В пустынь Фиваиду в 1886 году прибыл на жительство духовник иеросхимонах отец Савва и от себя пожертвовал святую икону Божией Матери Владимирскую (копию с чудотворной), мерой вышины 7 вершков, шириной 6 вершков, в приличном киоте под стеклом, в серебряной позолоченной ризе с венчиком, украшенном камнями. К этой иконе привешен военный орден – крест святого Владимира 4-й степени, и другой небольшой грудной крестик, и цепочка серебряные. Об этой святой иконе отец Савва сообщил, что она ему досталась в благословение от старца его, иеросхимонаха отца Мелетия, с которым он несколько лет жил в келье на Афоне, а отцу Мелетию эта икона досталась также в благословение от его старца, иеросхимонаха отца Нафанаила, а сей последний соорудил ее, когда жил в Воронежском мужском монастыре, и привез ее с собою на Афон в сороковых годах сего XIX столетия. О происхождении этой святой иконы сохранилось старческое предание следующего содержания.

Вышеупомянутый старец иеросхимонах отец Нафанаил (мирское его имя отцу Савве было неизвестно) до вступления в монашество был человек военный в чине полковника. В молодости несколько лет он был под командой знаменитого полководца А. В. Суворова, затем, по наступлении французской войны, в 1812 году участвовал во многих битвах, из которых особенно для него памятна была битва под Лейпцигом в 1813 году. На память своему ученику отцу Мелетию отец Нафанаил рассказал один случай из своей военно-страннической жизни, живо напоминающий историю Сусанина.

Однажды вечером, во время военно-наступательных действий во Франции, к начальнику отряда, в составе которого был и полк отца Нафанаила, явился с неприятельской стороны лазутчик, объявил себя врагом своего отечества, на всех своих был ужасно недоволен и посему был готов действовать против своих. Он предложил начальнику отряда провести вечером русские войска известным ему кратчайшим путем на те позиции, на которые они направлялись, но дороги куда не знали, чтобы они могли без всякого урона занять их. Начальник отряда поверил ловкому лазутчику, отдал приказ, и войска вечером выступили в поход.

Проводник повел их сперва местами низменными, а затем ввел их в топкое и болотистое место, так что пришлось шагать по кочкам в воде, а наконец и совсем уже нельзя было идти – впереди и вокруг раскинулось топкое болото. Тогда лазутчик объявил, что он их обманул и, жалея свое отечество, с целью завел их в болото. Его тут же изрубили на мелкие части, и, кто мог, стали возвращаться обратно.

Трудно было усталым, изнуренным и измокшим воинам: куда кто ни направится – болото как море, и конца его нигде не видно. Действительно, воины очень поспешно шли за проводником, надеясь, что скоро выйдут из топкого места, как о том и проводник им говорил с той целью, чтобы завести войска подальше в глубь болота. В короткое время они ушли далеко, а когда стали возвращаться, то болото им казалось как море безграничное. Некоторые ослабели до крайнего изнеможения. К этому горю вскоре прибавилось другое – не стало хлеба.

Потянулось время безотчетного и неизвестного пути. Шли и конца не находили. Среди войска стали проявляться заболевания, и многие умерли от холода и голода. «Станешь, – говорил отец Нафанаил, – ногой на кочку, опираясь о другую ружьем. Не успел укрепиться, глядь, уже в воде выше колен». Тогда-то отец Нафанаил и простудил ноги на всю жизнь. На Афоне, особенно по старости, он и короткое время не мог стоять, но все сидел, церковные службы, кроме Литургии, и келейное правило выполнял сидя; на ногах же у него из костей во многих местах образовались от простуды костяные наросты вроде сучьев.

Итак, положение русских солдат было крайнее опасное, даже опаснее, чем на самой жаркой битве, – смерть неминуемая. Никто не знал, что делать. Уже каждый из воинов потерял надежду на выход из болота. Прошло несколько дней такого бедственного положения.

