Глава тридцать вторая
Незаслуженный десерт

До нашего кошмарного путешествия в Париж минувшей весной мне бы никогда не пришло в голову сравнивать мою подругу Ирен Адлер Нортон с краснокожим индейцем.

Теперь же, познакомившись с Красным Томагавком и его умением идти по следу (он выступал в шоу Буффало Билла «Дикий Запад», которым восхищались французы и прочие посетители Всемирной выставки в Париже), я пришла к выводу, что разница между детективом и индейцем на тропе войны не столь уж велика.

Пробыв некоторое время в нашем номере, окутанном дымом от сигарет, и выпустив пары, Ирен потащила меня из уюта гостиницы «Астор» на 35-ю улицу.

Я употребляю слово «потащила» в буквальном смысле. Как только мы вышли из отеля, она крепко взяла меня под руку и поволокла вперед, пока мой неизменный аксессуар, цепочка-шатлен на поясе, не стал бренчать, точно ключи привратника сумасшедшего дома.

Ирен не было нужды меня подгонять – разве что ради ощущения власти над событиями, которую она временно утратила. Но я и так с удовольствием неслась бы рысью, чтобы поскорее увидеть, как она даст взбучку мисс Элизабет Джейн Кокрейн. Наглая девица заслужила нагоняй, обманув нас. А когда она вызвала в Америку именно того господина, который ни в коем случае не должен был копаться в прошлом Ирен, наше возмущение и вовсе вышло из берегов.

Может, дело в том, что у мистера Шерлока Холмса практически не было никакой личной жизни, и моя подруга не могла, в свою очередь, покопаться в ней. А быть может, она и впрямь считала его соперником – или назойливым воздыхателем.

Пока она тащила меня от одного столба к другому, я от души радовалась, что Пинк снова впала в немилость. На мой взгляд, в Париже Ирен была слишком уж терпима к этой американской выскочке.

Теперь женщина, которая укоряла Пинк за то, что та привела свою мать на спиритический сеанс, оказавшийся роковым, сама колотила в дверь многострадальной миссис Кокрейн. Она стучала изо всех сил, как хозяин дома, которому не заплатили вовремя.

– Миссис Нортон! Мисс Хаксли! – Дверь открылась, и на пороге появилась мать наглой корреспондентки. Она удивленно моргала подслеповатыми глазами. – Вам нужна моя дочь? Боюсь, ее нет дома.

– Где она?

– Отправилась обедать.

– Куда?

Редкие брови миссис Кокрейн приподнялись.

– В «Дельмонико», – ответила она, и в ее голосе прозвучала гордость за дочь.

Даже я знала, что «Дельмонико» – самый шикарный ресторан в Нью-Йорке. Его постоянными посетителями были влиятельные особы и члены клубов. Кроме того, тут отмечались самые знаменательные события. Ирен помнила, как во времена ее юности этом ресторане был устроен банкет по случаю свадьбы дочери Босса Твида. Новобрачная получила в подарок сорок сервизов чистого серебра. Ирен объяснила, что Твид был могущественным политиком, который тогда правил Нью-Йорком, однако я припомнила письмо Джека-потрошителя, которое начиналось словами «Дорогой босс», и содрогнулась от зловещего подтекста.

– Она обедает одна, – утвердительным тоном произнесла Ирен. В ее голосе звучало вульгарное любопытство, точь-в-точь как у полисмена.

– О нет! Моя дочь никогда не ходит в рестораны одна. Но крайне редко привечает праздных джентльменов, которые так упорно домогаются ее общества. Она слишком занята своей работой. Но сейчас она с иностранным господином, который приехал в Америку ненадолго.

– Иностранный, – повторила Ирен. – Вы имеете в виду… э-э… скажем, из Монтенегро?

– Помилуй бог, конечно, не из такой глуши! Она упомянула о его национальности, вернее, пожаловалась, так как питает к ней странную неприязнь. Простите, мисс Хаксли. – Миссис Кокрейн пожала плечами и посмотрела на меня с извиняющимся видом. – Он англичанин.

