Книга: Секрет Высоцкого
Назад: «Ни к кому другому нет у меня такой нежности и теплоты…» (1973)
Дальше: «Что будет, когда Золотухин заговорит?» (1975)
Высоцкого не пустили в ночной бар (1974)
03.02.1974
Перед спектаклем Володя рассказывал про свое детство, про дом, про Германию, где он с отцом прожил три года, и немцы-дети его за своего считали, так он балакал по-немецки… Приехал – и стал не свой, звали – «американец»…
04.02.1974
Высоцкий считает, что это просто необходимо, бесконечно необходимо провести мой большой вечер! Если бы Венька помог мне!! Он умеет и любит ковыряться в подобных вещах. «Десять лет работы».
18.03.1974
На вчерашнем выезде в Жуковский ничего особенного не произошло, кроме того, что мы допускали ужасную халтуру. Вообще, играть «Антимиры» – это уже пытка. В «Озе» мужики кроме собственного и нашего развлечения не оставили ничего для поэзии, для мысли и т. д.
Высоцкий:
– Мы ничего не понимаем ни в экономике, ни в политике… Мы косноязычны, не можем двух слов сказать… Ни в международных делах… Страшно подумать. И не думать нельзя. А думать хочется… Что ж это такое?! А они – эти – все понимают…
25.04.1974
Ну вот. Этот день (23-е) прошел. Главное – игралось хорошо. И шеф хвалил, ну, он веселый был. В «свадьбе» получил по глазу пиалой от Высоцкого. Друг удружил к празднику. Пришлось уйти со сцены, кровища хлестала, но хорошо еще, что глаз цел, а синяк – хрен с ним…
У нас мероприятие с Высоцким, а он в Ужгороде, а вдруг не приедет? Грустно будет. Вечер потерян. Вчера не поехал в «Уран» на встречу. Там идет ретроспективный показ моих фильмов. Из-за господина Высоцкого, что въехал чашкой мне по глазу.
Собираюсь с Высоцким к строителям его кооператива. Под очками не видно будет.
26.04.1974
Интересная картина получается: вчера ездил с Высоцким на его дела с кооперативщиками… Какую он мне вещь сказал… что на капустнике, то есть вся моя линия песенная, отстраненная… гениальной была и что я впервые как артист раскрылся… Нет, не то чтобы как артист… «Увидели твою душу, то есть то, о чем ты пишешь… Мы увидели тебя… ты во всех своих ролях скрывался от нас. Ты богаче своих ролей… вот что – ты никогда не играл самого себя… вот что… Или, может, оттого, что я тебе по глазу звезданул… У тебя такой серьез был, такое спокойное отчаяние, что просто офигеть можно. Ты таким никогда не показывался… Я думал, может, я ошибся… Нет, я был у Г. Волчек, мы с ней говорили. Она говорит «да», то же самое…»
Вот что поведал мне Вовка.
06.071974
Володе очень не понравилась повесть В. С.
– Это что же такое?! Это все, что я в В. ненавижу… все это так сконцентрировалось в этой графомании. Что же это такое, как же можно это кому-то показывать?..
Вовке уж коль не нравится… то он возмущается, как дите, что у него отобрали игрушку… время отобрали на чтение, да еще ждут слов.
20.08.1974
Мне передали сценарий «Одиножды один», уже в который раз. Полока просит сыграть у него Толяна, на которого пробовался Высоцкий, и очень изящно, но Комитет не утвердил его. Теперь ко мне: и Мережко, и Полока, и вдруг Первое объединение… Но почему я должен вдруг это делать? Ведь поздно уже. У меня нет ни времени, ни сил, ни охоты!
Ох, мы поездим! Ох, поколесим! –
В Париж мечтая, а в Челны намылясь –
И будет наш театр кочевым
И уличным (к тому мы и стремились).
Владимир Высоцкий
ТЕАТРАЛЬНО-ТЮРЕМНЫЙ ЭТЮД НА ТАГАНСКИЕ ТЕМЫ
Легавым быть – готов был умереть я,
Отгрохать юбилеи – на тот свет,—
Но выяснилось: вовсе не рубеж – десятилетье,
Не юбилей, а просто десять лет.
И все-таки боржома мне налей —
За юбилей! – такие даты редки.
Ну ладно, хорошо – не юбилей,
А, скажем, две нормальных пятилетки.
Так с чем мы подошли к неюбилею?
За что мы выпьем и поговорим?
За то, что все вопросы и в «Конях», и в «Пелагее» —
Ответы на историю с «Живым».
Не пик и не зенит, не апогей —
Но я пою от имени всех зэков:
Побольше нам Живых и Пелагей —
Ну, словом, больше Добрых человеков!
Нам почести особые воздали:
Вот деньги раньше срока за квартал.
В газету заглянул – а там полным-полно регалий,
Я это между строчек прочитал.
Вот только про награды не найду,
Нет сообщений про гастроль в загранке —
Сидим в «определяющем» году,
Как, впрочем, и в «решающем», в Таганке.