За это время некоторым из наиболее сильных воинов удалось возвратиться к своим войскам. Было сделано необходимое распоряжение, на помощь послали достаточно солдат и съестных припасов и наконец вывели измученных людей из болота и подкрепили их пищей.

Вскоре после того, как отец Нафанаил со своими солдатами был освобожден из болотной засады, его полк в составе остальных русских войск двинулся на Париж. При помощи Божией взяли город, и был объявлен войскам трехдневный отдых, гуляние и дозволение распоряжаться полной свободой: пить, есть и брать, что кому угодно. Многие из начальников, товарищи отца Нафанаила, набрали себе золота и других ценных предметов, а отец Нафанаил ничего не взял себе. «Что же, – он сам себе говорил, – наберу денег, и тут же убьют меня? Какая мне будет польза из этого?» И поэтому он не взял себе ни золота, ни других ценных вещей, но пил и кушал, что ему нравилось.

По возвращении в Россию товарищи его купили себе богатые имения, женились и стали хозяйничать, а отец Нафанаил подал в отставку и определился в число братства Митрофаниева монастыря, где вскоре был пострижен в мантию, а затем и рукоположен во иеромонахи с именем Нифонт. Послушание ему было дано стоять при гробе и мощах святителя Митрофания; на этом послушании отец Нифонт прожил семь лет.

В числе братства Воронежской обители был весьма благоговейный и святой муж, иеродиакон и иконописец (имени его отец Нафанаил не помнил). Этому-то иеродиакону отец Нифонт поручил написать для себя, в свою келью святую икону Божией Матери Владимирскую. Иеродиакон исполнил заказ. Святую икону он писал в посте и молитве красками, составленными на святых мощах со святой Богоявленской водой, наподобие того, как инок Иамвлих писал святую икону Божией Матери Иверскую. Благоговейный иконописец написал святую икону в самом прекраснейшем, можно сказать, художественном виде: выражение ликов Богоматери и Богомладенца Господа Иисуса неуловимы при взгляде на святую икону, но в душе чувствуется благоговение, страх Божий и какая-то необъяснимая духовная радость и утешение.

Святая икона Божией Матери стояла в келье у отца Нафанаила. Он сделал для нее массивную серебро-позлащенную ризу, которая и теперь на ней, и привесил свой военный орден – крест святого Владимира 4-й степени. Прожив несколько лет в Воронежской обители, отец Нифонт пожелал поклониться святым местам Палестины и Афона. Выхлопотав себе увольнение, он отправился в путь, куда взял с собою и свое сокровище, келейную икону Божией Матери.

Прибыв на Афон в Пантелеимонов монастырь, он вскоре по прибытии опасно заболел, вследствие чего был пострижен в схиму и назван Нафанаилом (постригал его иеросхимонах отец Иероним). По выздоровлении своем отец Нафанаил с Русика перешел на Капсал. Там, вблизи Андреевского скита, он купил себе келью с церковью во имя святых архангелов, в которой и жил до самой своей смерти. Когда в конце сороковых годов посещал Святую Гору министр А. Н. Муравьев и был в Андреевском скиту (тогда еще келья Серай), то имел свидание с отцом Нафанаилом. Несколько раз он был у него в келье, причем весьма благосклонно и уважительно разговаривал с ним, отдавал ему честь как герою и старому русскому воину.

Учеником у отца Нафанаила был иеросхимонах отец Мелетий, которому и досталась от него и келья, и святая икона в благословение, а затем, уже по смерти отца Нафанаила, в ученики к отцу Мелетию поступил послушник Сергий, который затем принял монашество с именем Саввы и был рукоположен в иеромонахи.

Святая икона Божией Матери Владимирская, пожертвованная отцом Саввой, составляет незаменимое украшение церкви пустыни Фиваида. Ей присуща благодать укреплять силы иноков на предлежащий подвиг и терпеливое несение иноческих скорбей.