Глава 12
Назвался груздем – полезай в кузов. Назвался вором – отправляйся в кондей. По такому принципу и работала «кумовская» служба.
А именно вором Егор и назвался. По-другому никак было нельзя. Он же не просто так на зону пришел, у него серьезная цель. Вор – это, значит, «отрицала», значит, на работу выходить нельзя. А это злостное нарушение режима со всем отсюда вытекающим.
Для начала Егор получил десять суток. Если не одумается, получит новый срок. А в штрафном изоляторе условия жесткие: пайка голодная, днем – или на корточках сидеть, или пешком стоять. А день – это с пяти утра до одиннадцати ночи. Уж лучше на «промке» вкалывать, чем так. Там хоть время идет, а здесь, в карцере, оно стоит и как будто даже не колышется. День – как целая вечность. Тоска, ноги болят, жрать охота… Вот тебе и заехал в зону с полномочиями от уважаемых воров. Впрочем, он на легкую жизнь и не надеялся.
Менты из уголовного розыска давили на него, адвокаты – на них. В суд завезли «на лапу»… В общем, Леон изо всех сил пытался помочь ему, но избежать наказания так и не удалось. На целую пятилетку отправили его в зону, на общий режим, где, как утверждал Каучук, балом правят черти, козлы и прочие бакланы. Серьезных людей командируют как минимум на строгий режим, а на общий уходит всякая мелочовка. А там, где бакланам некому подрезать крылья, благодатная почва для беспредела. В каждом отряде свои расклады – где-то секция профилактики правонарушений «мазу» держит, где-то сильнее бакланья стая, но, в целом, и те на коне, и другие. Что там конкретно, Егор не знал. Он и на карантин не успел заехать, как оказался в штрафном изоляторе. Десятые сутки на исходе, сегодня его должны выпустить и отправить в общежитие. Или на карантин. Где-нибудь переночует, а завтра снова сюда. Если, конечно, не откажется от своих претензий на воровское звание.
Дверь открылась, надзиратель велел выходить. Под конвоем Егора доставили в административное здание, в кабинет начальника оперативной части.
Майор Лесницкий стоял у окна и поливал цветы. Леечка пластмассовая в руке, и держал он ее с таким прилежанием, будто не было в его жизни ничего важнее, чем эти фиалки и фикусы в горшочках. И если вдруг их вовремя не полить, настанет конец света.
«Кум» глянул на Егора, как на какое-то исчадие ада, которое своим дыханием погубит драгоценные растения, и остановил его движением руки у самого порога. Он полил цветы, полюбовался видом из окна, которое, судя по всему, выходило на площадь перед воротами контрольно-пропускного пункта, и сел за свой стол.
– Ну, что скажешь, Егорычев? За голову взялся?
– Ничего не изменилось, гражданин начальник. Я – вор и работать не буду, – едва разжимая челюсти, сказал Егор.
– На кого-то надеешься?
– А на кого я надеюсь?
– Да послание с воли пришло… – Майор брезгливо взял какую-то бумажку, лежавшую у него на столе, и с тем же выражением лица разжал пальцы, возвращая «маляву» на место. – Требуют считать тебя вором и ставят тебя на положение.
– И что?
– Они не могут требовать. И ставить не могут. Поставить тебя могу только я, и тогда все – ты уже никто. Ты должен понимать, что это не угроза. Это суровая реальность, и ты в этой реальности по самые уши… Не веришь?
– Верю.
– Очень хорошо. Мой тебе совет, брось свои глупости и становись в строй. Я смотрел твое дело, ты по специальности токарь-фрезеровщик. Нам такие специалисты нужны. Два года ударной работы, и мы переведем тебя на поселение, год на «химии», а потом домой – через условно-досрочное освобождение. А вор от звонка до звонка должен мотать. А мы еще и добавим, найдем, за что…
– Все это хорошо, гражданин начальник, только я уважаемым людям слово дал.
– Какое слово, Егорычев? Ты же не вор, ты бандит. Или думаешь, я ничего не знаю? Звонили мне насчет тебя… – Лесницкий выразительно вкрутил палец в потолок. – Думаешь, я впечатлен? Нет. И никаких поблажек тебе не будет. Более того, я настроен очень решительно, в случае твоего отказа…
– Нет! – отрезал Егор.
– Ну, смотри, ты сделал свой выбор.
Егор опустил голову. «Кум» обладал реальной властью, и если всерьез решил его наказать за упрямство, спасения не будет. Но и пощады просить Егор не будет…
Два мускулистых парня стояли друг к другу лицом, на их скрещенных руках качалась Ника. Легкие прозрачные одежды на ней, волосы распущены, в глазах яркий огонь. Она хохотала, обнажая белоснежные зубы, тянула к нему руки, но парни бочком-бочком пятились от Егора. И они все дальше, и Ника исчезает из виду. И руки она к нему больше не тянет. Еще чуть-чуть, и она исчезнет совсем…
Егор проснулся от сильного удара по ногам.
