XX

Время, у меня нет времени. Это чувство почти осязаемое, но я не знаю, что делать с ним. Левин пропадает в Доме, а я брожу по Кунгсхольмену, засунув руки в карманы. Пытаюсь думать.

Утренние воспоминания – репортеры у моей двери – возвращаются, и по какой-то причине мне трудно от них отделаться. Во мне растет чувство, что за мной наблюдают, идет слежка, и я снова и снова оборачиваюсь, убежденный в том, что так оно и есть. Я перехожу улицу к площади Кунгсхольмен и захожу в кафе, дверь в которое – дыра в стене, сажусь так, чтобы держать в поле зрения дверь и окно. По улице пожилая дама тащит за собой не менее пожилого мужчину, как будто они куда-то опаздывают. Мужчина сопротивляется, потому что просто не способен передвигаться так быстро.

Телефон звонит. Номер мне знаком. Это из Салема. Я подношу телефон к уху.

– Алло?

– Лео, это мама. Я… как дела?

– Хорошо. Что-то с отцом?

– Нет, нет. – Она откашливается. – Нет, все как обычно. Нам просто интересно, мы прочитали о том, что случилось… всё ли в порядке?

Я закрываю глаза.

– Все хорошо.

– Правда? Потому что…

– Всё в порядке. Просто возникло недопонимание.

– Просто я подумала, что после событий весной и прочего…

Я не рассказывал им всех деталей в моменты редких побывок в Салеме. На самом деле я держался как можно дальше оттуда, чтобы этого не делать.

– Мике тоже волнуется.

– Передавай ему привет и скажи, что все хорошо.

Она вздыхает.

– Мама, все нормально. Правда.

– Да, конечно, если ты так говоришь. Было бы хорошо, если б ты приехал на днях, – говорит она, меняя тему.

Я стараюсь продолжить разговор, но вновь ощущаю, как на мои плечи давит чувство тревоги, и я заканчиваю разговор. Делаю глоток воды, но она попадает не в то горло, и я кашляю.

Ребекку Саломонссон ограбили. Она отправилась в «Чапмансгорден» переночевать, а там кто-то отнял у нее жизнь, пробравшись внутрь и застрелив ее. В руке у нее была цепочка Юлии. Я пытаюсь соединить факты ограбления и ее смерти, но у меня ничего не получается. Грим в качестве преступника никак не представляется. Он никогда не проявил бы такую неосторожность.

Мой телефон вибрирует.

Я колеблюсь.

Мой пульс учащается.

Нам нужно встретиться, – пишу я.

Я сверлю взглядом телефон. Экран сперва черный и немой, но потом включается подсветка и вибрация. Это Бирк. Я не отвечаю, продолжая ждать. Ничего не происходит, и я снова пишу.

По-прежнему ничего, но снова звонит Бирк. Я снова игнорирую звонок и пью воду. На остановке тормозит автобус. На одной его стороне нарисована наружная реклама с фотографией женщины и мужчины средних лет, оба красивые, без пигментных пятен на лицах, и текст «ТО, ЗА ЧТО ТЕБЯ ХВАЛИЛИ ВЧЕРА, НЕ БУДЕТ ВАЖНЫМ ЗАВТРА – СТАРАЙСЯ РАЗВИВАТЬСЯ». В углу кафе сидит отец со своим сыном. Мальчик что-то говорит ему, а тот смеется. Я опускаю взгляд. Ему примерно столько же лет, сколько могло быть Виктору.

Телефон звонит в третий раз, и я сдаюсь и отвечаю.

– Что такое?

– Какого черта ты не отвечаешь? – говорит Бирк. – Я в трех секундах от того, чтобы объявить тебя в розыск.

– Что ты хочешь?

О смерти Ребекки Саломонссон в полицию поступило и было зарегистрировано пятьсот тридцать шесть сообщений. По вполне понятным причинам рассортировать всю информацию требует довольно долго времени. Люди – ненадежные источники. Их рассказы должны быть проверены путем перекрестного допроса или холодными, объективными фактами, прежде чем приниматься за доказательство. В конце моей учебы я сам немного работал с этим. Когда дело касается смерти, показания рассматриваются в первую очередь, но работа все равно отнимает много времени. Главная цель – разобрать показания свидетелей в первые критические семьдесят два часа.