Тюрьму сломали – мусор на помойку —
Но будет где головку прислонить:
Затеяли на площади годков на десять стройку —
Чтоб равновесье вновь восстановить.
Ох, мы поездим, ох, поколесим,
В Париж мечтая, а в Челны намылясь,—
И будет наш театр кочевым
И уличным – к тому мы и стремились.
Как хорошо – мы здесь сидим без кляпа,
И есть чем пить, жевать и речь вести.
А эти десять лет – не путь тюремного этапа:
Они – этап нелегкого пути.
Пьем за того, кто превозмог и смог,
Нас в юбилей привел, как полководец,—
За пахана – мы с ним тянули срок,
Наш первый убедительный червонец.
Еще мы пьем за спевку, смычку, спайку
С друзьями с давних пор, с таганских нар —
За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,
Не получив за пьесу гонорар.
Редеют ваши стройные ряды —
Писателей, которых уважаешь,—
Но, говорят, от этого мужаешь! —
За дóлги ваши праведны труды —
Земной поклон, Абрамов и Можаич!
От наших «лиц» остался профиль детский,
Но первенец не сбит, как птица влет, —
Привет тебе, Андрей – Андрей Андреич Вознесенский,
И пусть второго Бог тебе пошлет!
Ах, Зина, жаль не склеилась семья
У нас там, в Сезуане, – время мало.
И жаль мне, что Гертруда – мать моя,
А что не мать мне – Василиса – Алла!
Ах, Ваня, Ваня Бортник – тихий сапа,
Как я горжусь, что я с тобой на «ты»!
Как жаль, спектакль не видел Паша,
Павел – римский папа,—
Он у тебя б набрался доброты.
Таганка, славься, смейся, плачь, кричи,
Живи и в наслажденье, и в страданье!
Пусть лягут рядом наши кирпичи
Краеугольным камнем в новом зданье!
05.09.1974
Вот уже третий день в Вильнюсе. А приехали на «ВМW», на «Высоцком», с Дыховичным. И ехали здорово, быстро, со скоростью средней 100, а так на спидометре держалось почти всю дорогу 140—120, а?! И какой же, получается, еврей не любит быстрой езды. Заночевали в Минске, в гостинице. Съели диких уток, подстреленных самим Полянским на охоте, членом Политбюро. Поэтому они были вкусными втройне. Нет, хорошо ехали.
В гостинице вроде как сначала не было мест, но потом, как Высоцкий документ предъявил, и я подошел, «что-то он не похож на Золотухина», снял кепку, «ну вот теперь другое дело», нашелся номер трехместный, с улыбкой.
На следующий день при труппе сцепился с Дупаком. Ждали Шаповалова, Смирнова…
– Надо начинать репетицию, а не ждать.
– Вот когда вы будете режиссером, встанете сюда и будете вести репетицию…
– Придет время – встану. Семьдесят человек ждут неизвестно чего… Тем более у Шаповалова есть замены в зонгах, а Смирнов не с самого начала…
Меня защитил и поддержал Высоцкий. С нами уже трудно спорить.
А Высоцкого не пустили в ночной бар. «Тем более вы в таком виде» – а вид у него самый европейский, и вылезает он из машины «ВМW». Но галстук он никогда не носил, не имеет его, стало быть, ресторан в этой стране ему не светит, хотя он и Высоцкий и пр. Ну и посмеялись мы. «Достаточно, – говорит, – того, что я вылезу из машины «ВМW», мне в машину самовар принесут…»
Не успели мы вернуться оплеванными к машине, новый подарочек – сперли зеркало с машины. Вырвали с мясом. И будто мы сразу в чем-то виноваты, и машину жалко… как живую… Будто из тела вырвали…
Сейчас идет «Добрый». У Высоцкого берут интервью.
В. Высоцкий и В. Золотухин в спектакле «Добрый человек из Сезуана». Этот легендарный спектакль по пьесе Б. Брехта, с которого началась история Театра на Таганке под руководством Ю. Любимова, исследовал корни добра и зла в человеческой душе.
10.09.1974
Вчера мы летали с Володей в Ленинград, перед отлетом зашли в театр к шефу, только что прибывшему. На аэродроме мы разминулись с ним.
– Здравствуй, Володя. А это суперзвезда за тобой идет?
– Почему супер? Он просто – звезда.
– Ну, как поживает «Дурь» – не твоя дурь, твоя дурь, я знаю, как поживает, а нилинская «Дурь»?
Вечером вернулись поздно и беседовали с шефом. Все об Англии, о репертуаре, а о моем деле только в конце, и пока ничего конкретного. Меня беспокоит «Мать». Без замены мне кранты. Да не может быть и речи об этом, улечу и все.
