Глава седьмая
Миллионер или мышь?

– Бренди? – предложил мистер Уильям Киссэм Вандербильт, когда я оказался в библиотеке в передней части дома.

Уилсон проводил меня сюда так поспешно, что я сразу понял: Вандербильт надеется, что я не попадусь на глаза его супруге. Я, человек, вхожий в Виндзор, разозлился, ощутив себя нежеланным гостем, которого быстро затолкали внутрь, чтобы потом так же быстро выгнать взашей, будто какого-то торговца.

Меня удивило – нет, не бренди с утра пораньше после серьезного потрясения, – а расположение библиотеки, которая выходила на шумную городскую улицу. Однако ряды позолоченных корешков вдоль идеально прямых книжных полок подсказали, что главной целью обустройства помещения была отнюдь не функциональность, а декоративность.

Ну и еще удивил графин с янтарным бренди посреди блеска серебра и хрусталя.

Вандербильт перехватил мой взгляд:

– Да, обычно бренди подают в бильярдной, но… сейчас это не самое подходящее место. Могу предложить вам еще и сигары.

– Я курю исключительно трубку, мистер Вандербильт, и захватил с собой все необходимое.

Я вытащил старую вересковую трубку, которую берег специально для поездок за границу, и закурил от спички, предложенной хозяином.

Он плеснул себе добрую порцию бренди, а потом жестом пригласил сесть в кресло, в то время как сам устроился за длинным столом в стиле рококо. Атмосфера кабинета явно оказывала на дельца успокаивающее воздействие.

Эти американские строители империи – довольно интересное племя. Признаюсь, мне всегда любопытно, когда ко мне на Бейкер-стрит попадает новенький персонаж. Как жаль, что здесь нет Уотсона, который сразу схватился бы за перо, чтобы описать моего собеседника. Для богатейшего человека Америки – да что уж там, богатейшего человека на двух континентах, – Вандербильт казался поразительно моложавым.

Пусть я и не знал деталей, но мне не стоило труда догадаться по его внешности, кто он такой. Определенно это настоящий американский набоб. Он обладал всеми атрибутами делового человека. Под столом я видел отполированные до зеркального блеска ботинки, чуть потертые: левый в области мизинца, а правый возле большого пальца. Обычно те, кто сидит за столом, скрещивают ноги за стенкой письменного стола, и даже скрупулезная чистка не может замаскировать потертости, возникшие вследствие многолетней привычки.

Правый рукав пиджака и край манжеты блестели от частого трения о бумаги и красное дерево. Даже делец, ворочающий миллионами, не может менять костюмы и рубашки настолько часто, чтобы не были заметны следы от истирания.

Что же до характера, то я счел моего собеседника крайне дружелюбным для человека, обладающего такой властью. Без сомнения, он безропотно терпел все экстравагантные выходки супруги.

– У вас отличные рекомендации, мистер Холмс, – сказал Вандербильт после двух глотков бренди, – но я не планировал привлекать вас к расследованию резни в моей бильярдной.

– А почему вы вообще решили, что вам требуется частный детектив?

– Не просто частный детектив. У нас в Нью-Йорке полно агентов Пинкертона, хотя их головной офис находится в Чикаго. Нет, дело очень… деликатное, особенно теперь, после того, что произошло.

Я ждал, не желая перебивать, чтобы хозяин в едином необдуманном порыве обрушил на меня все свои мысли.

Вандербильт взял перьевую ручку и принялся крутить ее между указательным и большим пальцами. Да, определенно правша.

– Мы, Вандербильты, третье поколение нью-йоркских богачей, но лишь недавно оказались приняты в высшее общество, мистер Холмс, – объяснил он. – Миссис Астор с ее знаменитыми балами царствовала на Пятой авеню много лет. Вандербильтов не было в списке четырех сотен семей, представители которых, по ее мнению, заслуживали приглашения.

– Нам в Англии знакомы подобные препоны со времен Вильгельма Завоевателя.

– У нас теперь своя эпоха завоевателей. В нашем столетии здесь и сейчас сколачиваются огромные состояния, а этот город – драгоценность в короне американских промышленных королевств. Мы основываем собственные феодальные владения. Мы – это Вандербильты, Асторы, Морганы, Бельмонты, Гулды, Фиски. Этот участок на Пятой авеню между Пятьдесят первой и Пятьдесят восьмой улицами известен как ряд Вандербильта, с тех пор как мы в прошлом десятилетии начали возводить здесь особняки. Вы знали об этом?