И только через шестьдесят часов после преступления они что-то получили по делу Ребекки Саломонссон, какая-то информация оказалась важной.

– Более конкретные показания свидетелей описывают мужчину, который похож… на тебя.

Бирк откашлялся.

– Кто-то старается меня подставить, – говорю я. – Думаю, что начинаю понимать, кто.

– Успокойся.

– В смысле?

– В этот раз нам повезло. Один из свидетелей даже знает его лично. Свидетель – бывшая проститутка и наркоманка, которая в последнее время работает барменом, и по случайности она работает как раз в том баре, где некий Петер Колл любит выпивать дорогой испанский ликер.

– Колл? И пишется как?

– Как Коллберг. Но это разные фамилии. – Бирк снова откашливается. – Мы почти уверены, что это он. У нас только одна загвоздка.

– Какая?

– Он не идет на контакт.

– Как необычно.

– Ты не понимаешь, что я имею в виду. Я… черт, погоди. – Слышу, как Бирк возится с чем-то, как он нажимает на клавиши компьютера. – Итак. Сейчас поставлю. Слушай. Записано час назад.

Что-то скрипнуло, и пошел слабый звук микрофонной записи. Я крепче прижимаю трубку к уху.

Голос со слабым и трудно определимым акцентом:

Голос Бирка:

– …

Бирк снова, уже жестче:

– С кем ты хочешь говорить?

– И кто это?

– …

– Мне нужно задавать каждый вопрос два раза?

– Лео Юнкер?

– И кто тебя проинструктировал?

– …

Бирк нажимает на кнопку мыши, и шипение прекращается.

– Нам с тобой нужно побеседовать, – говорит он.

До Дома вполне можно дойти пешком за пару минут, но когда я выхожу на улицу, то на перекрестке таксист отпускает пассажира, и я сажусь в свободную машину, подозвав ее рукой. Целых две минуты этой долгой поездки я стараюсь привести мысли в порядок.

Сейчас я больше привык отвечать на вопросы, нежели задавать их, но в хорошо проведенном допросе есть особая тонкая элегантность. Почти во всех случаях допрос является бюрократическим кусочком пазла для следователя перед судебным процессом. Протокол будет соблюден, все данные – записаны на пленку, распечатаны и подписаны свидетелем. На документах будет поставлена печать, их прикрепят к другим бумагам и отправят в архив. В электронном архиве собраны звукозаписи людей, которые только говорят. Целой жизни не хватит, чтобы прослушать их все.

– Петер Зоран Колл, – говорит Бирк, идя на полшага впереди меня по Дому, после того, как встретил меня на улице. – Тридцать шесть лет, родился в бывшей Югославии, но вырос в Германии – его родители бежали туда во время войны. В Швецию приехал в две тысячи третьем, был осужден в первый раз за незаконное хранение оружия в мае две тысячи четвертого. После этого подозревался примерно в двадцати преступлениях – все касались насилия и государственной измены, – но по факту был осужден только за мелкие преступления, получил условный срок и электронные кандалы. Он…

Бирк останавливается и рассеянно меня рассматривает. Его лицо настолько близко к моему, что я могу чувствовать запахи мяты и кофе в его дыхании.

– Ты под чем-то, Лео?

– Я… больше нет. – Моргаю. – Я думаю, нет.

Бирк со свистом выпускает воздух сквозь сжатые челюсти.

– Я не могу проводить допрос с человеком в неадекватном состоянии.

– Говорю же, я уже в порядке.

Бирк с сомнением осматривает меня.

– Тебе нельзя допрашивать и отстраненного полицейского, – напоминаю я. – Если уж быть совсем принципиальным.

– Ты остаешься, – холодно отвечает он. – Ты остаешься, но закроешь рот.

