Книга: Пробуждение Дениса Анатольевича
Назад: 17.15–18.20. Водные процедуры
Дальше: 19.10–20.15 Посещение павильона «Животноводство» на ВВЦ

18.20–19.10. Ужин

Какой там на хрен ужин! Не только сама еда — одно лишь ее изображение на фотографиях или картинках, разговоры о ней и даже просто мысли о еде вызывали мучительные спазмы в желудке.
За безобидный вопрос, какого копчения осетрину я желаю покушать, референт Вова, заглянув в приоткрытую дверь кабинета, чудом не поплатился головой: я метнул в него подвернувшимся под руку снежно-белым подарочным томищем «Кухни народов Антарктиды» с дебильным предисловием какого-то Артура Чуингамова.
Попади я книгой именно туда, куда целился, — то есть в узенькое пространство между ушами безвинного Вовы, — и в кремлевском штатном расписании открылась бы свежая вакансия. Но Бог упас, в последний момент рука дрогнула. Массивный бумажный кирпич просвистел мимо, и единственной жертвой моего гнева оказались висящие у двери настенные ходики фирмы «Troyka». Это был, если не ошибаюсь, протокольный подарок моему предшественнику от первого и пока единственного президента Белоруссии.
После удара ходики не упали. Однако на стекле, прикрывавшем циферблат с тремя веселыми аистами, возникла густая сетка мелких трещин. Маленькая деревянная фигурка зубра, который в этих часах исполнял роль бессловесной кукушки, выскочила из пластиковой пущи целиком и, как подстреленная, опрокинулась набок.
Случайная победа над зубром принесла мне непонятное облегчение — словно бы я и впрямь добыл на охоте честный трофей. Я выпил бокал ледяного нарзана: в горле запершило от холодных колючих пузырьков, зато моя тошнота пошла на убыль. Пусть неуверенно, пусть с оглядкой, уже хорошо. По сравнению с тем, что творилось в бассейне десять минут назад, — это большой прогресс. К тому же и атака на болевые точки внутри головы заметно потеряла темп.
Сливе не скомандовали «отбой», но былая ярость поугасла. Еще немного — и можно будет перевести дух, перебинтовать раны, почистить избитый кивер и надраить котелок. Пока же я, пользуясь затишьем, смог бегло перелистать лежащие на столе бумаги. Тем более, предусмотрительный Вова разложил несколько шариковых ручек и штук десять карандашей рядом со стопкой документов.
Наверху оказалась докладная Каркушина. Ввиду особой секретности предстоящей лондонской операции (кодовое название — «Березовый шок») директор ФСБ предлагал не использовать в ней отечественных кошек сибирской породы — дабы не навлечь подозрений на Контору. Напротив, лучших кандидатов на должность камикадзе следовало, в качестве отвлекающего маневра, вербовать из экзотических импортных пород. Пользуясь случаем, можно было устроить подлянку многим зарубежным коллегам. Участие египетских мау бросило бы, например, выгодную тень на спецслужбы Каира, за нибелунгами просматривался бы «немецкий след», появление в деле норвежских лесных заставило бы понервничать чутких скандинавов, а окажись тут замешан еще и японский бобтейл, в крайне щекотливую ситуацию угодил бы официальный Токио. Однако наиболее удачным выбором, по мысли Каркушина, могли бы стать недорогие ангорские кошки: они уж наверняка бы помогли перевести стрелки с Москвы на Анкару.
«А про Тегеран вы не забыли? — подумав, приписал я на полях докладной. — Раз уж мы с вами решили замазать аятоллу, не надо ли включить в наш подарочек Березе еще и пару черных персов?»
Следующей была депеша из Министерства обороны. Стратеги Судаков и Лущинский сверились с торговым ассортиментом, произвели предварительную калькуляцию и пришли к общему мнению: во время наезда на Грузию брать надо, в первую очередь, популярные бренды «Хванчкара», «Ахашени», «Саперави» и «Мукузани». У них, дескать, самый выгодный продажный рейтинг, и всю партию можно реализовать за наличные в московских ресторанах, не выезжая за МКАД… Я чувствую, эти добрые молодцы уже и прибыль будущую попилили.
