Во дворе Захарихи пронзительно кричат: «Караул! Убивают! Убийца!» Спешу на крик, а навстречу — соседка Захарихи.
— Вы не знаете, — спрашиваю, — что происходит?
— А то происходит, что всегда происходит: Захариха с сыном долляры делят.
Победа в этой схватке достаётся, похоже, Захарихе, потому что со двора вдруг пулей вылетает её сын, здоровенный детина с подбитым глазом, а следом выскакивает Захариха с вилами и кричит ему вслед:
— Убью, если хоть пальцем мои долляры тронешь!
Захариха — мастер перевоплощений. Заметив нас, она тут же напускает на себя благочестивый вид и жалуется на несправедливость:
— Разве я для себя эти долляры собираю? После меня всё сыночку и внукам останется. Ради их счастья себя не жалею и последние копеечки для них с пенсии откладываю.
Соседка Захарихи еле сдерживается, чтобы не рассмеяться, потому что «пенсия» у Захарихи известная — она самогонщица. Раньше самогонку в деревне гнали многие, но чаще не на продажу, а для себя. Теперь с самогоноварением в наших местах покончено, и всё благодаря Захарихе: она написала в прокуратуру такое грозное письмо с обличением самогонщиков, что в гости к ним нагрянул ОМОН. И акция устрашения дала желанный результат — Захариха стала монополистом на рынке алкоголя. Правда, бывалые выпивохи утверждали, что Захариха подмешивает в самогонку такую химию, что от её зелья «глючит», как от наркотиков, нестерпимо болит печень, а вскоре всё — «аллес капут». Один мой приятель купил однажды самогон у Захарихи, а потом умирал в канаве возле её дома. Слава Богу, что его сразу нашли и выходили в реанимации. Но на пороге смерти он пережил такое, что с тех пор даже пива не пьёт.
И всё же выпивохи — народ не боязливый. Они работали на Захариху практически бесплатно — за тарелку супа в обед и бутыль самогона к ужину. Но мастерство, как говорится, не пропьёшь, и они выстроили во дворе Захарихи дом-гостиницу с современными удобствами. Цены в гостинице были высокие, зато кельи удобные, и богатые паломники охотно селились здесь. Именно эти владельцы валютных счетов объяснили Захарихе, что сбережения надо хранить в долларах, а то рубли при дефолте превращаются в прах. И Захариха стала копить доллары. Сколько скопила, никому неведомо. Но она радовалась, как дитя, зелёным бумажкам и чувствовала себя избранницей на празднике жизни. Счастье переполняло её, и во дворе Захарихи теперь часто жарили шашлыки и праздновали, праздновали, праздновали…
Однако снова вернусь в тот день, когда Захариха одержала победу в схватке за доллары. Через час встречаю её в деревенском магазинчике, где она торжественно объявляет:
— Долляры снова так подскочили в цене, что душа моя не нарадуется. Что хочу, то куплю!
А покупает она с размахом: виноград, апельсины, шоколад, шпроты. И при этом командует продавщице:
— Мне дешёвых конфет не надо. Дорогих давай, и побольше. Ещё вот этот ликёр возьму, я сладенькое люблю.
Худенькая паломница из Сибири даже ойкнула, взглянув на ценник:
— М-да, на этот ликёр моей зарплаты не хватит…
— Пусть нищеброды копейки считают, — засмеялась Захариха. — А душа моя праздника просит, веселиться хочу.
— Вот-вот, — не преминула заметить сибирячка, — в Евангелии один богач тоже расхвастался: ешь, пей, веселись, душа моя, нынче праздник жизни. И знаете, что с ним случилось?
— Что? — любопытствует Захариха.
— Умер.
— Больной был, наверное, — размышляет Захариха. — А у меня здоровье такое, мне доктор сказал, хоть в космос запускай!
Из магазина Захариха домой не дошла и умерла в той же канаве, где умирал когда-то мой приятель. Канава так густо заросла высоченной крапивой, что обнаружили несчастную женщину нескоро, уже окоченевшую и с трупными пятнами на лице.
А припрятанные Захарихой доллары её наследники так и не нашли. Впрочем, и искать их вскоре стало некому. Внуки пристрастились к наркотикам и скончались от передоза один за другим, а родители после смерти детей переехали в город. За домом теперь присматривала дальняя родственница. Однажды она убиралась в погребе и обнаружила за стеллажами короб с клочками зелёной бумаги, а среди вороха зелёного мусора жила крыса с выводком крысят. Эти бывшие доллары, измельчённые крысами, женщина сожгла во дворе, не подозревая, что сжигает то счастье Захарихи, за которое она билась всю жизнь.
Впрочем, что осуждать других, если мы сами — пленники земной суеты, не желающие помнить о вечном? Даже старея не можем опомниться. И не о нашей ли беспечности мудрый Оптинский старец преподобный Амвросий говорил так: «Вот смерть-то не за горами, а за плечами, а нам хоть кол на голове теши»?