– Ах, вот как! – Ирен возвысила голос, как сопрано на сцене, обнаружившая письмо, которое доказывает измену баса. – Дело в том, – добавила она при виде кроткого недоумения миссис Кокрейн, – что мы как раз рассчитывали на визит одного нашего знакомого. Нам бы очень хотелось с ним повидаться.

– Если вы поспешите в «Дельмонико», то можете его застать, – посоветовала миссис Кокрейн, глядя на наши удаляющиеся спины.

– Ирен! – запротестовала я, когда мы снова оказались на улице. – Не обязательно тащить меня, как провинившегося школьника. Похоже, ты вот-вот отпустишь мою руку и схватишь за ухо.

– Ох, прости, Нелл. Мне очень хочется захватить эту наглую особу врасплох, за беседой с нашим врагом.

– При всей моей неприязни к мистеру Холмсу, которую я никогда не скрывала, сомневаюсь, что он «враг».

Не слушая, подруга свистнула, как уличный мальчишка, чтобы остановить кэб. Когда свистит оперная дива, лопаются барабанные перепонки. Испуганно озираясь, я съежилась, но никто вокруг даже не дрогнул. Был тот час, когда все торопятся домой и в сумерках зажигаются уличные фонари.

Однако после пронзительного свиста сразу три кэбмена обратили внимание на Ирен, стоявшую с поднятой рукой.

Она быстро окинула кучера взглядом и выбрала того, у которого шапка была залихватски сдвинута набок.

– «Дельмонико» – и плачу по доллару за каждый омнибус, который вы перегоните.

Я похолодела от страха, влезая в кэб вслед за Ирен: водители омнибусов в Нью-Йорке – настоящие безумцы, которые перегоняют даже конки, чтобы вырваться вперед в потоке транспорта.

Началась настоящая гонка по трамвайным путям (к счастью, в этот момент на них не было вагонов). Наш кэб постоянно сталкивался с экипажами и омнибусами, которых перегонял.

Мой бедный шатлен звенел, как обезумевшие часы, которые беспрерывно бьют, перепутав секунды с часами. Зубы у меня лязгали в том же ритме.

– Разве обязательно так нестись? – робко спросила я.

– Нельзя, чтобы добыча ускользнула. Мне хочется застигнуть их на месте преступления.

– Зачем нам это?

Подруга с такой силой откинулась на кожаные подушки, что те заскрипели в знак протеста.

– Как бы тебе понравилось, Нелл, если бы Нелли Блай и Шерлок Холмс обедали в уютной сельской гостинице Шропшира, после того как тайно вызнали секреты твоей родословной?

– В моей родословной нет секретов.

– Неужели? – Ирен надвинулась на меня, как злодей из мелодрамы, и театральным шепотом осведомилась: – А как насчет того вора, что был повешен в Тайберне?

Я помолчала несколько минут.

– Барон Ротшильд заверил меня, что сего несчастного предка убрали из моего фамильного древа в старинной Библии, которую он мне преподнес. Откуда ты об этом узнала? Он тебе сказал?

– Да. – С самодовольным видом подруга отодвинулась от меня и достала портсигар и спички. Она знала, что я этого не выношу, особенно в тесном пространстве кэба.

– Барон не мог так поступить! Он человек слова.

Примадонна выпустила колечко дыма:

– Я умею читать по губам, разве ты не знала? Это может пригодиться певице, которой нельзя пропустить реплику перед выходом на сцену. Иногда оркестр чересчур старается заглушить совершенный инструмент – голос вокалиста.

– Ты поняла, что́ барон мне тогда прошептал! И никогда об этом не рассказывала!

– Прежде у меня не было причин тебя поправлять. Обычно ты говоришь только чистую правду.

– Я совершенно забыла о том воре, – призналась я. – Ирен, а что ты будешь делать, когда увидишь Пинк и мистера Холмса, которые обедают вместе? Нет закона, запрещающего делить трапезу.

– Существует неписаный закон, Нелл, а именно: тот, кто рядится твоим другом или хотя бы союзником, не должен обделывать тайные делишки у тебя за спиной.