– Теперь знаю, но еще я знаю о покойнике в вашей бильярдной, и на самом деле я лучше разбираюсь в покойниках, чем в американских миллионерах.

Он вяло отмахнулся:

– Я просто ввожу вас в курс дела, поскольку скандал такого рода – только подумайте, какого-то несчастного зарезали в бильярдной на Пятой авеню! – разрушит все, ради чего так усиленно трудилась моя жена и на что годами тратила немалые деньги. Этот особняк – архитектурное чудо Нью-Йорка. Кроме того, Алва съедет отсюда в ту самую минуту, как узнает, что́ лежит в бильярдной.

– Значит, вы просите о конфиденциальности, чтобы не расстраивать жену?

– Женщины могут вести себя очень странно, когда речь заходит о подобных вещах, вы же знаете.

– В устройстве женской души я не разбираюсь.

– А какой мужчина разбирается? Слава богу, Алва планировала уехать почти на весь день. Уилсон сообщит нам, когда… приедут из морга. Я понимаю, что вам необходимо тщательно выяснить все, что происходило до и после совершения преступления. Так сказал Астор, который мне вас рекомендовал.

– Подделку старинных шахмат, которые приобрел мистер Астор, вряд ли можно отнести к аналогичным преступлениям. Его совершили в Кремоне триста лет назад. Я лишь обнаружил крошечные, но узнаваемые следы, оставленные преступниками, когда изготавливали фальсификацию, принесшую огромные барыши. Миллион долларов, только подумайте! Вы тут на Пятой авеню буквально швыряетесь деньгами, хотя, как я понимаю, в этой игре главное, кто кому поставит мат.

– Миллион? Астор заплатил миллион за подделку, которая ничего не стоит?

– Ну, не совсем уж ничего, – улыбнулся я, оставив собеседника недоумевать по поводу моего замечания. – Возможно, позже он будет завидовать вашему интереснейшему трупу.

– Боже упаси! Хотя мысль о том, что кто-то из Асторов завидует Вандербильту, весьма приятна, но никто не должен узнать об этом досадном инциденте.

– Похоже, за вашими словами кроется нечто большее, чем просто беспокойство насчет возможного отречения супруги от этого дома.

Вандербильт положил сигару в огромную хрустальную пепельницу и наблюдал, как дымок поднимается вверх от горящего кончика, а я с удовольствием попыхивал трубкой. Сейчас я вполне мог бы ночевать на скамейке в Центральном парке, но все равно был бы счастлив и там своей скромной махорке. Большие богатства приносят большие тревоги.

– Почему вы решили прибегнуть к моим услугам?

– Простите, мистер Холмс, что проблема, с которой я столкнулся, стала настолько очевидной еще до нашей встречи, назначенной на более поздний час, и приобрела форму, о которой я даже помыслить не мог. Мне казалось, что это лишь абсурдные, пусть и тревожные угрозы. А теперь появился труп, который, возможно, тоже является частью головоломки. Когда Астор упомянул о вашем визите в Нью-Йорк и я написал вам, что хотел бы воспользоваться вашими услугами, я понятия не имел, что какого-то незнакомца так жестоко убьют в стенах моего дома.

Я жестом пресек поток извинений. Мне хотелось услышать, что сам хозяин считает первопричиной, только тогда я смогу приступить к выяснению смысла произошедшего. Ведь Вандербильт может оказаться причастным.

– Мне присылали послания с угрозами, мистер Холмс. Я понимаю, всем миллионерам угрожают. Но это не было делом рук обычного психа. Меня предупредили, что если я не выполню требования шантажиста, ну или шантажистов, то это повлечет за собой ужасные последствия.

– Состояние вашего бильярдного стола и впрямь ужасно. Однако я должен взглянуть на эти, как вы выразились, «послания».

Он подошел к высокому шкафу, отпер его и вытащил зеленую кожаную коробку для писем, потом снял крышку и поставил коробку на стол передо мной.

Я достал из кармана пинцет. Темные брови Вандербильта поползли вверх, когда я принялся орудовать пинцетом, переворачивая листы бумаги, которых в общей сложности оказалось семь.

– Хм. – Я пролистал всю коллекцию. – Ха! И еще раз – ха!

