Остров Расс

Как только растает снег, я езжу на Расс, к маме. В Крисфилде сажусь на паром, залезаю в каюту, в ней всегда путешествуют женщины, но, просидев сорок минут на твердой скамье, встаю, чтобы дотянуться взглядом до окон и поскорей увидеть мой остров.

Паром уже почти там, когда я вижу Расс, низко лежащий в серо-зеленых водах Чесапикского залива, словно спина морской черепахи, и шпиль методистской церкви, взлетающий вверх из пучка деревянных домиков. Почти сразу мы окажемся в гавани, и нас привяжут к некрашеному двухэтажному зданию, где капитан Билли держит паром, а здание это устало опирается на длинный невысокий навес, под которым сложено все для ловли крабов. Чуть подальше — лавка Келлама, выкрашенная ярко-зеленым (в ней же — и почта), а за ними, на узкой полоске сухой земли — домики и белые изгороди селенья. Деревьев два-три — и обчелся, но кажется, что зелени много, из-за пышных кустов.

Причалов тут целый лабиринт. Я могу проглядеть каждый вдоль и обнаружить в конце халупу, где наши лодочники хранят все, что нужно для ловли и упаковки крабов. Если я приеду поздней весной, вокруг крабьих домиков будут поплавки, которые огораживают и сберегают эти создания, пока у них не нарастет панцирь. Таких, мягких крабов заворачивают в морскую траву, кладут в ящики, и капитан Билли увозит их в город, к торговцам.

Однако куда важнее крабьих домиков привязанные к причалам лодки. Они не похожи друг на друга, как их хозяева, но что-то обманчиво-общее в них есть: каютка на носу, плашборт, достаточно широкий, чтобы один человек мог переходить с носа на корму. Внутри, в корпусе, перед мотором и за ним, ждут завтрашнего улова дюжина кадок, одна-две ловушки, вроде коробок из мелкой проволоки, и несколько пустых корзин, куда положат наживку. Около лебедки, которая тянет ловушки вверх, стоит большая бочка. Туда вываливают добычу, и от хороших крабов — твердых, линяющих или мягких — отсортировывают плохих, мелких, а с ними морских ежей и медуз. Ракушки, водоросли, мусор — этого добра в бухте всегда хватает. На корме у каждой лодки написано ее имя, обычно — женское, матери или жены рыбака. Это уж зависит от того, давно ли лодка в доме.

Селенье, в котором двести лет с лишним живем мы, Брэдшо, занимает едва ли треть острова. Остальное — заболоченный и осоленный луг. В детстве я тайно радовалась первому теплому дню, потому что могла, сбросив туфли, встать чуть ли не по грудь в траву и чувствовать, как прохладная грязь ползет у меня между пальцами. Место я искала старательно, трава могла и поранить, а у нас в ней еще и скрывались жестянки, стекляшки, ракушки, которые не смыло море. Слабый запах травы смешивался с солоноватым духом залива, ветер холодил уши, руки покрывались мурашками. Потом, прикрыв глаза рукой, я вглядывалась вдаль, надеясь увидеть, как возвращается папа.

Остров Расс я люблю, хотя долго этого не знала, и теперь горько страдаю, что без мамы там не останется ни одного Брэдшо. У нее две дочери, мы с Каролиной, но нам обеим пришлось уехать.