– Эй! – На него смотрел детина, внешне похожий на одного из парней, который уносил Нику.
Егор видел этого горбоносого «быка» вчера вечером, когда заехал в барак. В свите местного авторитета видел. В стае бакланов, которая держала здесь «мазу». Этот урод ему сейчас и приснился.
– С тобой поговорить хотят!
Спальное помещение удивительным образом напоминало Егору ротную казарму. Те же размеры, то же размещение коек, «палуба» для построений вдоль окон. В пристройках к спальному помещению располагались умывальники, туалеты. В армии у них была ленинская комната, бытовка, каптерка, канцелярии – здесь практически все то же самое. Только ленинская комната называлась уже по-другому.
И в армии выяснялись отношения между «дедами» и «духами», и здесь, судя по всему, устраивались свои разборки.
В умывальнике Егора уже ждали. Горбоносый встал у него за спиной, а спереди надавил взглядом широкорылый мужик с морщинистым лбом. Маленькие злобные глазки в узких впадинах под нависшими надбровьями, приплюснутый, сломанный в двух местах нос, сильно выступающий вперед подбородок. Здоровый мужик, плечи широкие, руки накачанные. Лет под сорок Биваку, а в его свите все молодые, самому старшему из «быков» максимум тридцать. А свита серьезная – парни крепкие на вид, суровые, взгляды такие же волчьи, как у вожака.
– Я слышал, ты у нас вором назвался, – пренебрежительно усмехнулся Бивак.
– Назвался, – кивнул Егор. – А затем и постанова от воров пришла. Каучук за меня подписался, Силантий, Верста.
– Не знаю ничего.
– Не знаешь. «Малява» у кума, он ее перехватил.
– Про «маляву» знаю, – скривил губы Бивак, – а про тебя – нет. Кто ты такой, откуда взялся…
– Из Возвышенска я. Бригадир в системе Леона. Наше движение весь город держит.
– Какое движение?! Что ты мне здесь втираешь?.. Здесь наше движение, мы здесь все решаем. А воры нам побоку, у нас тут свои правила.
– Кто сильней, тот и прав?
– А как еще по-другому? – удивился Бивак. – У кого сила, за тем и власть. А воры там, бандиты, мужики – без разницы…
– Это здесь без разницы. А на воле своя сила. Выйдешь на волю, а там братва. Вдруг за беспредел предъявят?
– За беспредел не предъявят, – ухмыльнулся баклан. – Могут конкретно за тебя предъявить, если ты реально в бандитском движении и воры реально за тебя вписались… А мне скоро на волю, что я скажу, если мне вдруг за тебя предъявят? Что?
– А есть, за что предъявлять? Пока все путем. Пока только слова.
– И дело будет. Аж по самые помидоры! Если с меня за тебя спросят, я знаю, что сказать. Вел ты себя неправильно, скажу. Братва на сход собиралась, скажу, и опустить тебя постановила. А кто за опущенного подпишется? Или ваша братва сплошь из петушни?
Егор медленно качал головой, исподлобья глядя на Бивака. Что там будет потом, это сейчас, по большому счету, никому не интересно. Будут леоновские за «петуха» подписываться или нет – это все станет ясно в будущем, а беспредел творится в настоящем. Сейчас Егора заломают, поставят в позу – по приговору майора Лесницкого, и жизнь закончится. Не будет будущего у Егора. И вряд ли кто за него спросит. Тот же Леон, если что, поверит Биваку или сделает вид, что поверил.
– Я не слышу ответа! – рыкнул Бивак.
– А подъедут – спросишь! – отрезал Егор.
– А подъедут?
– Пожуем-увидим.
– Если жевать будет чем, – хищно усмехнулся Бивак и выразительно глянул на горбоносого.
Егор понял, что значит этот знак. И еще он понимал, что приговор уже вынесен, и сейчас его будут приводить в исполнение. А это значит, что рассчитывать он может только на свои силы. И на свою решительность.
Он знал, где стоит горбоносый, и догадывался, как и куда тот может его ударить. И еще он заметил, что корпус у противника пока еще открыт. И точно, его локоть врезался в незащищенную упругость пресса. Со всей силы врезался.
Горбоносый громко крякнул, пропустив удар, но схватил Егора за ворот. Схватил, но удержать не смог. Егор метнулся вправо, орудуя телом как бульдозерным отвалом. Он сгреб стоящего в дверном проеме «быка», вместе с ним протолкнулся в туалет и, со всей силы шарахнув парня затылком о перегородку между кабинками, заскочил в одну из них.