– Что вы нашли? Нечто уличающее в преступлении?

– Нечто абсурдное. Эти угрозы весьма расплывчаты, а форма их смешна.

– Не вижу ничего веселого.

Я поднял лист дешевой желтой бумаги пинцетом. Пусть коллекция и ребяческая, но любая улика заслуживает уважительного отношения.

– Телеграмма. На самом деле, мистер Вандербильт, выяснить, когда и откуда послали телеграмму, легче всего на свете. Время, дата и место отправления зашифрованы в ряде цифр над посланием. А вот тут у нас… записка на обычной бумаге; слова составлены из букв, вырезанных из газеты… «Нью-Йорк геральд», если я правильно помню тип шрифта. А теперь взгляните на это! Тут уже вряд ли мы имеем дело с дилетантом, и я по-настоящему улавливаю нечто зловещее. Столь продуманная буффонада может оказаться исключительно серьезной. Шрифт изысканный, даже с претензией на художественность. Скорее всего, тут буквы вырезались из какого-то еженедельника или ежемесячного журнала, такого, на который рядовые шантажисты не стали бы подписываться, да и вообще вряд ли о нем знают. А послания были адресованы вам, не вашей супруге?

– Алва ничего о них не знает, и пусть так будет и дальше.

– Я заберу их для изучения.

Стук в дверь прервал наш разговор.

– Войдите, – неуверенно промямлил Вандербильт, а когда вошел дворецкий, велел ему зайти попозже.

Ясно как божий день, что он не чувствовал себя настоящим хозяином в собственном доме, но как может во дворце властвовать человек, чьи шлепанцы едва касаются ковра?

– В доме есть гимнастический зал? – спросил я. Мне бросились в глаза следы канифоли на шлепанцах, которые были на Вандербильте.

Он удивился неуместности вопроса:

– Э-э-э, да. На третьем этаже. Для детей. А как вы узнали?

– Ваша спальня где-то поблизости?

– По соседству.

Я кивнул. Миссис Вандербильт, без сомнения, отвела себе царские хоромы на втором этаже. Непонятно, зачем богатому человеку жениться, если в итоге его ссылают в каморку Золушки.

– Почему в вашем собственном доме необходима такая секретность? – спросил я Вандербильта.

Из-за тяжелых драпированных штор доносились нескончаемые звуки проезжающих мимо экипажей и цоканье копыт, и у меня снова мелькнула мысль: как же глупо располагать библиотеку в помещении, выходящем окнами на улицу.

Очевидно, что помещение не было задумано как место уединения, но хозяин, видимо, чувствовал себя здесь куда спокойнее, чем в любой другой комнате в доме, включая и мужское святилище, бильярдную.

– Необходима? Разумеется, жизненно необходима, мистер Холмс. Рынки переменчивы. Мы богатейшая семья в Америке. Стоит поползти слухам, что в семье не все гладко, и удача отвернется от нас. И не только от нас, но и от сотен, а то и тысяч людей, которые зависят от нашей фамилии. Это огромная ответственность.

– И давно ли приходят письма с угрозами?

– Месяца два-три.

Я снова взглянул на содержимое коробки:

– Кто держал послания в руках?

– Только я. Сначала мне показалось, что это шутка. Различные интриги среди первых семей Нью-Йорка обычное дело, а потому вполне можно ожидать и подобных безумств. Кажется, судьбы финансовых королевств зависят от того, какой из грандиозных балов, которые устраивают светские львицы, сочтут наиболее успешным.

Я разложил коллекцию записок, писем и телеграмм в хронологическом порядке. Первой оказалась телеграмма, в которой лишь говорилось: «Отдай мне, что должен».

– Первое послание довольно банально для угрозы, – заметил я.

– И я так подумал. Эта фраза – краеугольный камень любого дела.

– Вторая телеграмма углубляется в эту тему, но лишь немного: «Отдай мне, что, по разумению твоему, должен». Отправлена через две недели после первой, судя по дате. Тогда вы уже забеспокоились?

Вандербильт пожал плечами и открыл ящик из бразильского сандала, стоявший на столе. По комнате разнесся запах табака, такого же выдержанного, как и бренди. Теперь хозяин уже знал, что мне предлагать сигары бесполезно, а потому неспешно закурил сам, прежде чем ответить. После первой затяжки Вандербильт сказал:

– Я, видимо, сразу же почувствовал некоторое беспокойство, поскольку положил первую же телеграмму в ящик. Не могу сказать, что удивился, получив и третье послание в том же духе.