– Согласна, – ответила я. – Но я никогда не считала Элизабет Кокрейн (она же Нелли Блай, она же Пинк) другом или хотя бы союзником.

– Это из-за Квентина? – тихо произнесла Ирен, внезапно успокоившись.

Я пропустила подтекст мимо ушей.

– Нет. Я не доверяла ей почти с самого начала, еще когда мы познакомились в Париже. Она слишком уж мила. Так не бывает.

– Браво, Нелл! В данном случае ты превзошла меня по части интуиции. Пинк считает, что именно по нашей вине лишилась приза, которого жаждет с той же силой, как другие – золота. Этот приз – блеск славы. Она не задумывается о том, что, выяснив мое происхождение, может очень сильно мне навредить. Для нее копание в моей личной биографии – нечто вроде поиска сокровищ. А еще я полагаю, что дело в мести. Мести за то, что я, разрешив ей участвовать в нашей охоте на Потрошителя, помешала опубликовать этот сенсационный материал в газете.

– Шерлок Холмс был так же непреклонен на этот счет, как и ты, если не больше, – напомнила я.

– И тем не менее она вербует этого господина, чтобы копаться в моем прошлом! Ну просто настоящие старатели, которые ищут золото на Западе! С какой стати ему брать на себя такой труд? Зачем приезжать в Америку по настоянию вздорной репортерши, охотящейся за сенсациями? Разве что он… влюблен в нее! – Ирен покачала головой в дымке от сигарет. – Нет, не может быть! Я в жизни своей не знала человека, более равнодушного к женщинам, нежели он.

Я промолчала, хотя мне было что сказать… Пусть подруга права насчет его отношения к женщинам, но есть одно исключение – она сама. Я видела письменное доказательство, которое не в силах забыть: «Для Шерлока Холмса она всегда оставалась „Этой Женщиной“…»

Наш кэб так резко остановился, что мы чуть не вылетели из него на мостовую. В люке у нас над головой показалось чумазое лицо возницы:

– Два доллара, мэм. И передайте привет Боссу Твиду, если попадете в ад раньше меня. Уверен, так и случится при той бешеной скорости, с которой вы путешествуете.

Ирен вручила ему три монеты, одарив лучезарной улыбкой.

Мы вышли из кэба, и перед нами предстала сказочная страна, залитая электрическим светом. Четырехэтажный ресторан находился на углу Пятой авеню и 26-й улицы. Фасад на первом этаже украшало множество полосатых маркиз. Стремительная гонка Ирен закончилась.

– Мы находимся как раз напротив нижнего конца Юнион-сквер, Нелл, где я так часто выступала в детстве. Это я помню. И помню, как стояла здесь – мне было лет двадцать, – когда Эдисон зажег дуговые лампы на чугунных столбах Бродвея, отсюда до Мэдисон-сквер. Он продемонстрировал тогда всю мощь и будущее электрического света. Это те самые столбы, они остались, а электричество распространилось повсюду. Я помню то эффектное зрелище так ясно, словно это было вчера. Потрясающе!

Залитый ослепительным светом угол и сегодня поражал воображение. Будь я одна, никогда не решилась бы приблизиться к такому внушающему робость заведению, как «Дельмонико». И уж тем более не вошла бы в красивую железную ограду, окружавшую здание, как баррикада: летом внутри нее посетители обедали на свежем воздухе.

Однако появление Ирен всегда действовало не хуже заклинания: «Сезам, откройся!» Сценический опыт помогал ей чувствовать себя как дома в любой обстановке.

Она приблизилась к аристократическому ресторану свободно и непринужденно, как актриса, выходящая на сцену.

Крупный мужчина в вечернем костюме стоял в дверях. Примадонна смело подошла к нему, а лично мне хотелось провалиться сквозь землю.

– Мадам? – обратился он к нам. – Чем я могу вам помочь?

Ирен смотрела мимо него, встав на цыпочки и вытянув шею, причем делала это весьма элегантно.

– Боюсь, что ничем, – сказала она наконец, обратив взор к своей ничего не подозревающей жертве. – Ведь мы опоздали, ужасно опоздали.