«Ишь, деловые, раскатали губы! — крупными печатными буквами написал я поперек рапорта наших военно-финансовых стратегов. — А танки кто за вас будет прятать по ущельям? Поручик Лермонтов? Сперва научитесь конспирации, чтобы америкосы не засекли вас из космоса, а уж потом бабки считайте. Короче! Из вин приказываю брать не те, что подороже, а те, что поближе. И если недалеко от границы не найдете ничего, кроме «Агдама» и портвейна «777», — возьмете их. И я вас, гадов, еще дегустировать заставлю!»
К третьей из бумаг, взятых со стола, у меня претензий не было: мои поправки в статью 329 УК — насчет уголовной ответственности за глумление над Юрием Гагариным — были грамотно переведены с русского языка на юридический. Чтобы отправить документ в Думу, достаточно было поставить подпись. Я занес ручку над листом… и вдруг засомневался. А если я и впрямь по пьяному делу предал огласке какой-нибудь компромат на Первого Космонавта? Символ-то он символ, но в свободное от космоса время Юрий Алексеевич был, как и мы, нормальным живым человеком. Подстраховка не помешает.
— Вовчик! — крикнул я. И когда мой референт, заранее втянув голову в плечи, опасливо выглянул из-за двери, я скомандовал ему: — Найди-ка мне мое выступление в Звездном городке… ну где я там про Гагарина рассказывал всякие страсти-мордасти…
И минуты не прошло, как мне на стол легла трехстраничная компьютерная распечатка. А еще через минуту выяснилось, что ненастоящий немец Костя все-таки, подлец, смухлевал: слов «инопланетянин» или «пришелец» я там вовсе не употреблял — при том, что спиртного, судя по всему, употребил немеренно.
Хотя, конечно, подумал я, гибель Гагарина с его напарником не обошлась без определенных… хм… странностей. Не знаю, в какие секретные файлы я успел заглянуть перед встречей с космонавтами и заглянул ли вообще, но некоторые обстоятельства меня смутили. Самолет не должен был упасть — но он упал. Останки тел погибших должны были сохраниться — но там не сохранились ничего, кроме груды железа. Вдобавок на месте аварии военные обнаружили шарообразную капсулу неизвестного металла. В ней будто бы лежал клочок бумаги, на которой почерком, похожим на гагаринский, было написано: «Товарищи! Нас дурят! В 80 году коммунизма не будет!»
Ясное дело, в те советские 60-е рассекречивать странную находку было категорически нельзя — по идеологическим мотивам. А в антисоветские 90-е — уже из опасения выглядеть перед всем миром круглыми идиотами. И вот теперь я, президент Денис Кораблев, по доброте душевной взял да и слил, не фильтруя, эту сомнительную информацию. Интересно, много ли таких уток я запустил в народ?
Ох, беда! Хочешь не хочешь, а придется тебе, Денис Анатольевич, выяснять, чего и сколько ты успел за эти месяцы рассекретить.
Я снова кликнул референта Вову и дал задание. Вскоре передо мной выросла бумажная стопка — тексты моих же выступлений. Всего таких страниц оказалось не меньше сотни. На каждой из них самые важные места были, для удобства чтения, уже отчеркнуты красным.
Кое в чем Ханс-Костя не соврал: судя по датам, я выдавал мелкие и крупные сенсации примерно раз в неделю, но иногда и чаще.