Я пожимаю плечами. Он продолжает идти, а я следую за ним.

– Ты его знаешь? – спрашивает Бирк, не оборачиваясь.

– Напрямую – нет.

– Колл относится к тем преступникам, которые всегда делают то, о чем их просят. Предполагается, что им за это платят.

– Так он… консультант?

– Что-то в этом духе.

Бирк вызывает лифт и ждет. Он выглядит уставшим и бледным, вокруг обычно ясных глаз – красные круги.

– Итак, – говорит он. – Если ты не знаешь, кто этот тип, то почему он хочет говорить только с тобою?

– У него же инструкции.

– Да, – нетерпеливо продолжает Бирк, – но от кого?

Приезжает лифт, оттуда выходит секретарь полицмейстера, с серьезным и ничего не выражающим лицом.

– Думаю, я знаю, почему она умерла, – говорю я.

Бирк смотрит на меня, пока закрываются двери лифта, и холодный металлический ящик начинает подниматься.

– Слушаю. Почему?

– Из-за меня.

Бирк не отрывает от меня взгляда. Думаю, он пытается понять, не шутка ли это.

– Более тщательный анализ отпечатков пальцев на цепочке, – медленно проговаривает Бирк, – показал, что твои отпечатки довольно старые…

Я помню своего учителя по криминалистике во время обучения. Он начинал свои лекции с истории Вавилона и Китая, где отпечатки пальцев использовались вместо подписи за несколько сотен лет до нашего летоисчисления. Отпечатки пальцев – довольно старая и обширная наука, но в полиции этот опыт стали использовать не сразу. Шотландский врач по имени Фаулдс, или с похожей фамилией, напечатал об этом статью в конце девятнадцатого века и обратился к лондонской полиции, предположив, что они могут как-то использовать эту информацию. Но полиция подумала, что этот метод – идиотский, и прогнала его. Я помню эту историю только из-за этой детали, которая наглядно показывала консерватизм и скептицизм исполнительной власти уже в те времена.

Вследствие этих событий Фаулдс был вынужден обратиться к Чарльзу Дарвину, но тот был слишком стар и знаменит, чтобы продолжать научные разработки молодого врача. Однако Дарвин понял, что тот стоит на пороге открытия, и передал информацию своему кузену, Гальтону, который был антропологом, но, по-видимому, не слишком занятым, так как он занимался изучением отпечатков пальцев в течение десяти лет, после чего опубликовал свой шедевр. Отпечатки пальцев были повсюду, и Гальтон высчитал, что они были совершенно уникальными для каждого человека. Мир криминалистики перевернулся. Во время моей учебы мы читали короткие выдержки из его труда «Отпечатки пальцев».

Я помню, что отпечатки – коварная вещь. Их сохранность зависит от множества факторов: типа материала поверхности, нагрева, количества соли, масла и жира на самом отпечатке, и так далее. Но не существует точного срока, когда отпечаток исчезает. Он может даже пережить нас при некоторых обстоятельствах.

Я смотрю на Бирка.

– Отвечай, – говорит он.

Этому отпечатку, должно быть, более пятнадцати лет. Если он и вправду там, то цепочку хранили очень бережно. Я не знаю, что сказать.

– Не уверен, что я прав, – говорю я. – Колл, возможно, может нам пом…

Двери лифта открываются. Я выхожу вперед Бирка. Он вздыхает.

Петер Зоран Колл сидит в комнате для допросов номер три, в той же комнате и на том же стуле, где сидел я всего сутки назад. Он не такой высокий, как я ожидал, у него квадратное лицо и темные волосы, подстриженные на манер американских военных из фильмов. Широкие плечи и грудная клетка. Он одет в светлые джинсы, футболку и застегнутую рубашку с короткими рукавами. Помощница в светло-голубой рубашке и галстуке стоит у двери и приглядывает за ним. В глазах Колла прыгает веселый огонек. На запястьях – наручники, которые царапают поверхность стола, когда он двигается.

