Глава двадцать четвертая
План действий

– Нелл, возьмем за отправную точку нелепые выводы Пинк обо мне. Во-первых, что у меня, дескать, была мать. – Ирен с удовольствием расхаживала по гостиной, словно движение означало действие (впрочем, возможно, так оно и есть). – Во-вторых, что она была американкой.

– Возражаю, – сказала я, невольно подражая некоторым из оппонентов Годфри в зале суда. – Ее происхождение неясно, но я утверждаю, что она жила в Америке в то время, когда ты родилась. Было бы странно, если бы, родив тебя в другом месте, она совершила затем долгое утомительное путешествие через Атлантику только ради того, чтобы оставить тебя в сундуке возле Юнион-сквер.

Ирен улыбнулась заговорщицкой улыбкой. Ей нравилось, что я включилась в игру. Поиски ее матери должны были превратиться в развлечение, иначе от них разрывалось бы сердце.

– Итак, во-вторых, – примадонна перестала разгуливать по комнате, – она жила в Америке… скажем, на Восточном побережье? Мне говорили, что я родилась в Нью-Джерси, а это далековато от театральных сундуков, брошенных на Юнион-сквер.

– «Нью-Джерси» звучит весьма по-английски, и я этому от души рада. Знаешь, у нас есть остров Джерси. Там родилась Лилли Лэнгтри.

– Именно поэтому я никак не могла там родиться. Мы с Джерсийской Лилией – полные противоположности, поэтому ясно, что мы появились на свет на противоположных берегах.

Она говорила, как Красная Королева в «Алисе в Стране чудес»: несла полную чушь с абсолютной убежденностью. Я подхватила ее игру, и мне послышался отдаленный крик Казановы: «Голову с плеч долой!»

– В самом деле, – согласилась я, – Лэнгтри была любовницей короля. Ты отказалась ею стать. У Лэнгтри нет артистического таланта. У тебя их множество. Лэнгтри рекламирует мыло. Ты, можно сказать, рекламируешь наряды от Ворта. Вы определенно родились в совершенно разных местах.

– Определенно. На основании сей несравненной логики мы начнем поиски моей мифической матери здесь, в Нью-Йорке. А в качестве ключа для начала используем нелепый клочок письма, который был наклеен на сундук мадам Софи. Я полна решимости предъявить мисс Нелли Блай мою родительницу. Надеюсь, ею окажется самая неподходящая особа. Вообще-то можно специально все организовать. Уж я позабочусь, чтобы кандидатура была столь нелепой, что даже Пинк не осмелится что-нибудь напечатать.

Я захлопала в ладоши:

– Ты представишь неопровержимые доказательства…

– Полная чушь! Опровергнуть можно все что угодно, Нелл, если поднапрячься. Однако к тому времени, как я закончу, Пинк будет весьма сожалеть о своей экскурсии в мое прошлое и, надеюсь, не станет докучать своими приставаниями другим.

– Ты на нее действительно сердита, – заметила я, посерьезнев.

– Я сердита на мир желтой прессы, который не может оставить в покое даже несчастных жертв Потрошителя в Уайтчепеле и Париже. Прекрасно, что Пинк преуспела в журналистике, но излишнее рвение заставляет ее забывать о том, что каждое человеческое существо имеет право на частную жизнь. А поскольку я здесь – то есть мы здесь, – у нас есть прекрасная возможность преподать ей урок.

– Но ты же не думаешь на самом деле, что «дорогая дочь Ирен», о которой говорится в письме, – это ты?

– Я? Вне всякого сомнения, Нелл, я стала плодом аморальной связи какой-нибудь хористки и жуира – горластым младенцем, который и мертвого поднял бы из могилы. Надо реально смотреть на вещи.

– И именно поэтому ты так не похожа на других артисток, для которых роль любовницы в жизни важнее сценических партий?

Ирен вздохнула:

– Не знаю, Нелл. Я только знаю, что мне ненавистна мысль продавать себя – и даже часть себя, то есть свое прошлое.

– Тогда ты более благородного происхождения, чем большинство женщин в наши дни, – твердо заявила я.

Она улыбнулась мне печально и нежно, чуть ли не материнской улыбкой:

– Ты прошла долгий путь, и тебя теперь не смущает проза жизни. Правда, не уверена, Нелл, что рада этому. То последнее испытание…

– Зато меня не ослепишь внешним блеском, – поспешно перебила я. Теперь нам приходилось от многого защищать друг друга. – И мне бы хотелось справляться с прозой жизни не хуже Нелли Блай.

– Ты имеешь в виду Пинк.

– Я имею в виду Нелли Блай, которая тайком проникает в сумасшедшие дома, потогонные фабрики и бордели – и все якобы для общего блага. Уж лучше бы сейчас она изображала проститутку, вместо того чтобы докучать тебе своими фантазиями! Что ею движет?

Ирен уселась в кресло и вынула портсигар.

– Ты задала ключевой вопрос. Во-первых, она очень любопытна. Во-вторых, сострадает угнетенным.

– Но мы же с тобой не угнетенные!

– И она любит приводить в движение антагонистические силы. Натравливать одну часть общества на другую. Рабочих – на хозяев трущоб, беззащитных женщин – на соблазнителей. Отсюда и ее богатый материал, Нелл. Она стремится изменить мир и положение женщины в нем.

– Это плохо?

– Не обязательно. Но порой ее методы беспощадны.

Ирен вдруг напомнила мне шекспировскую Порцию, выступающую на суде в защиту купца Антонио. Странно, что никто не додумался сделать оперу из «Венецианского купца». Ирен стала бы великолепной Порцией. Впрочем, надеюсь, мистеру Шерлоку Холмсу не придет в голову такая идея и он не уговорит сэра Артура Салливана и мистера Уайльда написать подобную оперу.

– Все слишком серьезно. – Примадонна погасила спичку и задумчиво затянулась сигаретой. – Намереваясь вовлечь меня в поиски прошлого, Пинк втянула нас в грязное дело о серийных убийствах. Хотя мои воспоминания о ранних годах смутны, я питаю очень глубокие чувства к Софи и Саламандре. И к Тиму. Я их знала, пусть и была тогда совсем маленькой, и теперь начинаю вспоминать все больше. Пинк права: что-то из моего прошлого действительно губит этих людей. Итак, делая вид, что мы ищем мою мать, можно проследить нить, связывающую ужасную гибель двух сестер. Мне кажется, тут приложил руку человек, испытывающий ненависть к их профессии. Близняшек убили с помощью их собственных иллюзий, их фокусов. За этим стоит некто дьявольски хитрый и притом совершенно сумасшедший.

Меня пробрала дрожь.

– Моя дорогая Нелл! – Ирен была окутана дымом, как призрак отца Гамлета. – Может быть, это уж слишком для тебя после Парижа, Праги и Трансильвании?

– Ничего подобного. Я горю желанием положить конец американскому сумасшествию. Ведь мы с таким великолепным результатом сражались с безумием в Париже, Праге и Трансильвании.

Подруга скептически взглянула на меня, что весьма мне польстило. Прежде никто не принимал меня всерьез настолько, чтобы заподозрить в бахвальстве.

– Я лишь надеюсь, что Шерлок Холмс не обратит внимания на призывы мисс Пинк, – добавила она, откинувшись на спинку кресла. И выдохнула облако дыма, как раздраженный дракон.

– О, весьма сомневаюсь, – сказала я (хотя на самом деле так не считала). Когда дело касается мистера Шерлока Холмса, никто не может быть скептичнее, чем я. Этого господина хлебом не корми (и даже кокаином) – только дай поохотиться на хитрых безумцев.