Глава тридцать восьмая
Фальшивка

– Надо найти миссис Бьюкенен, – сказала Ирен.

– Я полагаю, ты не о супруге бывшего президента.

– Нет, Нелл, хотя добраться до такой известной личности было бы куда проще.

– А что ты станешь делать, если отыщешь-таки эту ничем не примечательную миссис Бьюкенен?

– Хороший вопрос. Я хочу знать, была ли она жадной хищницей под маской участливой подруги. Боюсь, если так поставить вопрос, никакой информации я не получу, так что придется сказать, что я пишу биографию покойной Лолы.

– И как ты найдешь подругу Монтес?

– Раз в конце жизни она была рядом с Лолой, как и Церковь, то я думаю, епископ Поттер мог бы снова помочь нам. В конце концов, мы сделали щедрое пожертвование.

– Наверное, тебе стоит позвонить не ему лично, а его помощникам.

Ирен подумала, слегка наклонив набок голову.

– Полагаю, нет. Епископ наверняка хочет, чтобы предложение отца Хокса канонизировать Лолу осталось тайной. Уверена, идею сочли чудачеством стареющего человека, но отнеслись к ней терпимо, хоть она и попахивала сумасшествием.

– То есть ты не разделяешь взгляды отца Хокса на личность Лолы?

– Я думаю, она искренне раскаивалась в том, что всю жизнь давала волю собственному дикому нраву. Лола признает, что была взбалмошной с юности. Думаю, время смягчило ее характер, особенно годы, проведенные в Грасс-Валли, а потом еще и эта ужасная поездка в Англию, брак с обманщиком. В некотором смысле она всегда искала мужчину, который мог бы о ней позаботиться, даже если в своей независимости противилась любым проявлениям заботы. Я бы сказала, что в конце жизни она стала мудрой, но не святой.

Мне снова пришла в голову неприятная мысль.

– Ирен, учитывая, в каком ослабленном состоянии она была после удара, с ней легко было расправиться. Ты не думаешь, что кто-то истязал ее и потому от баснословного богатства ничего не осталось?

– Такое возможно, но удар наносит вред разуму, а из камня здравого смысла не выжмешь. Я надеюсь, что Лола умерла своей смертью, а в присутствии священника ей просто не могли сделать ничего плохого. Непрошеный визит жадной матери стал для нее худшей пыткой.

– Как печально.

– Решено. Посетим еще раз Епископальный клуб.

– Не уверена, что хочу и дальше обманывать священников.

– А мы их не обманываем, просто не предоставляем всю информацию. Надо пойти, Нелл. Тот юный отец Эдмонс, который так сиял при виде тебя, без сомнения, куда охотнее поделится сведениями, чем если я пойду одна.

– Чушь, Ирен, – отрезала я, но подхватила перчатки и шляпку.

Мы поехали на трамвае. Думаю, что подруга хотела ублажить мою скупую натуру. Пока мы тряслись в суматохе, вдыхая сопутствующие ароматы транспортного потока, я размышляла над тем, что и правда стала предметом интереса странных молодых людей. Может, дает о себе знать свободная атмосфера Америки? Или одежда из универмага? Или моя новая талия а-ля Нелли Блай? Или какая-то перемена во мне самой? Я не хотела интересоваться мнением Ирен, как не стала бы допытываться об этом у клерка в книжном магазине или у отца Эдмонса. И особенно у Квентина.

Мы взмокли, пока пешком шли два квартала до Епископального клуба. Когда мы спросили там отца Эдмонса, нам ответили, что его нет. После того как Ирен представилась, нас снова пригласили в приемную ожидать самого епископа.

– Милые дамы, – поприветствовал он нас, закрывая дверь за собой. – Чем могу служить вам сегодня?

– Мы хотели поговорить с отцом Эдмонсом, но его нет на месте.

– Я к вашим услугам, – ответил епископ и с готовностью улыбнулся. – Прошу, задавайте вопросы.