Перво-наперво я наткнулся на свой рассказ о неизвестных фактах из истории советского противоспутникового оружия. Оно, если верить мне же, было создано не в 1970 году, а гораздо раньше, в январе 1958 года, и тогда же успешно опробовано на первом советском спутнике. Произошло это через полчаса после того, как наш первенец вместо привычного «бип-бип-бип» стал посылать в эфир матерные частушки о Хрущеве. Лишь массовое незнание в народе азбуки Морзе спасло авторитет руководства. На следующей же день «антипартийная группа» (Молотов, Каганович, Маленков), ранее выведенная из ЦК, была разом исключена из партии, а у «примкнувшего» Шепилова — в прошлом филолога-фольклориста — еще и конфисковали магнитофон и пишущую машинку «Ундервуд»…
Другая история имела отношение к чернобыльской аварии. Как оказалось, директора ЧАЭС судили зря и зря катили бочку на разработчиков этого типа реактора. На самом деле источник аварии был внешним, а не внутренним: наш северокорейский друг, тогда еще вечно живой товарищ Ким Ир Сен, произвел неудачный запуск баллистической ракеты «Тхонь», которая, вопреки ожиданиям, двинулась не в восточном, а в западном направлении и сумела долететь аж до середины Днепра. Публично ссориться с нашим корейским братом по соцлагерю было гораздо неудобнее, чем распылить на атомы научную репутацию академика Легасова…
Еще одна суперновость, мною рассекреченная, связана была со скандальным полетом Маттиаса Руста — немецкого пилота-любителя, который, вопреки службе ПВО, внаглую приземлился на Красной площади. По бумагам теперь выходило, что полет от начала до конца был инсценировкой: спортивная «сессна» стартовала не из Мюнхена, а преспокойно поднялась с подмосковного армейского аэродрома в Кубинке, да и Руст был безбашенным немцем в еще меньшей степени, чем Зильверс-Селиверстов. Пилота «сессны» звали Матвеем Русановым. Он был вполне дисциплинированным капитаном Главного разведуправления и имел задание Большого ЦК сотворить повод, который позволил бы отправить в отставку все тогдашнее военное руководство СССР. Инцидент готовили в такой дикой спешке, что из числа агентов, владеющих навыком управления одномоторным самолетом, выбрали человека с базовым английским, а не немецким. Потому-то «немец» даже с иностранными журналистами говорил либо по-английски, либо на ломаном русском…
Отложив бумагу с Рустом-Русановым, я наткнулся на историю куда более давнишнюю. Это был рассказ о якобы нераскрытой тайне происхождения Ленина. Получалось, что маленький Володя был не родным, а приемным сыном Ильи Николаевича и Марии Александровны Ульяновых: младенца, обернутого в несколько слоев сухой травы, в 1870 году подобрал ученый Пржевальский, друг семьи Ульяновых, в предгорьях Тибета — в тех местах, где много позднее охотники за так называемыми реликтовыми гоминоидами фиксировали наиболее частое появление пресловутых «йети». Примечательно, что в многотомном наследии Ленина встречалось 23 упоминания о «йети», и всякий раз вождь пролетарской революции с непонятным озлоблением именовал слухи о существовании «снежного человека» то «архиглупостью», то «кретинизмом», то «бессовестной спекуляцией», то «запредельно наглой поповщиной», то «идеалистической чушью», хотя все четыре зарубежные научные экспедиции, щедро финансируемые Совнаркомом в 1918 году по личному указанию Ленина, были посланы именно в горы: три в Тибет, одна — на Памир. И с каждым из руководителей экспедиции Ильич вел в Кремле никем не запротоколированные беседы…
Дальше я перестал вчитываться, а лишь тупо перелистывал страницы и фиксировал все новые скандальные повороты обнародованных мною версий (и перверсий) событий разных исторических времен…