Я взял конверт, который был прислан по почте три недели назад. Из Парижа.

– Бумага изготовлена в Германии. Называется «дрезденский фарфор». Ее производят уже лет сорок.

Я развернул лист бумаги, который лежал в конверте. На нем от руки было написана еще одна фраза: «Поступай согласно воле своей, но отдай мне, что должен».

– Ваш корреспондент явно любит библейские проповеди, как я вижу. Впрочем, авторы большинства писем с угрозами предпочитают подобный тон.

– Я поражен. – Вандербильт чуть наклонился вперед, все еще дымя сигарой. – Вы уверены, что бумага немецкая?

– Разумеется. Что не означает, будто письмо пришло из Германии, хотя намек явно на это. Первое личное послание может оказаться как ключом к разгадке, так и умышленной попыткой пустить нас по ложному следу.

Я подцепил пинцетом четвертое послание. Еще одно письмо, в этот раз на тонкой бумаге, какой пользуются пассажиры трансатлантических рейсов. На этом конверте красовалась марка из Лондона; отправлено две недели назад.

– Почта вокзала Виктория, – прокомментировал я. – Из самого сердца Лондона, где каждую неделю проходят миллионы пассажиров. Отправитель сообщает о своих передвижениях, но при этом плевать хотел на обычные средства, которые позволяют отследить его путь. Нельзя его недооценивать.

– Вы считаете, что это мой личный враг?

– Я считаю лишь, что кто-то жаждет получить то, что ему якобы причитается. У вас есть долги сомнительного толка?

– Разумеется нет. При нестабильном деловом климате любой намек на финансовую несостоятельность равноценен самоубийству.

– А вы работаете при нестабильном деловом климате?

– Как и все мне подобные, мистер Холмс, но правительство Соединенных Штатов особенно уязвимо сейчас, когда спор о выборе между серебряным и золотым стандартом находится в самом разгаре. Вот почему дальнейшие послания стали более зловещими.

На этот раз письмо прибыло с местной маркой в безобидном маленьком конвертике, в каком могли бы отправить приглашение хозяйке дома, однако внутри лежало отнюдь не приглашение. Я прочел записку: «Отдай, что должен, или последствия будут ужасными».

– У вас есть какие-то соображения, что требуется отдать? – спросил я у Вандербильта.

Тот покачал головой. Глядя на прямой пробор и темные волнистые пряди волос, спускающиеся к вискам, я не мог отделаться от мысли о скользких артистах варьете, с которыми успел мимоходом соприкоснуться, когда знакомился с довольно мрачным американским прошлым мадам Ирен Адлер Нортон. Я чуть было не улыбнулся, но, разумеется, Вандербильт в подобной ситуации неверно истолковал бы мою улыбку.

– Следующее послание напоминает любовное письмо, написано на довольно фривольной бумаге, и наконец-то речь идет о конкретных требованиях – «золото и драгоценности». У вас есть идеи, о каком золоте и каких драгоценностях здесь говорится?

– О наших, я думаю. Мое золото и драгоценности жены, на которые ушла внушительная сумма.

– Они хранятся в надежном месте?

– Что-то в банках, что-то в наших личных сейфах.

– Сколько золота у вас имеется?

Магнат беспокойно поерзал на большом кожаном кресле, так что оно пискнуло в знак протеста, как декоративная собачка, когда ей наступают на хвост.

– Теперь, мистер Холмс, вы подошли вплотную к тому, что можно назвать государственной тайной. Есть трое или четверо… миллионеров, которые владеют огромными запасами золота. Не только Вандербильты. Никто не может указать точное количество, поскольку это вызовет на рынке либо резкий взлет, либо обвал. К счастью для финансистов, правительство тоже чрезвычайно заинтересовано, чтобы конкретных цифр никто не знал.

– Вы хотите сказать, что финансовое положение Соединенных Штатов лучше сохранять в тайне?

– С моей точки зрения и с точки зрения правительства, да.

– Хм. Даже ваш безымянный корреспондент, похоже, не настроен раскрывать информацию. Это последнее письмо? Больше ничего не приходило вплоть до сегодняшнего дня, когда вам оставили наглядный урок на столе в бильярдной?