Бирк забрал папку и диктофон из своей комнаты и коротко кивает помощнице, которая покидает комнату, не удостаивая меня даже взглядом. Колл провожает ее глазами.

– Тебя что-то интересует, Колл? – спрашивает Бирк и вытаскивает стул, садится на него.

– Я обычно не спускаю глаз с людей. – Он смотрит на меня. – Лео Юнкер.

– Точно, – говорит Бирк и открывает папку, пока я неуверенно подставляю свой стул ближе к Бирку. – Теперь Лео здесь. Поговорим.

Колл коротко и желчно хохочет.

– Ты меня неправильно понял.

– Что я понял неправильно?

– С тобой я говорить не буду. Только с ним.

– Здесь не ты решаешь, – спокойно говорит Бирк.

– Нет, я.

– И что заставило тебя так думать?

– Я знаю то, чего не знаете вы.

– И что это может быть?

Колл улыбается. У него белые, ровные зубы.

– У меня инструкции говорить только с ним. Вдвоем. – Он пытается сложить руки на груди, но у него не получается. Мешают наручники. Он несколько удивляется этому обстоятельству, как будто забыл. – И никакой звукозаписи.

– От кого ты получил инструкции? – пробует Бирк.

– Я буду говорить только с ним.

Бирк долго смотрит на него, прежде чем перевести взгляд на меня.

Мы выходим, и в комнату снова заходит помощница, чтобы продолжить наблюдение. Бирк прислоняется к стене, перехватывает переносицу большим и указательным пальцами и потирает ее, закрывает глаза. Снова открывает их, несколько раз моргает и проводит рукой по волосам.

– Хорошо, – говорит он. – Вперед. Но в обмен мы требуем повторного допроса с тобою после завершения разговора с ним.

– Я же не участвую в расследовании.

– Вот поэтому все останется строго между нами. Ты никому не расскажешь о том, что произошло, понятно?

– Да.

Он выглядит собранно и серьезно.

– Договорились.

– Итак, – говорю я. – Рассказывай.

– Что я должен рассказать?

– Тебя снабдили инструкциями вести разговор только со мною. Кто дал тебе их?

– Ты нервничаешь, – раздраженно говорит Колл. – Успокойся.

– Хорошо, – говорю я. – Начнем с чего-нибудь другого. Мне не до конца понятно, чем ты занимаешься. Чем зарабатываешь на жизнь.

– Я делаю то, о чем меня просят, ты знаешь.

– И это тоже?

– Все, что угодно.

– Например, убивать людей за деньги?

– На самом деле, нет, – отвечает Колл. – Мне не нравится это.

– Но в этот раз ты так и сделал?

– Да.

– Почему?

– Моя семья живет в Турции. У меня там есть знакомый начальник полиции. Он может отправить их в Швецию, за деньги.

– Ты подкупил турецкого полицейского? Ты это хочешь сказать? Я тебя правильно понял?

Взгляд Колла подернулся пеленой.

– Не совсем. Несколько лет назад я созвонился с ним и спросил, что требуется для их вывоза в Швецию. – Он откашлялся. – Четыре миллиона. За человека.

– А ты разве не из Югославии?

– А какое это имеет отношение к делу?

– Меня интересует, каким образом твои родственники оказались в Турции.

– Они сами туда уехали. К друзьям. Но мой брат совершил преступление и угодил в тюрьму.

– А остальные? Они тоже сидят в тюрьме?

– Нет.

– А они не могут помочь твоему брату?

– Они не могут сделать того, что требуется. У них нет… как это поточнее… ресурсов.

– То есть, ты сейчас собираешь деньги?

– Да.

– Преступным путем.

– Да.

– В Швеции есть и другие пути получения финансов.

– Правда? – спрашивает Колл, поднимая брови. – Например?

Я понимаю, что у меня нет никакого вразумительного ответа.

– Сколько у тебя уже есть? – спрашиваю я вместо этого.

– Теперь достаточно. Поэтому я и согласился.

– А твой заказчик был в курсе твоей ситуации?