Так-так. В 1978 году глава Совета Министров СССР вместе с шефом ВДВ совершили секретный визит к Пиночету в Чили: предсовмина — чтобы перенять экономический опыт «гарвардских мальчиков», главный десантник — чтобы научиться искусству штурмовать президентские дворцы… Падение огромного метеорита в районе Подкаменной Тунгуски (июнь 1908 года) в действительности было испытанием мощной вакуумной бомбы, которую изобретатель Никола Тесла хотел продать Николаю II, но стороны не сошлись в цене… Генерал-изменник Власов был помилован Сталиным, сменил имя и в 60-е годы стал известным советским штангистом… Языковой барьер помешал русскому путешественнику Афанасию Никитину догадаться, что он побывал не в Индии, а в Исландии… Аферу с билетами «МММ» придумали в Минфине РФ, чтобы изъять из оборота несколько миллиардов рублей и отсрочить дефолт… Самородок Иван Кулибин еще в XVIII веке изготовил первый в мире прототип «шаттла» на конной тяге… Под именем старца Федора Кузьмича скрывался не император Александр I, как считалось ранее, а британский поэт Джордж Гордон Байрон… Из трех близнецов Миклухо-Маклаев два брата — этнограф и винодел — сразу были съедены полинезийцами, и только третьему, дантисту по профессии, удалось поладить с каннибалами… Николай Островский служил переводчиком при штабе Врангеля… Александра Коллонтай и Надежда Дурова биологически были мужчинами… Александр Керенский был женщиной… Трофим Лысенко был кадровым полковником «Моссад»… Великий композитор Петр Ильич Чайковский был тайным гетеросексуалом…
Эх, ну и белиберда! Даже интересно: есть во всем этом пестром ворохе хоть одна крупица правды или я это от начала и до конца выдумал в состоянии острого алкогольного токсикоза? Или…
Мысли мои были прерваны почтительным стуком. Дверь приотворилась сантиметров на тридцать, и в кабинет опять заглянул референт.
— Еще нести, Денис Анатольевич? — спросил он. — Я тут для вас распечатал новые двести страниц, только за последний месяц… И еще страниц пятьсот мониторинга прессы, нашей и зарубежной…
— Нет, все, новых не надо! — Я поспешно замахал руками. Этих ста мне вполне хватило. Неизгладимых впечатлений и так года на три вперед. — Ты мне лучше, Вовка, напомни в двух словах, без всякого мониторинга: как народ реагировал на мои примочки?
— С восторгом! — не задумываясь, отчеканил референт.
Такая быстрота мне не понравилось. Всем довольных остолопов у нас, понятно, хватает, но, в целом, массовые восторги в новейшей России есть реакция неестественная и нетипичная. Радостные улыбки на лицах народонаселения у нас обычно изготовляются казенными пиар-службами при помощи простого метода фотошопа.
— Вова, голубчик, — ласковым тоном обратился я к референту. — Видишь, во-он там на полу валяется «Кухня народов Антарктиды»? Узнаешь ее? Будешь мне сейчас лакировать действительность, я в другой раз могу не промахнуться… Ну, выкладывай правду, я жду.
— Сперва, конечно, некоторые… отдельные… ну вроде как бы удивлялись, — деликатно отводя глаза, проговорил Вова. — Не все ведь граждане… даже пресса… привыкли к информационному экстриму. Но потом ничего, все наладилось. Это же не бьет по карману, а жизнь стала разнообразней… А некоторые события — те вообще проходили на «ура» с самого начала. Скажем, все были в отпаде, когда вы отправили Аллу Борисовну в Вашингтон.
— На гастроли, что ли, отправил? — не понял я. В обязанности президента как будто не входит продюсировние звезд вокала.
— Так на службу же, Денис Анатольевич! — удивленно захлопал глазами референт. — То есть послом России в США…
Ну и ну, ошалело подумал я. Эк меня торкнуло! Женщина, Которая Поет, стала Женщиной, Которую Послали… Нет, сама идея, надо признать, катит. С точки зрения номенклатурности, конечно, ни в какие ворота, но, с другой стороны, все-таки не Басков, что уже плюс. К тому же тетка умная, пробивная, со связями. Иностранных языков, правда, не знает, но для патриота оно и к лучшему. Тут, главное, чтобы Госдеп не обозлился. Когда на место карьерного дипломата назначают эстрадную диву, это смахивает на понижение статуса. И потом: сработается ли она с их новым госсекретарем?