– Нас интересует миссис Бьюкенен, которая навещала миссис Гилберт в последние дни болезни. Мы хотели бы отыскать ее и поговорить с ней.

– Как жаль, что отец Хокс отсутствует.

– Он единственный священник, который что-то знает о ней?

– Определенно. Поймите, отец Хокс в солидном возрасте, и мы терпимо относимся к тому, что он столь предан памяти этой женщины. Вряд ли он откроет что-то удивительное о ней. Правда, он сообщал о странном шорохе, который, по словам хозяйки, раздавался в пустующей комнате уже после смерти миссис Гилберт. В здании провели ремонт, так что трудно определить даже, в какой комнате она жила. Я так и сказал джентльмену из газеты, который заходил. Отец Хокс очень искренний человек, возможно, его просто слишком впечатлила печальная кончина этой женщины, пусть и раскаявшейся в своих грехах.

– Джентльмен из газеты? Когда он заходил?

– Прямо накануне вашего первого визита. Я точно не припомню. Честно говоря, я не стал с ним церемониться, поскольку не хотелось, чтобы странные идеи отца Хокса напечатали крупным шрифтом и разнесли по всему Нью-Йорку. Ваши поиски личные, поэтому, уверен, вы сами не захотите предавать их огласке.

– Конечно же! – Я впервые подала голос и высказалась довольно непреклонно.

– Именно, мисс Хаксли. Я сразу понял, что вы женщины умные и тонко чувствующие. Что касается миссис Бьюкенен, то она, наверное, уже очень стара, да и население Нью-Йорка значительно увеличилось за последние тридцать лет. – Он немного подумал. – Полагаю, единственное, что вы можете сделать, – поспрашивать ее соседей.

– А как выглядел тот джентльмен из газеты?

– Высокий сутулый мужчина. Немного староват для журналистики, но алчущий. Воспитанный, хоть я и не захотел ему помогать по очевидным причинам. Газетчики в наши дни ищут сенсаций, особенно девушки-репортеры, которые роются в навозе, разоблачая злоупотребления. Я не хочу, чтобы Церковь становилась предметом малоприятных спекуляций в прессе.

– Разумеется, – сказала я, – трудно представить, на что пойдут эти перепачканные чернилами негодяи, чтобы раздобыть сенсацию.

– Мисс Хаксли, всецело с вами согласен. Вы хотите еще что-нибудь узнать, миссис Нортон?

– А как нам встретиться с отцом Эдмонсом? Он очень помог нам во время нашего последнего визита. Мы с мисс Хаксли хотели бы поблагодарить его, возможно, пригласить на чай.

– Увы, молодых священников призывают из огня да в полымя исполнять службу, так что не могу сказать, когда он снова будет здесь.

Последнюю фразу он с большим сочувствием адресовал мне, словно мне есть дело до лопоухого отца Эдмонса. Ох, Ирен! Из-за нее люди постоянно попадают в самые неловкие ситуации.

– Какая жалость, – вздохнула Ирен, не приняв во внимание мое смущение. – Мисс Хаксли задумала связать ему что-нибудь, чтобы отблагодарить за помощь. Наверное, подарок придется принять вам.

– Я польщен, – сказал епископ с поклоном. Улыбаясь, он встал проводить нас.

Я была слишком возмущена поведением Ирен, чтобы что-то ответить.

– Поверить не могу, – сказала я ей, когда мы вышли на площадку лестницы Епископального клуба. – В церковном приходе моего отца были дамочки, которые заигрывали с овдовевшим священником. Из-за тебя я выглядела как худшие из этих профурсеток. Я бы никогда так не поступила!

– Зато у нас появился еще один повод зайти и задать вопросы. Если бы я не была замужем, то сама сыграла бы эту роль.

