ЗАБОР

В 1966 году, и как раз в день моего рождения, в Москве открывался Международный конгресс психологов. В ту пору я училась в аспирантуре по специальности «Социология и социальная психология». И так велика была жажда знаний, что ради возможности попасть на конгресс я договорилась с «Литературной газетой», что буду их обозревателем на этом форуме учёных.

К открытию конгресса надо было написать статью на обязательную в таких случаях тему «Россия — родина слонов». То есть о том, что мы первыми полетели в космос, а успехи советской космической психологии намного превосходят достижения других стран в этой области. Кстати, это действительно так, и мы в ту пору опережали многих.

Неделю я пыталась взять интервью у известных учёных, но один в отъезде, другой недоступен. Короче, к утру надо сдать материал в редакцию, а у меня полный провал. И вдруг звонит корреспондент ТАСС Александр Мидлер и говорит:

— Хочешь подарок ко дню рождения? Сейчас мы с одним зарубежным спецкором едем брать интервью у профессора Фёдора Дмитриевича Горбова и можем взять тебя с собой. Ты хоть знаешь, кто такой Горбов?

Как не знать? Человек-легенда! В годы Великой Отечественной войны студент Горбов из мединститута ушёл добровольцем на фронт и был потом военврачом авиационного полка. Три ордена Красной Звезды и другие боевые награды и медали. Именно Горбов лично отбирал кандидатов для первого отряда космонавтов, и он же вычислил космонавта номер один — Юрия Гагарина.

И вот мы уже в «хрущобе» Горбова с весьма попорченными, изрисованными обоями. Это дети после смерти мамы стали рисовать на обоях, а папа-вдовец не только не препятствовал, но был убеждён: хорошо, когда дети радуются и рисуют. Сам Горбов мало похож на профессора — старый свитер грубой вязки и уже вытертые джинсы. Правда, на лекциях он появлялся в безукоризненно элегантном костюме и был, говорят, из дворян.

— Фёдор Дмитриевич, — спрашивает зарубежный спецкор, — а какой была психологическая подготовка Юрия Гагарина уже в предстартовые минуты?

— Я анекдоты Юре рассказывал — он так смеялся.

— Как анекдоты? — переспрашивает, недоумевая, спецкор, твердокаменный марксист, глубоко убеждённый, что в такие торжественные минуты надо говорить о роли великой Коммунистической партии и об ответственности человека перед ней.

Позже я узнала: одного космонавта перед стартом так застращали речами об ответственности перед Коммунистической партией, что у него подскочило давление, и в космос полетел его дублёр.

Взяли мы интервью у Горбова и помчались готовить материалы в печать. Перечитываю дома запись беседы и натыкаюсь на непонятное место про какой-то загадочный гомеостат. «Это важно», — подчеркнул Горбов. А что тут важного, не пойму. На часах уже девять вечера. И всё же хватаю такси и еду к Горбову:

— Фёдор Дмитриевич, простите, но что такое гомеостат?

Профессор почему-то обрадовался моему вопросу и стал подробно, на доходчивых примерах рассказывать про гомеостат. Объяснял он так: у них в авиационном полку была душевая на несколько кабинок, но со слабым напором воды. Хочется человеку сделать воду погорячее, и он начинает крутить краны. В итоге кого-то шпарит кипятком, а на кого-то льётся ледяная вода. Гомеостат — это, конечно, не душ, но основанное на том же принципе техническое устройство для проверки людей на совместимость. Как раз в ту пору формировали экипажи космонавтов для групповой работы в космосе. А при проверке на гомеостате иногда выяснялось: в таком составе их посылать в космос нельзя из-за несовместимости характеров. Зато как великолепно работал на гомеостате, рассказывал Горбов, главный конструктор страны Сергей Павлович Королёв. Он объединял людей и уживался с неуживчивыми, создав свою знаменитую команду покорителей космоса.

Кстати, когда на гомеостате проверяли уже не космонавтов, а школьников, то выяснилось: в группах с высоким уровнем сплочённости дети буквально расцветали, и былые «тупицы» становились отличниками. Словом, есть своё научное подтверждение сказанному в Псалтири: «Се что добро или красно, но еже жити братии купно». Купно — значит дружно, и как же окрыляет человека любовь!