Поскольку Ирен с самого начала заявила, что он ничего не может сделать, гордость метрдотеля, конечно, была уязвлена, и он горел желанием опровергнуть ее слова.

– Это из-за ужасной катастрофы с омнибусом на Бродвее, – продолжала примадонна. – Почему они несутся сломя голову?

– Не знаю, мадам. Но вы хотите сказать, что опоздали с заказом столика?

– Хуже. – У Ирен был такой скорбный вид, словно она потеряла дорогого друга в этой вымышленной катастрофе. – Мы опоздали на встречу с нашими друзьями, а ведь джентльмен проделал долгий путь из Англии. Я désolée.

Употребив французское слово, она напомнила мне трагическую актрису Рашель. Если бы мне довелось быть гувернанткой Ирен в детстве, я бы безжалостно искореняла подобную склонность к трагедии.

Однако на метрдотеля легко было произвести впечатление.

– Вы говорите, из Англии?

– Да. Вы его видели? – Бросив на меня взгляд через плечо, Ирен понизила голос, поясняя метрдотелю: – Они пережили долгую разлуку, и эта встреча решающая.

Тут я чуть не утратила свою природную сдержанность. Мне хотелось выступить с опровержением, как адвокату в центральном уголовном суде в Олд-Бейли. Ирен, моя любимая подруга, представила дело так, будто Шерлок Холмс питает ко мне романтический интерес! Если бы я не предвкушала головомойку, которую она вскоре задаст ему и нашей бывшей союзнице Пинк, то не стала бы держать язык за зубами.

Метрдотель удостоил меня взгляда, не лишенного сочувствия. Его растрогали мое скромное платье и сдержанные манеры, и взгляд потеплел, как у холостого дядюшки, имеющего благие намерения.

– Сегодня вечером у нас обедает несколько британских джентльменов, – сообщил он.

– Вот видишь, Нелл, – бросила через плечо Ирен, как бы утешая меня. – Я же говорила, что мы найдем Чонси именно здесь, и ни в каком другом месте в Нью-Йорке. – Она улыбнулась метрдотелю. – Чонси – джентльмен высочайших достоинств. Он темноволос, ростом выше шести футов.

– Хорош собой?

Ирен запнулась.

– Скорее у него своеобразная внешность. И я полагаю, что он здесь с мисс Нелли Блай.

– О мадам, почему же вы сразу не сказали! Конечно, они здесь. Правда, я бы не колеблясь назвал его красивым, – добавил он, с заговорщицким видом улыбнувшись мне.

Я густо покраснела.

– Они снова встретятся после разлуки, – откровенничала Ирен с метрдотелем. Она светилась от гордости, как тетушка, которая, сама будучи старой девой, обожает сватать.

Конечно, ее слова в некотором роде были правдой – и в то же время производили ложное впечатление. Ирен отличалась удивительным умением: ни разу не погрешив против истины, добиваться такого же результата, как от бессовестной лжи.

– Думаю, я смогу помочь, – заключил метрдотель. – Пожалуйста, леди, следуйте за мной.

Зал сверкал, и электрический свет отражался в тонком фарфоре, хрустале, драгоценностях дам и очках господ.

Мой наряд никак не соответствовал столь шикарной обстановке. Впрочем, я же была сельской возлюбленной Чонси и поэтому имела право быть несколько gauche, как сказали бы французы. Да, я и впрямь не в своей тарелке, раз начала прибегать к французским словам.

Ни одна встреча меня еще так не страшила. Хотя я жаждала увидеть Пинк опозоренной в глазах Шерлока Холмса, мне не улыбалось, что Ирен придется снова столкнуться с предательством одной и тайным обожанием другого.

Оба представлялись мне опасными, сама не знаю почему.

Наконец я заметила Пинк, которая сидела за столиком на четверых, лицом к нам. Ее маленькая вечерняя сумочка, украшенная бисером, лежала на свободном стуле. Склонив набок голову в той самой очаровательной бархатной шляпке цвета гелиотропа с розовой лентой из тафты, она смотрела на своего собеседника. Нам была видна только его спина.