Не успела я собрать всю ярость в кулак, чтобы достойно ответить на этот сомнительный аргумент, как Ирен заговорила снова:

– Меня беспокоит пожилой журналист.

– Думаешь, это мистер Холмс? Ты его сама отправила в Епископальный клуб, хоть он, казалось, и не заинтересовался.

– Если это он, то нам не о чем беспокоиться. Но если нет…

– А кто же еще?

– Кто-нибудь пострашнее.

– Например?

– Например, пожилой священник, но не отец Хокс.

– Я что-то о нем позабыла. Что мы будем делать теперь?

– Ты слышала о шорохе, раздающемся из комнаты Лолы? Кто-то явно вел непрерывные поиски. А легковерная домовладелица приняла это за знак свыше.

– Да, мы и сами внесли вклад в это явление.

– Но мы единственные, кто ушел из комнаты не с пустыми руками. Думаю, комнату оставят в покое, когда что-то найдут, и нам нужно понять что.

– И что ты предлагаешь?

– Снова откупорить ту дыру, что мы проделали в камине, и оставить в тайнике что-нибудь провокационное. Потом мы сможем проследить, кто же найдет то, что мы оставим.

– Будет странно, если мы попросим снова взглянуть на комнату.

– Почему, ведь хозяйка решила выселить оттуда жильца.

– Мы не можем просто войти туда и разобрать все по кирпичикам.

– Днем, конечно, нет.

– Ночью?

– Да, лучше наблюдать, оставаясь незамеченными.

– И что же ты положишь на место дневника Лолы?

– Какую-нибудь удачную подделку, изготовленную твоими руками, Нелл. Если ты и не свяжешь ничего бедному влюбленному отцу Эдмонсу, то, по крайней мере, сможешь применить свои таланты, чтобы создать фальшивый дневник Лолы Монтес, который уведет читателя в сторону.

– Это обман, Ирен.

– Разве бедная умирающая Лола Монтес заслужила, чтобы вокруг нее кружили стервятники? А сейчас что происходит? С помощью фальшивого дневника мы сможем «выкурить», как это называется в бульварных романах, мучителей преданного священника – адвоката Лолы.

– Ты пытаешься представить жульничество благородным делом, а наше расследование – священной войной, Ирен.

– Так и есть.

Все мое неодобрение растаяло, стоило мне подумать о сложности поставленной задачи – подделать дневник Лолы Монтес. Какое поле для фантазии…

Мы вернулись в «Астор». Ирен окружила меня всяческой заботой, словно я была да Винчи, работающим над «Тайной вечерей». Я всегда получала удовольствие от сложного дамского рукоделия. Теперь мои крошечные наброски переросли в капитальный труд. Изучая потертые листы, исписанные рукой Лолы Монтес, я приступила к тому, чтобы воспроизвести почерк, сделав его даже менее читаемым.

Фрагменты настоящего дневника, которые я смогла расшифровать, содержали религиозные цитаты из Нового Завета, многие относились к Марии Магдалине и говорили о прощении. «Я бы хотела, чтобы мой ужасный опыт стал предупреждением для таких же, как я». Я задумалась, о каком же «ужасном опыте» говорит Лола. Видимо, что-то пострашнее, чем просто болезнь. Я представила себе визит более неприятного человека, чем мать, с которой они давно уже не поддерживали отношений… например, кого-то из ультрамонтанов. Они преследовали ее повсюду, включая Америку, и продолжают погоню даже после ее смерти, когда сами они уже состарились, но не утратили решимости. Доказательством служит бедный отец Хокс. Я должна направить их по ложному следу, обескуражить, дать совершенно неправдоподобные намеки, чтобы убедить, что Лола ничего не знала и ничего не прятала в последние дни. Лола, наверное, помогла бы мне спасти ее дочь!

Я начала работать над своей фальшивкой. Ирен мгновенно исполняла все, что я просила.

– Бумагу. Толстую кремовую бумагу, – приказала я.