– Думаю, да, но точно не уверен.

– Что заставило тебя так думать? – спрашиваю я.

– Странно, когда к тебе кто-то приходит и предлагает именно то, что тебе необходимо.

Безусловно, так оно и есть.

– Итак, давай еще раз. Ты получил от кого-то задание, и ты получаешь точно ту сумму денег, которая тебе необходима для переправки твоей семьи в Швецию. Все правильно?

– Все верно.

– И тебя снабдили инструкциями выходить на контакт только со мной.

– Верно.

– И, согласно инструкции, тебя должны были поймать?

Колл саркастически смеется.

– Нет. Но в таком случае я получаю больше денег и выдвигаю требование о переговорах только с тобою.

– Это входило в вашу сделку?

– Да.

– Ты не выглядишь особо встревоженным тем, что тебя вычислили.

– Я волнуюсь, но при этом знаю, что мне все возместят. – Он, колеблясь, поднимает взгляд, его квадратное лицо – абсолютно честное. – На самом деле, я не люблю убивать людей.

Сейчас он смягчился, я чувствую это, но еще слишком рано спрашивать о заказчике. Как тихая договоренность, это витает в воздухе между нами.

– Тебе поручили убить Ребекку Саломонссон в «Чапмансгордене».

Колл смотрит на меня пустым взглядом.

– Я не слышу вопроса.

– Так и есть? – говорю я.

– В тот вечер умерло больше народу? – спрашивает он.

– В тот вечер в «Чапмансгордене» больше никто не погиб.

– Тогда это была она.

Это признание. Давно я не устраивал допрос преступника, слишком давно, но чувство, когда получаешь правду, – удивительно умиротворяющее и знакомое.

– Расскажи об этом, – говорю я.

– Что мне рассказать?

– Ребекка Саломонссон умерла сразу после полуночи, верно?

– Я не проверял факт ее смерти, если тебе угодно. Я не люблю убивать людей, но я знаю, как это сделать.

Он улыбается. У меня появляется желание ударить его в лицо.

– Расскажи, что ты делал в тот вечер, – говорю я.

– Я поехал в квартиру на противоположной стороне улицы, примерно в одиннадцать вечера. Я знал, что она обычно приходит одной из первых, поэтому старался быть там вовремя. Квартира находилась на втором этаже, два окна выходили на улицу, занавесок не было. Я сидел там и ждал, наблюдая за окнами «Чапмансгордена». Мне было видно спальню и кусочек других комнат. Я выжидал, пока она придет и ляжет в одну из кроватей.

– Чья была квартира?

– Я не знаю. Мебели не было – кто-то, видимо, недавно переехал. Но на двери по-прежнему висела табличка с именем.

– Какое имя?

Колл прищурился, изучая стол между нами.

– Уигрен. С. Уигрен.

– Пишется через У или В?

– Через У.

– Как ты нашел эту квартиру?

– Это входило в условия договора. Я получил ключи и деньги.

– Каким образом ты получил их?

– Кинули в абонентский ящик. Я всегда пользуюсь абонентскими ящиками.

– Как долго ты там сидел?

– Пока не увидел, что она зашла и легла в кровать.

– У нее с собою что-нибудь было? Сумка или что-то в этом роде?

Он покачал головой.

– Я следил за людьми, входящими в подъезд. Было довольно просто вычислить тех, кто следовал в нужное место. Эти люди выделялись из толпы, ведь обычно это… проститутки и наркоманы. За несколько дней я прощупал почву и знал, что она обычно ночевала там, и дверь оставалась незапертой, что окна запирались только на… как она называется?.. защелку изнутри. И тетка-уборщица начинала работу с мытья посуды, что помогло бы заглушить звуки. Она пришла намного раньше предполагаемого, знаешь, было не больше полуночи. Пьяная в стельку, едва на ногах держалась. Я подумал, что ее тошнит, потому что она дергалась как в позывах на рвоту и прикрывала рот рукой. Она зашла и легла в кровать. Я выждал немного, но за временем следил, потому что боялся, что придет больше народу, понимаешь?