Как мерзко со стороны мистера Холмса рыться в документах, стараясь прознать о небезупречном рождении Ирен! Как подло со стороны Пинк пустить лондонскую ищейку по следам скандального прошлого моей американской подруги! Руки у меня невольно сжались в кулаки, когда мы начали приближаться к их столику.

Ирен умела напустить на себя бесшабашный вид, когда это требовалось, и только я понимала, насколько уязвима ее творческая натура. Сейчас я представляла себе подругу маленьким ребенком, которого заставили выйти на сцену. Она одинока, у нее нет семьи, кроме труппы добрых, но эксцентричных артистов. Хотя Пинк хлебнула горя со своим мерзким отчимом, у нее, по крайней мере, были мать, братья и сестры. У Ирен же не было никого, кроме меня. Но я появилась гораздо позже. Слишком поздно.

– Боюсь, – начал метрдотель, когда нас еще не могла услышать пара, сидевшая за столиком. Интересно, ему-то чего бояться? – Боюсь, что за этим столиком уже заканчивают обед. – Он остановил проходившего мимо официанта с лицом черным и блестящим, как лакированная кожа, и снова повернулся к нам. – Да, они заказали десерт. «Аляску» (это запеченное мороженое, наше фирменное блюдо) для джентльмена и «Тутти-фрутти», новый рецепт лакомства из мороженого, для леди. Вы бы желали к ним присоединиться?

– О да, – ответила Ирен, начиная старательно, словно дебютантка, стягивать свои белые лайковые перчатки. – Я хочу заказать еще две порции «Тутти-фрутти» для нас. Это все, спасибо.

Метрдотель удалился с поклоном, а мы подошли к столику двух заговорщиков.

Пинк заметила нас первой и покраснела, сравнявшись цветом с лентами на шляпке. Вид у нахалки был потрясенный.

– Моя дорогая Пинк, – обратилась к ней Ирен, – насколько я понимаю, ты используешь иностранных шпионов для наведения справок в архиве, причем тебя особенно интересуют записи, связанные с Нью-Джерси. Не могу сказать, что меня так уж сильно удивили твои действия у меня за спиной. В конце концов, ты беспринципная репортерша, которая объявляет себя совестью общества, в то же время продавая своих знакомых ради броского заголовка в газете. Но меня поражает, что тебе удалось завербовать этого господина, дабы он способствовал твоим грязным целям.

В голосе Ирен звучал праведный гнев. Не хотелось бы мне, чтобы он в эту минуту обратился против меня. Джентльмен, сидевший за столиком, начал медленно поворачиваться.

В ту минуту я даже почувствовала жалость к Шерлоку Холмсу.

Надменный поворот головы был мне знаком. И вот я увидела профиль.

Нет, это был не его профиль. Вовсе не его!

Совсем другой.

Я попыталась сделать вдох и постичь реальность, которую не смели отрицать мои глаза, – и не смогла. Просто замерла, как часы, которые нужно срочно завести.

Вокруг нас раздавался звон фарфора, хрусталя и столовых приборов из чистого серебра. Гудели голоса, и этот звук напоминал волны… бесконечные волны Атлантического океана, вызывающие дурноту… Меня сейчас стошнит, непременно стошнит. Вот сейчас…

Ирен схватила меня за руку, и ее ногти впились мне в запястье между перчаткой и рукавом. Слезы выступили у меня на глазах от боли.

– Мы оставляем вас с вашими заслуженными десертами, – произнесла она с отвращением. Такой тон у нее был только на сцене, когда того требовала роль.

Примадонна резко повернула меня, и что-то звякнуло. Мне показалось, что звенят серебряные ножи и вилки вокруг нас. Но оказалось, что это моя собственная цепочка, которую подарил мне Годфри. Милый Годфри. Он так далеко! Как мне хотелось бы, чтобы сейчас он был рядом!

Между тем меня тащили обратно через весь зал – сквозь оживленную толпу, сверкающую драгоценностями, мимо официантов, вальсирующих с подносами, которые они держали над головой, как щиты. Нам вслед бросали удивленные взгляды.