Там он увидел черенок от лопаты, которым дневальные прочищали унитазы, и ткнул им в горбоносого, который рвался к нему, чтобы взять реванш за пропущенный удар. Ткнул прямо в глаз – со всей силы. И тут же блокировал этой палкой удар, который попытался обрушить на него другой «бык». Блокировал и сам ударил – коленкой в пах…
Бакланы могли атаковать его только с фронта: перегородки и стена закрывали подступы с флангов и с тыла. Но их было слишком много, чтобы сдержать удар в лоб. Но Егор все-таки держался.
Палку вырвали из рук, его самого загнали в угол кабинки. Загнали, но с ног сбить не могли. Он закрывался от ударов, бил в ответ. Двое давили на него напрямую, еще двое пытались бить его из-за спин своих дружков. Положение было катастрофическим.
Егор уже не чувствовал в себе сил держаться на ногах, когда вдруг послышался жесткий властный голос. Кто-то из лагерных офицеров пытался остановить бойню. Кто это был, Егор так и не понял. Толпа схлынула, и он, почуяв слабину, лишился чувств…
Сколько раз он бился насмерть в рукопашных схватках, и ни разу его зубы не пострадали. А позавчера – два передних резца долой. Лучше бы нос сломали…
Но с носом все в порядке. И челюсть не сломана. Ребра тоже целые. Ссадины, разбитости, синяки – это не в счет. И сам Егор за это не переживал, и менты думали так же. Нет, чтобы в санчасть его отправить, снова в штрафной сплавили – за нарушение режима. Но Егор не в претензии – главное, что из-под толпы его вытащили. Еще бы чуть-чуть, и все…
– Ну, что скажешь, Егорычев? – с той же ноты, как и в прошлый раз, начал «кум».
– Ничего не изменилось, гражданин начальник.
– Я думал, ты понял…
– Понял, – кивнул Егор.
– Что ты понял?
– Что это было предупреждение, понял.
– Предупреждение, – покладисто улыбнулся «кум». – И хорошо, что ты это понял.
– Хорошо. А плохо то, что я упрямый. Сказал «нет», значит, «нет».
– Упрямство – это твой крест. На могиле… Но если хорошо подумаешь – будешь жить… Три минуты у тебя есть…
Лесницкий встал, поднял с пола свою лейку, подошел к окну и, бросив взгляд на площадь перед воротами, обомлел.
– Эт-то что такое? – оторопело протянул он. – А ну глянь!
Егор приблизился к нему, выглянул в окно и увидел несколько черных, стоящих в стройном ряду иномарок. А перед ними в кривой, но шеренге стояли пацаны в кожаных куртках. Человек семьдесят-восемьдесят. Среди них – Леон, Беляк, Гасила, Брит, Пеха, другие знакомые лица.
Пацаны смотрели на окна административного здания, и Гасила первым заметил Егора, но не узнал его. Да и как можно было узнать, если глаза у него заплыли после недавнего побоища? Но в любом случае демонстрация силы произведена. Лесницкого на икоту от волнения пробило.
– Братва подъехала, – сказал Егор. – Наша братва… Тут меньше половины, – на всякий случай преувеличил он.
По ходу, Леон привез всех своих бойцов. Всех, кто мог встать под ружье в любую минуту. Но были еще и сочувствующие, пацаны из спортивных секций, из мелких уличных банд. В принципе Леон мог собрать еще одну такую же толпу, так что Егор не так уж и соврал.
– Я могу выйти к ним, сказать, чтобы уезжали.
– Да нет! Мы их сейчас сами! – «Кум» отпрянул от окна, метнулся к телефону.
– Там у них в машинах автоматы, – предостерег его Егор. – Как бы чего не вышло.
– Какие автоматы?
– Разные. «АКМ», «Узи», гранатометы… И ментов никто не боится… Если не верите, можете попробовать.
– «АКМ», «Узи»?..
– Дело не в оружии, дело в решимости. «Замочить» кого-то – нет вопросов… А вы в Камушках живете, товарищ майор?
– Что?! – как ужаленный вздернулся Лесницкий.
– Да так, ничего… Братва знать хочет, как я тут устроился. Если все путем, они уедут.
– Как ты устроился? – озадаченно глянул на его разбитое лицо майор.
– Что, плохо устроился?
– В медчасть тебе нужно. Голова не кружится? Не тошнит? Эй, что они делают? – пробормотал Лесницкий, с ужасом глядя в окно.
Леон дал команду, и пацаны стали доставать из машин оружие. С десяток автоматов быстро разошлись по рукам, и тут же в воздух с феерическим треском вонзились трассирующие очереди.