18.09.1974. Рига
Вести ужасные. Володя сбежал из больницы, вшивку делать не стал. Шеф намучился с ним в самолете…
Володя такое мне про меня наговорил, про мою прозу… Сравнивал мои некоторые страницы (даже писать стыдно) с Достоевским…
– На смерти Шатова я не плакал, а на твоих некоторых страницах вскакивал и ходил по комнате, не мог читать, комок застревал и не проглотить… Но «Фомин» уже другое. Это профессиональнее, но слабее… Надо тебе писать, как семь лет назад… Знаешь, я отчего запил – от зависти! Как ты успеваешь: столько играть, сниматься, запивать иногда и так писать? Откуда ты слова такие достаешь? Я нигде, ни в одной своей вещи не приблизился до того, что ты пишешь… Ванька Дыховичный пришел, я читал, я сказал Ваньке: «По-моему, у нас есть совсем рядом потрясающий писатель». Пиши, работай над словом, Валерик! У нас никто уже не может делать такое…
Дыховичный страхи рассказывает про Володю. Ударил себя ножом. Кое-как его Иван скрутил, отобрал нож. «Дайте мне умереть!» Потом все время просил выпить… Никто не едет. Врач вшивать отказывается: «Он не хочет лечиться, в любое время может выпить – и смертельный исход. А мне – тюрьма». Шеф сказал, что он освободил его от работы в театре.
23.09.1974
В самом деле, нет минутки свободной. Ввожу на свои роли молодежь. Не знаю, чего у меня вытанцуется. Друг сильно тоже мне подкузьмил, но лишь бы жив остался и вышел бы поскорее из пике… а там разберемся.
24.09.1974
Володя снова в больнице. Кажется, соглашается на вшивку. Марина не приехала все еще. А мне сдается, он рвать с ней хочет. Что-то про свободу он толковал. Раньше, дескать, она именно давала ее. А теперь вот именно она и забирает ее.
26.09.1974
Меня обменяли, как Пауэрса, на Володю. «Даешь Высоцкого – лети. Не даешь – играй «Антимиры».
Володя прилетел. Он сделал вшивку. Чувствует неважно себя, но теперь это не имеет значения: играть он обещал. Благодарил меня за наставления, как с шефом беседу вести.
– Приходи, – говорю, – и ничего не говори. Стой и молчи. Он все знает, он все тебе скажет сам. А что он скажет, тебе известно давно. Что ты обманул… Разве можно верить «ребенку»? А ты «ребенок», хватающийся за игрушку; дай конфетку – тогда сделаю уроки. Что ты не прошел «медные трубы», что ты от всего отказываешься. Что кто ты такой, дескать, сочинил несколько приличных песен… и т. д. и т. п. Слушай, соглашайся и молчи.
24.11.1974
«Пушкин» 21-го. Любимов выпорол меня перед всеми:
– Если бы вас записать на видеозапись и показать вам, вы бы очень расстроились. Вы каждое слово стали играть, раскрашивать. Я за вами не замечал этого никогда… Вам, действительно, не хватало полотенца через руку – и официант… И ногти грызли чересчур… позировали… Вы стали кокетничать, этаким фертом выскакивать. Вдумайтесь, какого человека вы играете, какого ранга. Люди такого ранга… посмотрите, вспомните, как они ведут себя… Что на вас действует? Ваше благополучие, ваша популярность? У Высоцкого иногда это проявляется, и он становится этаким… Но потом пьянство его собьет, он увидит, что от него все отворачиваются, что никому не интересно возиться с ним, – он начинает задумываться… Не подумайте, что я разговариваю с вами так жестко из-за наших с вами взаимоотношений, нет…
Меня очень радует, что Володя играл вчера спектакль и все нормально… И шеф не метал стрелы по поводу моего отсутствия.
16.12.1974
С 1 по 15 января Любимов начинает репетиции («Живого») каждый день, и ни с одной репетиции он меня, уже несколько раз предупреждал, не отпустит. Неужели это случится и группа вынуждена будет стоять? Что будет со мной, с Хейфицем на старости лет?!
И опять меня может выручить Высоцкий. Если он ляжет в больницу с ногой – у него порвана связка на ноге. А может, он и сыграет такого хромого… Володьку это точно заинтересует. Бывший муж Марины играл точно с такой ногой «Парижские тайны».
24.12.1974
Сегодня худсовет по «Ремням»… Либо мы свихнулись с Высоцким, либо что-то происходит необъяснимое. Ведь людям нравится? Эта мешанина, это прикрытие из военных книг… При чем тут: «Двадцать миллионов погибло, чтобы мы жили достойно…»? Фальсификация… Это очень жаль. Много стыдного в спектакле, пережеванного десятки раз, прошлого… Самолет, самолет… Ну и что – будет он разбиваться или не будет?.. При чем тут? Мальчики играют. Антипов просто баба какая-то… Две были приличные роли: Инженер и Начальник – так и их не стало… Но людям нравится, а шеф кричит, что он «не позволит Покаржевскому..» и т. д. «Этот тип меня не интересует, так и запишите». Ну перед кем он все это устраивает, кому… для посторонних?..
В фильме режиссера И. Хейфеца «Единственная» по рассказу П. Нилина «Дурь» Высоцкий играет соперника героя Золотухина, разрушившего его семейное счастье.
Назад: «Ни к кому другому нет у меня такой нежности и теплоты…» (1973)
Дальше: «Что будет, когда Золотухин заговорит?» (1975)