Она вернулась через час с четырьмя образцами, три из которых я сразу же отвергла.

– Вот эта подойдет.

Ирен отправилась купить побольше бумаги. А еще черные чернила.

Я свернула имевшийся лист в рулон и хорошенько помяла. К тому моменту, как вернулась подруга, я уже вошла во вкус.

– Я попробовала пропустить бумагу через щипцы для завивки волос, а потом хорошенько поколотила приспособлением для растягивания перчаток, но она совсем сморщилась. Эта затея не только безумна, но и невыполнима. Я умываю руки.

Ирен изучила лист, который выглядел потрепанным, но не состаренным.

Она взглянула на меня, на мой измученный вид и взлохмаченную прическу. Одним взмахом она сбросила результат моего двухчасового труда на ковер.

Выражение лица примадонны стало надменным и властным.

– Думаю, Нелл, – сказала она, – нужно продемонстрировать тебе ту самую тарантеллу Лолы Монтес, о которой мы столько читали.

Признаюсь, я была сбита с толку.

Ирен поймала подол юбки и прижала одной рукой к бедру, а вторую подняла над головой в изящном жесте, заломив ее под углом. Ноги в высоких вышитых сапожках встали в танцевальную позицию.

– В Испании, – продекламировала она, – в Нью-Йорке кругом полно пауков. Маленьких, незаметных. Смертоносных. – Она непокорно встряхнула головой, поза становилась все более настороженной и страстной. – Я растопчу их всех. Я не позволю им подняться по моим юбкам. Раздавлю их каблуками.

И тут она начала яростно топтать мой несчастный лист, перекидывая юбку справа налево и обратно, а ноги ее били по ковру так, что он, наверное, молил о пощаде.

– Что это за безумие, Ирен?

– Это испанская тарантелла, Нелл, танец, получивший свое имя по названию огромного ядовитого паука тарантула. Я представляю, что на моих юбках полно этих тварей, и не перестану стряхивать их и давить, пока самый последний паук… не умрет.

Я с содроганием вспомнила фальшивых пауков из пробки, резины и китового уса, которые Лола стряхивала как-то раз со своих юбок. Теперь в пышной пене юбок мелькали колени Ирен. Ее ноги отбивали по ковру такой громкий ритм, что я испугалась за бедного постояльца этажом ниже.

– Давай! Давай! – кричала Ирен по-испански. – Так Лола Монтес поступала с букетами, которые бросали на сцену к ее ногам, она давила их, превращая в россыпь лепестков, в облако аромата. Андалузия! Барселона! Кармен! Оле!

Примадонна остановилась, встала, подбоченившись и задрав юбки, как Лотта Крабтри, и уставилась на ущерб, причиненный ее подошвами.

– Теперь бумага достаточно состарена? – спросила она.

Я осторожно вытащила лист из-под ее каблуков.

– Очень потертый и шершавый лист, – сказала я. – Ему, наверное, лет тридцать. Думаю, придется поступить так с каждой из написанных мною страниц. Кстати, где ты научилась такой дикой пляске?

– «Кармен», – коротко ответила примадонна. – Опера Бизе, которая как нельзя лучше подходит для моего контральто. Мне так и не пришлось ее спеть, но зато я выучилась танцевать.

– Возможно, ты и правда незаконнорожденная дочь Лолы Монтес!

Ирен засмеялась:

– Этот ураган движений стоил того, чтобы услышать подобное из твоих уст, Нелл. Теперь ты понимаешь, как она ошарашила тогдашнюю Европу, но это всего лишь народный испанский танец, не более.

– И прекрасный способ, чтобы состарить бумагу, – сказала я, любуясь работой подруги. – Надо разбавить чернила водой, чтобы получились выцветшие письмена. Но лучше подготовить бумагу днем, когда постояльцев снизу, скорее всего, не будет в номере.

Ирен в последний раз с силой стукнула каблуком по полу.