— … А ее встречу с Хью Лори канал Си-Эн-Эн транслировал в прямом эфире, — тем временем продолжал Вова. — Полный аншлаг, тридцать миллионов зрителей. Даже Опра позавидовала рейтингу.
— Хью Лори — это ведь такой актер из сериала? — не без усилий вспомнил я. — Как уж он там называется? «Доктор Маус»?
До инаугурации мне, кажется, раз-другой попадался этот врачебный телесериал. Там хромой неврастеник, похожий на усталого и сильно небритого диснеевского мыша, хамил всем направо и налево, а глаза у него при этом оставались добрые-предобрые.
— «Доктор Хаус», — уточнил Вова. — Лори отыграл в нем девять сезонов, пока мистер Квам не взял его в свою администрацию — госсекретарем. Президент США такой фанат этого сериала, что очень многих оттуда трудоустроил у себя. Мисс Эдельстайн, ну которая главврача играла, теперь у него министр здравоохранения. Мистер Джекобсон — министр торговли, мистер Эппс — помощник по нацбезопасности, мистер Леонард — шеф Пентагона… Жаль, после этого сам сериал пришлось закрыть: играть стало некому.
Выслушав Вову, я сразу успокоился. Мадам Брошкина с доктором Хаусом уж как-нибудь договорятся: лицедей лицедею глаз не выклюет, это проверено временем. Да и мы с президентом Квамом — похоже, пациенты одного дурдома. Русский хрен и американская редька стоят друг друга. Моя гиперактивная слива — такая же экзотика, как и черные таракашечки в его голове. Поэтому третья мировая планете Земля вряд ли угрожает. Чего нам, психам, делить? Сегодня в палате он Наполеон, а завтра я. Ротация.
Мой референт предупредительно кашлянул. В руках его, только что пустых, материализовалась уже знакомая папка с рабочим графиком.
— Помню-помню, Вовка, — обнадежил я референта. — Не переживай ты: больше изменений не будет. Через пятнадцать минут, как мы и запланировали, встречаюсь с президентом Румынии… А кстати! Хотел бы я знать, почему этот самый Траян Хлебореску так рвется со мной увидеться? Я его сегодня дважды пробрасывал, а он, как ты говоришь, прямо зайчик безотказный… Другой бы возмутился, гонор показал, этот — нет. Значит, ему от меня нужно что-то капитальное, так? Думаешь, он денег у России будет просить?
Референт жестом фокусника щелкнул по краешку папки. Сейчас же из какого-то его бокового отделения выпал узкий и длинный листок.
— Есть и такое мнение, — сообщил мне Вова, искоса глянув на листок. — Некоторых наблюдателей тоже удивило, отчего сразу после своего избрания Хлебореску отправляется не в Рим или Кишинев, а сюда в Москву… И еще: пресса обратила внимание, что румынский президент… ну, может быть, это мелочь…
— Продолжай! — Я насторожился.
— Журналист «Коммерсанта» заметил, что практически во всех своих интервью господин Хлебореску отзывается о вас в неизменно превосходных тонах… какие-то невероятные цветистые эпитеты… Даже для восточной дипломатии это был бы перебор.
— Он так отзывается о России в целом или только обо мне? — еще более встревожился я. Слива-индикатор тоже забеспокоилась.
— О России тоже, но, главным образом, персонально о вас, Денис Анатольевич, — усугубил мои опасения референт.
— Слушай, а он часом не педрила? — спросил я напрямик.
Вова деловито выщелкнул из папки еще одну мини-шпаргалку.
— Таких данных у нас нет, — доложил он. — Но нет и обратных. Жена у него была, это достоверный факт, сейчас он вдовец…
Я задумался. В истории бывали случаи, когда лидеры больших стран нагибали лидеров помельче. Но я что-то не припомню случая, когда президент мелкой страны домогался президента великой державы.