– Да.

– Очевидно, что шантажист или шантажисты намеревались убить беднягу уже давно, поскольку его присутствие в вашем доме говорит лишь о том, что этим людям дорогу лучше не переходить.

– Вы считаете, что злоумышленников несколько?

– В одиночку было бы тяжело притащить тело в такой огромный дом, как ваш. Тут нужны по крайней мере двое, да и сами послания говорят в пользу подобного предположения. Вот эти написаны разным почерком. Меня больше всего беспокоит не бедняга, оставленный на бильярдном столе, а размытость требований. Словно бы шантажист ожидает, что вы сами знаете, чего он хочет: сколько конкретно золота и какие украшения. Как вы это объясните?

– Никак, мистер Холмс. Я миллионер. Всем известно, что я накапливаю средства, а лучшая форма хранения денег – золотые слитки. Золото не сгниет. А моя жена верховодит в нью-йоркском обществе, и потому мой долг – осыпа́ть ее драгоценностями.

– По вашим данным, ничего из драгоценностей или золота не пропало?

– Ни единого слитка, ни одной бриллиантовой броши. Может показаться, что требования столь расплывчаты, поскольку шантажисты хотят заполучить все. Разумеется, это невозможно. Перед тем как вызвать сюда все полицейское управление Нью-Йорка, я счел целесообразным сначала поработать бы с вами, агентами Пинкертона или собственными сотрудниками службы безопасности.

– Вы правы. Это очень интересные преступники. Они угрожают, не предъявляя вам своих требований. Подозреваю, что тут действует целая банда. Думаю, последуют и другие предупреждения, возможно куда более пугающие, чем труп, который можно быстро вынести из дома. Они зачем-то пытали несчастного и дали вам понять, что напали на след некоего имущества, на которое заявляют свои права.

– Все мое имущество – это средства, которые я унаследовал от деда, Командора, и которые мой отец значительно преумножил за те восемь лет, на которые пережил моего деда. Он оставил все мне, моим братьям и сестрам. Кто может претендовать на состояние Вандербильта?

– И правда. Преступник или преступники, которые находятся на верхушке криминального мира, так же как Вандербильты – на верхушке мира финансового? Предполагаю, что мы столкнулись с дьявольским замыслом, и это дело рук людей, которые готовы пойти на любую жестокость для достижения собственных целей. Если бы мы были в Лондоне, то я знал бы, кого подозревать. Здесь, в Америке, вариантов бесчисленное множество.

– Тогда это безнадежно, – вздохнул хозяин. – Нужно превратить дом в крепость и запретить моим домашним покидать стены особняка.

– Увы, ваш особняк не предназначен для того, чтобы держать здесь оборону, мистер Вандербильт, хотя его и называют иногда замком. Единственное решение – выяснить, кто эти люди и чего конкретно они хотят, ну и почему они предъявляют требования к Вандербильтам. По дороге наверх вашим родным приходилось идти по головам? Использовать других?

– Думаю, много раз.

– Тут речь не о многих. За подобной загадкой должны стоять несколько безжалостных людей, которыми движут желания столь темные, что их невозможно предугадать. И они должны быть как-то связаны с историей вашей семьи.

– Откуда вы знаете? Промышленные магнаты живут в условиях жесткой конкуренции, что в конечном итоге может приводить к беспорядкам в среде рабочих, но никогда еще борьба среди простонародья не затрагивала правящие семьи.

– Да, это, безусловно, так, мистер Вандербильт.

Американский миллионер не уловил язвительности в моем голосе, как когда-то и король Богемии. Абсолютная власть не только развращает, но, очевидно, делает облеченных ею людей глухими и слепыми.

– Господи, мистер Холмс! Я бы сказал, что наши злейшие враги – карикатуристы в газетах. И хотя они безжалостно разделывают нас при помощи пера и чернил, не думаю, что они стали бы пытать стариков ножами.

– Не вижу особого артистизма в том, каким унижениям подвергли покойного, хотя в самом методе есть что-то от ритуала.

– Ужасная и бессмысленная смерть.

– С первым, пожалуй, соглашусь, но не со вторым. Часто говорят о бессмысленной жестокости, но я нахожу, что тут дело совершенно противоположное. Это жестокость осмысленная! Просто мотив преступления нам пока не ясен.