Вернулась я от Горбова домой и опять наткнулась в тексте на ребус. Ничего не понимаю, и никакой разгадки к ребусу нет! На часах уже одиннадцать вечера. Сгораю от стыда и всё же звоню в квартиру Горбовых:

— Фёдор Дмитриевич, мне очень стыдно, но…

Договорить мне не дают — почему-то заливисто смеются дети, а Горбов весело спрашивает сына:

— Это кто тут говорил, что журналюги — безнадёжные снобы? А что показал эксперимент?

Оказывается, во время беседы Горбов тестировал «журналюг». Подкидывал нам очередной ребус без разгадки и спрашивал: «Вам понятно?» Мы кивали: «Понятно», не желая признаваться в своём невежестве. Всё-таки мы — пресса, интеллектуалы, элита, и тут принято держать фасон. А вот об этом «фасоне» преподобный Иоанн Лествичник писал так: «Гордость есть крайнее убожество души».

С тех пор мы подружились с Горбовым. Он даже взялся меня учить и не стеснялся самых резких выражений, обличая мою «дурь». Впрочем, резок он был не только со мной. Вот сценка из жизни. На учёном совете обсуждают вопрос: присуждать или не присуждать степень кандидата наук пожилому сотруднику В.? С одной стороны, диссертация В. — это образец бездарности и невежества. С другой стороны, В. уже двадцать лет преданно служит науке, правда, по-своему: достаёт для лабораторий оборудование, выбивает для сотрудников квартиры, международные гранты и льготные путёвки в санатории. Наконец, у В. больная жена и дети, а «остепенённым» сотрудникам платят больше, чем «неостепенённым». Вот и мучаются учёные мужи, сочиняя хоть какие-то положительные отзывы о диссертации и досадуя, что приходится врать. Горбов в это время сидит в сторонке и читает научный журнал.

— Фёдор Дмитриевич, а вы почему не участвуете в обсуждении? Вы «за» или «против»?

— А что тут обсуждать? — удивляется Горбов. — Диссертация, конечно, говно. Но кушать-то человеку надо. Я — «за»!

Лекции Горбова были настолько занимательны, что на них сбегались студенты с других факультетов. Например, одну лекцию он начал так: «Господа студенты, кто мне подскажет, как пьяному человеку попасть в метро, если надо ехать домой, а милиция и контролёр не пускают?» Студенты веселятся и из опыта своих похождений предлагают варианты, как перехитрить контролёра и скрыться от милиции в толпе. А правильный ответ такой: пьяному надо притвориться больным, потому что на больных стараются не обращать внимания. Чужие страдания — обуза для людей, и чужая боль — не наша беда. Так начиналась лекция об отношении к больным в условиях нарастающего равнодушия общества.

Однако вернусь к Международному конгрессу психологов, где самое интересное происходило не в зале заседаний, но во время доверительного общения учёных, и Горбов брал меня с собой на эти встречи. Собирались за чаем в гостиной пресс-центра и однажды засиделись здесь почти до утра. Всех поразил тогда поступок двух молодых американских учёных, сделавших важное открытие в науке и похоронивших это открытие под спудом. Открытие же заключалось в том, что с помощью специальных датчиков, прикреплённых к голове, можно с пульта, на расстоянии, управлять поведением человека, вызывая у него приступы агрессии. Открытием тут же заинтересовались военные, понимая его практическую значимость. Представляете, что это такое: агрессивные управляемые солдаты-зомби, готовые идти на смерть по сигналу с пульта? Учёным сулили большие деньги, но они отказались работать на войну, предпочитая сгинуть в безвестности.

Впрочем, управлять поведением человека можно и без помощи дистанционного пульта. Вот классика социальной психологии: в группе из десяти человек все, кроме одного, подсадные утки, обязанные утверждать, что белое — это чёрное, а сахар — это соль. Методы группового внушения, как правило, срабатывают, и человек под давлением группы начинал ощущать солёный вкус сахара и говорить, что белое — это чёрное. Толпа управляема, и как же за последние полвека усовершенствовались методы оболванивания людей!

