежно заявил Артур Каракозов. Он расстегнул воротник рубахи, и лёг, уставившись своими синими глазами в небо. И продолжал рассуждать, глядя в безбрежную синь: – Оборотней не может быть ни в каком виде. Природа устроена так же просто, как чайник. Мы заливаем в него воду и ставим на огонь, а на выходе получаем пар и кипяток для чая. В биологии происходит почти тоже самое: великий механизм эволюции тот же чайник, в котором на протяжении миллионов лет «кипятятся» простейшие формы жизни, чтобы когда-нибудь с паром на поверхности жизни возникли такие сложноорганизованные организмы, как мы люди. Оборотни, как трансвидовые существа никак не вписываются в эту систему.

Как учёный, Одиссей отчасти разделял мнение мужа Киры, и всё-таки недавний случай с нападением тигра на село поколебал его сугубо материалистические взгляды.

– А вы не допускаете… хотя бы на йоту, что космос человеческой психики настолько мало изучен, что в нём могут таиться самые невероятные сюрпризы для вашего брата – исследователя?

– Сразу видно, что вы не естественник – надменно усмехнулся Каракозов, – а иначе вас бы не занимали подобные фантастические гипотезы.

– Прекрати, Артурчик! – строго приказала мужу Кира.

Каракозов с виноватым видом посмотрел на жену и пробурчал слова извинений. Одиссей принял их, но чувствовал себя немного уязвлённым…

Покончивший со своим ужином Кенингсон, присоединился к компании. Желая разрядить обстановку, он рассказал историю об одном русском майоре, которому довелось в одиночку лишь с проводником путешествовать по горам Гиндукуша. Они поднялись высоко в горы. Однажды майор залез в пещеру, где нашёл страшного грязного старика. Неожиданно одичавший отшельник укусил путешественника за руку. Через несколько дней майор испытал первый приступ странной болезни. Приступы становились всё продолжительней и тяжелей, и в конечном итоге майор стал превращаться в полнолунные ночи в оборотня и нападать на людей. Однако, по словам Кенингсона, это не помешало заслуженному офицеру благополучно выйти в отставку и вернуться в своё орловское имение.

– Одно время я даже был дружен с ним, – пряча улыбку в сонливой зевоте, закончил свой рассказ Адольф Карлович. – Соседи очень любили его за хлебосольство и начитанность. Даже избрали предводителем уездного дворянства. Одна напасть: никто не желал выдавать за него дочерей и наносить визиты накануне полнолуния.

Все посмеялись забавной истории, после которой всерьёз продолжать данную тему было уже не с руки. Можно было приступать к еде. Все начали устраиваться вокруг земляного «стола», где уже были расставлены миски и кружки, горкой громоздились ломти хлеба. Комиссар открыл ножом банку консервированной фасоли. Одиссей взял хлеб, положил сверху несколько кусков консервированной говядины и уже поднёс бутерброд ко рту, когда из-за кустов появился возвращающийся с рыбной ловли Ягелло. Однако в руках у него ничего небыло. Подполковник явно был чем-то встревожен. Он сразу отозвал Одиссея в сторону:

– Вы должны немедленно на это посмотреть. Идемте. Только захватите оружие…

Извинившись, и сославшись на срочную необходимость, Одиссей торопливо направился к своей палатке, рассовывал по карманам блокнот, карандаш, увеличительное стекло. Проверил револьвер и поспешил за подполковником. Георгий хотел сопровождать его, но Одиссей успокоил юношу, что через пятнадцать минут вернётся.