— А поцелуи и объятья по протоколу положены? — осведомился я.
— Желательны, но не обязательны, — разъяснил мне Вова. — Главы стран Большой Восьмерки по традиции целуются при встрече и прощании, но на другие страны традиция эта не распространяется.
— Вот и хорошо, — успокоился я. — Тогда румын обойдется простым официальным рукопожатием. А там уж мы посмотрим на его поведение.

 

В Круглом зале уже что-то происходит. Я опять приставляю стакан к стене, ухо придавливаю к донышку и вслушиваюсь.
За стеной — оживленные голоса, женские и мужские. Слов не разбираю, однако интонации деловитые и темп быстрый. Я чувствую шум передвигаемых стульев. Звяканье стекла и металла. Пылесосное жужжание. Это еще не встреча президентов, но уже ее преддверье. Подготовка. Обкатка. В прошлые два раза ничего такого не было.
Неужели я дождался? Неужели план мой сработает именно сейчас?
Оба невидимых ангела, забыв распри, уже в предвкушении финала. Их советы, пожелания и наставления звучат в моей голове почти синхронно: временами я уже с трудом отличаю Рафаила от Мисаила.
«Будь хладнокровнее, — поучает меня один из ангелов. — Когда откроешь дверь, тебе поможет эффект неожиданности. Но ненадолго. У него хорошая реакция. Промахиваться будет некогда».
«Ненависть снайперу мешает, — вторит ему другой ангел. — Мы понимаем твои чувства, а теперь забудь о них. Бей навскидку и в упор. Насчет второго мы не уверены, но лучше тебе не рисковать».
Рафаил с Мисаилом заблуждаются. Я и так хладнокровен, ненависти в душе моей давно нет. У меня даже нет досады на соплеменников, которые выбрали это. Румыны доверчивы, как дети: они падки на мишуру, на громкое имя, они всегда клюют на лоск и военную выправку. Каков на самом деле тезка великого римского императора Траяна, никто даже не предполагает. Кроме меня.
Страна моя не виновата, что проголосовала за этот вызов Богу и нормальной человеческой природе. Если бы народ чувствовал то, что чувствую я, он бы не совершил этого рокового просчета. Но ошибка сделана — а значит мне придется ее исправлять.
Я держу в руках свой талисман и в тысячный, в десятитысячный раз перечитываю латинскую надпись на рукоятке. Люди, сделавшие это оружие несколько столетий назад, заранее знали, что именно я однажды зайду в ту антикварную лавочку в Лугоже. И что случайно замечу арбалет на стене в дальнем углу. И что у меня в кармане будет кошелек с половиной моего месячного офицерского жалованья — ровно столько, чтобы хватило выкупить эту реликвию.
Все давным-давно предрешено. Мне, Иону Малиминеску, на роду написано остановить зло. И я его остановлю.
Национальный гимн моей страны длится две минуты и восемнадцать секунд. И уже на второй секунде, при словах «Пробудись, румын», в дело вступают литавры. Их звуки помогут мне незаметно вытащить три оставшихся гвоздя — после чего дверь в Круглый зал можно будет открыть легко и бесшумно, одним тычком.
Встреча президентов начинается через четверть часа. Согласно протоколу, в Овальном зале оба не задержатся дольше, чем на двадцать минут, а затем перейдут сюда, за стенку. Здесь они должны провести не меньше часа тет-а-тет. Поблизости не будет ни охраны, ни переводчиков — Хлебореску знает русский не хуже меня. Шанс уникальный. Упустить такой невозможно.
Я гляжу на хронометр. Мой выход — через пятьдесят минут.
При свете одинокой лампочки под потолком оба наконечника арбалетных стрел поблескивают холодным лунным серебром.
Назад: 17.15–18.20. Водные процедуры
Дальше: 19.10–20.15 Посещение павильона «Животноводство» на ВВЦ