Оружие перезаряжать не стали. Сначала в машинах исчезли сами автоматы, а затем и все пацаны. Леон так и не отыскал взглядом Егора, но наугад помахал рукой. Он последним скрылся в джипе. Взревели моторы, и машины одна за другой выстроились в длинную вереницу, которая потянулась в сторону города. На лице «кума» застыл немой вопрос. Что это было?
Тихо в палате, спокойно, постель относительно чистая, кормежка после голодной пайки кажется недурственной. Лечения никакого, но Егору и без этого неплохо. Главное, отлежаться, тогда сотрясенные мозги сами встанут на место. Впрочем, он уже сейчас чувствовал себя неплохо. Скоро выпишут. А дальше что?
Майор Лесницкий крутить хотел абстрактную братву, ту, которая где-то далеко и неопасно. Но позавчера он своими глазами увидел реальных пацанов – на крутых тачках, в бойцовском прикиде. И с автоматами… С кем-то из этих бандитов он запросто мог встретиться на узкой дорожке. А оно ему нужно?
Но шок мог и пройти. Лесницкий мог обругать себя за малодушие, набраться смелости, уверовать в свою силу и снова обрушиться на Егора…
Дверь открылась, и в палату тяжелой походкой вошел Бивак. Егору едва хватило выдержки, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. И на месте он себя удержал.
Бивак был не один, с ним в палату зашли еще два «быка». Егор мог вскочить с койки, но дадут ли ему забиться в угол, откуда можно будет отражать возможные атаки? Пока он станет подниматься, его собьют с ног, а там втопчут в пол…
– Как здоровье, пацан?
Судя по тону, в котором прозвучал вопрос, Бивак не собирался нападать на Егора. Похоже, он пришел с миром.
– И на тебя хватит, и на твоих орлов.
Егор все-таки поднялся с койки, но сделал это неторопливо, с чувством собственного достоинства.
– Ну, зачем же так? – осуждающе покачал головой Бивак. – Мы чисто поговорить пришли.
– А тебе страшно со мной чисто поговорить?
– Почему страшно?
– А потому что «быков» своих притащил.
– Ну…
Бивак подал знак, и его свита исчезла за дверью. И больные из палаты потянулись, не стали ждать, когда их погонят.
– Тут это, ошибка вышла… – Он пытался смотреть Егору в глаза, но не смог удержать взгляд. – Не так тебя поняли… И «малява» от воров реально была…
– И от бандитов послание, да?
– Ну, подъезжали тут…
– Чего ты хочешь, Бивак?
– Ну, извиниться хотел…
– Тебе на волю скоро, да? – ехидно спросил Егор.
– Ну, дело не в этом…
– Кто ты по жизни, Бивак? Домой вернешься, что делать будешь?
– Ну, в дальнобоях я, сегодня здесь, завтра там…
– Нормальное дело. Только непонятно, зачем ты против меня впрягся? – едко усмехнулся Егор.
Это здесь Бивак смог поставить себя во главе лагерной банды. Здесь за ним какая-никакая сила, а на воле он – никто. Зато у воров, которые выдвинули Егора, имеется реальная власть, как по ту сторону колючки, так и по эту. А если эта власть усилена еще и бандитскими бригадами… Осознает Бивак свою уязвимость, и от этого страшно ему до дрожи в коленках. Ошибка вышла, но, может, еще не поздно ее исправить.
– Извини! – опустив голову, вздохнул вожак бакланьей стаи.
– А смысл? Завтра тебе «кум» отмашку даст, и ты нож мне в спину всадишь.
– Дело не в «куме»… Он отмашку Лазарю дал. Лазарь со своими должен был тебя сделать. А у меня должок перед ним…
– Значит, меня козлам сдали, а не бакланам?
– Ну да, козлам… А мы не бакланы, – нахмурился Бивак.
– Бакланы! Потому что с козлами в одну дуду дуете…
– Ну, не в одну…
– И на «промке» запрягаетесь… Потому что бакланы…
Егор не имел ничего против трудовой повинности, но раз уж он назвался груздем, то должен жить в отрицании лагерных порядков. Вор не должен работать, и точка!.. А остальные пусть вкалывают, он не против…
– Пока воровской ход не примете, так и останетесь бакланами.
– Ну, мы, в общем-то, по понятиям живем…
– В общем-то… – передразнил Егор. – По закону всегда жить надо. Всегда и во всем… Воры меня на положение поставили. А ты поможешь мне утвердиться. И деньги на «общак» поможешь принять.
– Деньги? – В глазах у Бивака вспыхнули алчные огоньки.
– Бандитские деньги, – кивнул Егор. – На воровской «общак».
– Ну, дело святое… Помогу… И на положение встанешь… Все будет!
Егор почему-то в том не сомневался. Он и сам смог выдержать удар, и братва его крепко поддержала. Опять же, Леон зашлет «грев» на зону. А «общак» – это такой же символ воровской власти, как скипетр в руках короля…