– Понимаю.

– Нужно было просто выйти из квартиры, пересечь улицу и зайти в здание. Тетка стояла на кухне и мыла посуду. Я проскользнул внутрь в зал, выстрелил ей в висок, вложил цепочку в руку, выбрался через окно на улицу.

– Украшение, – говорю я. – Расскажи про него.

– Меня раздражало, что я ничего про него не знал заранее. В тот же день мне положили его в мой абонентский ящик, в конверте с желтым клеящимся листочком. На нем было написано, что я должен вложить его в руку девушки.

– Конверт сохранился?

– Естественно, нет.

– Опиши украшение.

– Что-то наподобие бус. Я не сильно рассматривал.

– Когда ты уходил из «Чапмансгордена», – говорю я, – ты кого-нибудь встретил по дороге?

– Это же Стокгольм. Конечно, встретил.

– Кого?

– Без понятия. Я шел, опустив глаза.

– Во что ты был одет?

– А что?

– Отвечай на вопрос.

– В черные джинсы. Черную куртку. Темно-серую рубашку.

Его слова совпадают с показаниями свидетелей. Чувствую, что не переставая киваю, а Колл отмечает это. Я останавливаю себя.

– Что ты делал после того, как покинул Чапмансгатан?

– Вернулся домой.

– А где твой дом?

– Я живу в однушке в Вэстра Скугене.

– Итак, ты был в Кунгсхольмене, а живешь в Вэстра Скугене… Ты возвращался на корпоративном транспорте? На метро?

– Да.

– А какой дорогой ты шел с Чапмансгатан?

– Это важно?

– Да.

– Я спустился на Норр Мэларстранд, свернул на первом перекрестке налево. Думаю, это была Пульхемсгатан?

– Верно.

– Потом я свернул на улицу, названия которой не помню, и потом еще на одну, Пилгатан, по которой я шел вплоть до Бергсгатан. Потом свернул направо к метро «Родхюсет».

Главный свидетель Бирка видел Колла как раз на перекрестке между Бергсгатан и Пилгатан. Слова совпадали.

– Бар «Маркус» на Пилгатан. Ты часто его посещаешь?

– В этом месте отличный испанский ликер. В моем родном городе мы с отцом всегда пили испанский ликер в баре, где его было много, и отец всегда забирал порцию домой. Мне до сих пор он нравится.

– Это было «да»?

– Да.

– А бармен? Ты знаешь ее?

– Нет.

– Она, во всяком случае, знает тебя. Интересно, почему?

– А ты как думаешь? Возможно, потому что я посещаю это место.

– Она знала твое имя.

Он пожимает плечами.

– Я всегда плачу наличными. Но как-то раз я назвался.

Это то, что нужно Бирку. Строго говоря, на вопрос о том, кто убил Ребекку Саломонссон, найден ответ. Остается лишь понять, кто заказчик. Обычно я чувствую прилив адреналина и облегчение внутри в таких случаях. Но сейчас я в замешательстве.

– Тот, кто дал тебе инструкции об украшении, являлся тем же человеком, который приказал убить Ребекку Саломонссон?

– Верно.

– Зачем?

– Что ты хочешь сказать?

– Зачем ты должен был убить ее?

Колл поднимает брови, и его глаза бегают, как будто в сомнении.

– Обычно я не задаю таких вопросов, знаешь ли, потому ко мне и обращаются люди. Но на этот раз… подозрительно все это. Думаю, она увидела или услышала что-то, чего не должна была.

– С чего ты так решил?

– Я немного поспрашивал народ в округе. Но слухов мало. Практически никто ничего не слышал.

– По твоему мнению, она что-то знала. О чем?

– Без понятия.

– Мы не на рынке. Думаю, ты знаешь. Почему утаиваешь?

– О таком не говорят вслух, неужели не втыкаешь?

– Нет.

Колл вздыхает и трясет головой.

– Думаю, она каким-то образом узнала… кто он на самом деле.

– Твой заказчик?