— Самая большая подлость — это манипулирование людьми, — говорил ещё в те годы доктор медицинских наук полковник Горбов.

Фёдор Дмитриевич умер в 1977 году. А в 2014 году нам дано было увидеть то торжество подлости, когда украинские школьники, прыгая, скандировали: «Москаляку на гиляку! Хто не скаче, тот москаль!» Пожалейте этих детей — они жертвы манипуляций и хитрой, подлой информационной войны. И ведь наверняка есть среди них хотя бы один подросток из христианской семьи. Прыгает, как все, а душа плачет: нельзя, грех вешать людей… Тут своя беда — ум с сердцем не в ладу, и как же больно тебе сейчас, дитятко. Спаси, Господи, и помилуй обманутых детей!

А теперь расскажу про забор, напомнив о той ночи, когда мы засиделись в гостиной пресс-центра почти до утра. Всё это происходило в высотном здании МГУ на Ленинских горах, а за оградой университета нас ждали машины, развозившие участников конгресса по гостиницам и домам. И вот идём мы той ночью к машинам, а за ограду не выйти: проходная заперта, а на двери записка вахтёра: «Вернусь через 10 минут».

Ждём десять минут, пятнадцать, двадцать. Бесталанные чиновники от науки, получившие свои учёные степени за идеологические заслуги, тут же завели дежурные речи о необходимости «принять меры» и «поставить вопрос ребром». А профессор Юрий Александрович Бронфенбреннер, американец русского происхождения, влюблённый в Россию, вдруг оживлённо заметил:

— О, я вижу хороший дирка в заборе. Айда в дирку!

Профессора, академики, знаменитости тут же, не церемонясь, пролезли через дырку в ограде, радуясь возможности наконец-то уехать. Но не тут-то было. Чиновники даже не сдвинулись с места и осуждающе смотрели на легкомысленных учёных, не способных вести себя достойно. В общем, знаменитости вынуждены были ждать тех, кто остался за забором. А это были звёзды мировой величины — живые авторы учебников и монографий, первооткрыватели современных направлений психологии и такие лёгкие в общении моцарты науки.

Ждать пришлось долго. Уже всходило солнце, когда появился заспанный вахтёр, и чиновники степенно прошли через проходную к машинам.

Почему-то до сих пор ярко помнится этот забор, где по одну сторону стояли умы, а по другую — увы.

* * *

Социологи сегодня бьют тревогу: в мире нарастает разобщённость людей. Словом, всюду свои заборы, разделяющие людей по социальному статусу, по уровню доходов, по нациям и так далее. Слава Богу, что в Православии незначимо, кто академик, а кто — дворник, и заборов между людьми тут нет. В принципе нет, хотя всякое случается.

Вот одна история. Попросили меня как-то отредактировать брошюру совсем молоденького священника, ещё учившегося в семинарии. Юный священник бурлил идеями, полагая, что надо «осовременить» святых отцов и переписать их «художественно и по-русски», чтобы было понятно молодёжи. А писал он по-русски так: «Как садовник любовно окучивает яблони, так святые отцы взращивали свою паству».

— Батюшка, — говорю, — это картошку окучивают, а яблони окапывают.

— Да как вы, мирянка, смеете делать замечания священнику? — вспылил мой собеседник. — И запомните главное: только лица священного сана вправе писать о духовном!

«Да здравствует священный союз писателей!» — воскликнула я про себя, а вслух поблагодарила батюшку за то, что он отказался от моих услуг.

И всё-таки православным невозможно всерьёз поссориться, потому что перед Причастием надо примириться со всеми. И однажды молодой батюшка смиренно пал передо мной на колени, испрашивая прощения и признаваясь, что не получается у него писать. Стоим мы оба на коленях, каемся и радуемся непонятно чему. А ведь эта радость по сути проста: был забор — и нет больше забора. Господи, слава Тебе!

Назад: КЛУБНИКА

Дальше: КОРОВА И КОСМОС