– Да. Прошел слух, и я практически уверен в том, что так и есть, что ее знакомый просил его помощи не так давно. И в связи с этим – не спрашивай меня каким образом – она узнала об этом. Ты знаешь этих шлюх из «Чапмансгордена», у них ничего нет. Я думаю, она пыталась давить на него, угрожала разоблачением.

– Она угрожала заявить в полицию?

– А куда же, черт, еще можно пойти? – Колл машет рукой. – Я слишком много болтаю, слишком много… больше ничего не скажу.

– Еще одна вещь, – говорю я. – Прежде чем мы закончим. Почему тебе дали инструкции разговаривать только со мной?

– Он сказал, что ты поймешь, – говорит Колл.

– Я не понимаю, – отвечаю я, но чувствую при этом облегчение: если Колл прав, то она умерла не из-за меня.

– Тогда это твои проблемы.

– Как он сказал его зовут?

– Даниэль Берггрен.

– И Саломонссон узнала это имя?

– Нет, нет. Берггрен – это только, как сказать, прозвище. Насколько я понял, она узнала его настоящее имя.

Даниэль Берггрен. Достаточно распространенное имя, чтобы затеряться в толпе, но вполне уникальное для умышленного сокрытия личности. Хорошо продумано, почти элегантно. Визитная карточка Грима.

– Его настоящее имя? – спрашиваю я.

– Да.

– И ты сам не знаешь?

– Без понятия.

Имя Йон Гримберг не могло быть использовано. Оно хранилось нетронутым довольно долгое время. Должно быть, он пользуется третьим именем, о котором я еще не слышал.

– Что ты знаешь о нем?

– Не так много. Он неуловим. Помогает людям с новыми идентификационными данными.

– Тебе он тоже должен был изготовить?

– Нет. Он предлагал, но мне нужны были деньги, ведь из-за них я и пошел на это. – Колл подался вперед. – Мне он в целом не понравился. И у тебя в глазах тот же страх. Знаешь, я хорошо в этом разбираюсь. Не люблю, когда планы рушатся, когда нет предварительной подготовки. Непрофессионально. Я за минуту понял это. И эти чертовы бусы, не вписывающиеся в общую картину… они меня задерживали. Если б не они, то меня бы не поймали. И я хочу дать тебе совет.

Колл выдерживает театральную паузу.

– Так, так? – говорю я.

– Ты никогда не найдешь его. Слишком много таких даниэлей берггренов. Поэтому, – он почти шепчет, – тебе нужно найти старика Йозефа Абеля. Он может помочь. – Колл взглядом ищет закрытую дверь за моей спиной. – Но твоему коллеге я этого не скажу. Не для записи.

– Йозеф Абель, – говорю я. – Как мне найти его?

– Езжай в Албю. Поспрашивай. Там только один Йозеф Абель. Человек без голоса. – Колл колеблется. – Я рассказываю это только потому, что он мне не нравится. Понимаешь?

Я внимательно его изучаю.

– И тебе не давали никаких указаний, Берггрен не велел сказать все это мне? – спрашиваю я. – Твой рассказ не является частью плана?

Колл слабо улыбается.

– А ты не тупица.

– Так я прав?

– Знаешь, можно быть умным и ошибаться.

– Я ошибаюсь в данном случае?

– А это важно?

Да, думаю я про себя. Как будто все сфабриковано, как будто он постоянно наблюдает и преследует меня. Как будто я следую кривой тропинкой прямо в подготовленную ловушку. Колл прав. Я напуган.

– Я ошибаюсь? – делаю я новый заход, пытаясь скрыть дрожь в руках. – Ты выдаешь его, или это часть плана?

– Кто знает…

Это единственное, что отвечает мне Колл, после отказывается продолжать разговор, несмотря на давление с моей стороны. Под конец я хватаю Колла за рубашку и подношу сжатый кулак к его лицу, чтобы заставить его заговорить, но дальше не иду. Позади меня хлопает дверь, и в комнату врывается Бирк; он сильнее и оттаскивает меня.