12
Подойдя к дому, Эммет остановился у живой изгороди на углу — посмотреть, есть ли кто на улице. Все окна темны, только на верхнем этаже 202-го горел свет. Наклонив голову, будто спасаясь от проливного дождя, Эммет побежал к своему крыльцу.
Поворачивая ключ в замке, Эммет слышал умиротворяющее урчание кондиционера. Через стекло он заметил, что дверь коридорного чулана валяется на полу, будто ее сорвало ветром.
«Неужели я пропустил бурю? Я ведь был всего лишь в нескольких кварталах отсюда. — Он открыл дверь, прислушиваясь к скрежету замка. — Ураган. Тут, видимо, прошел ураган», — думал Эммет, входя.
Эммет снял с собаки поводок и погладил ее, как всегда, возвращаясь с прогулки.
— Понравилось гулять? — спросил он. Тоже часть ритуала — будто они по полночи где-то шатаются исключительно ради собаки.
Эммет наступил на упавшую дверь, точно она всегда так лежала. В полутемном коридоре послышалось цоканье собачьих когтей по голому полу. Собака побежала на кухню выпить воды, поскользнулась и врезалась в дверь.
Эммет двигался спокойно. Он включил верхний свет и испугался его наготы. Он успел привыкнуть к прозрачности уличных фонарей. Секунду Эммет видел голые белые стены, совершенно пустые, остались только гвозди, на которых еще недавно висели фотографии и картины.
Эммет зажмурился и стал считать в уме. Он следил задыханием: как движется диафрагма, как воздух наполняет легкие, а потом выдувается изо рта, словно дым.
«Я буду считать, и ничто меня не остановит», — решил Эммет, надеясь, что это поможет мозгу отвлечься от внезапной мучительной слабости.
— Один… два… — Он открыл глаза на счет три, но не остановился: — Четыре… пять… — продолжал он, осторожно озираясь. Мелькнул большой неровный прямоугольник пыли там, где стоял диван. Пятно походило на обведенный мелом силуэт трупа.
Эммет снова закрыл глаза и начал слепо разворачиваться, считая, пока не оказался перед полками у окна.
— Тридцать шесть… тридцать семь… — не торопясь продолжал он. Потом слегка приоткрыл веки: — Сорок один… сорок два, — и глянул туда, где стояли книги и стереосистема. Пусто, с полки свисали только шнуры удлинителей.
«А что стояло здесь?.. а что тут было? — Он пытался вспомнить бывшее расположение вещей, поворачиваясь на каблуках и заглядывая в каждый угол. Свет слепил его, как стробоскоп. Скрутила вина. — Я, наверное, оставил дверь открытой. Это я оставил дверь открытой, — в бешенстве подумал он. — Я разобью стекло, чтобы выглядело так, будто они пролезли через окно. И никто не обвинит в этом меня». И тут он вспомнил, что живет один, и все украденные вещи принадлежали ему. Собака потерлась о его ноги.
— Полиция, — сказал Эммет, и собака завиляла хвостом.
Она хвостом ходила за Эмметом по квартире, пока он осматривал остальные комнаты. В спальне остался только матрас. Сама кровать исчезла вместе с постельным бельем. На полу, под стеной, где раньше висели карты, валялись черные, голубые и красные кнопки. Доску объявлений оторвали от стены, а коричневые обломки мягкой пробковой древесины, похожие на куски мяса, были разбросаны по полу.
На кухне собака с надеждой перевела взгляд от Эммета к мойке, но все полки были пусты. Исчезла даже вымытая посуда, которую Эммет поставил сушиться. В углу, где раньше стояли миски для животных, валялись только засохшие огрызки. Эммет открыл холодильник. На верхней полке стояла распухшая от влажности, покрытая инеем пачка пищевой соды.
Кота нигде не было видно. Эммет обыскал каждую комнату, открыл все чуланы и шкафы. В трещине шифоньера торчала открытка с видом Калифорнии, где когда-то жила бабушка. В чулане спальни, в углу, лежал рваный кроссовок без шнурка. Все остальные вещи, включая ботинки с деньгами, были украдены. В спальне матрас. На кухне холодильник. В столовой складной столик. В пустой спальне лежали нетронутыми стопки газет. Только спортивная полоса вчерашнего выпуска была развернута — видимо, кто-то задержался, чтобы проверить счет какого-то матча. Все остальное пропало.
Эммет остановился у лестницы в подвал.
— Я дома, — сказал он, надеясь, что кот выскочит оттуда и станет тереться о его ноги. Собственный голос отозвался эхом, словно в пещере.
Эммет боялся спускаться в подвал один. Что, если грабители, услышав, как он вернулся, спрятались там? Что, если они захватили кота в заложники и сейчас держат его за горло?
— В полицию, — повторил Эммет. Он подошел к стене, где раньше висел телефон, но сейчас там была только железная подставка, прикрученная к стене шурупами. Значит, он не сможет позвонить в полицию. Металлический шнур таксофона во дворе был аккуратно отрезан какими-то вандалами еще несколько месяцев назад, и никто его не заменил.
— Что же нам делать? — сказал он собаке. Они стояли рядом на крыльце. Эммет решил, что ничего не скажет брату, пока не разузнает наверняка, что случилось. Он увидел, что в спальне дома напротив горит свет. Там жила старуха, умирающая от рака. Эммет не посмел ее тревожить — возможно, она уже погрузилась в сон, свое единственное безболезненное состояние.
Он осмотрел ближайшие дома. Все были темны, кроме верхнего этажа 202-го. Наверное, Анита заработалась допоздна. Эммет подумал, что в этом городе можно найти миллион подозреваемых в краже. Накатила слабость. Это могли быть незнакомцы, или хозяин дома, решивший отомстить за неуплату, или миссис Дью с ее комитетом бдительности проследили за ним и забрались в дом, или Анита организовала против него тайный заговор. Но ему нужна была помощь, и у Аниты сейчас эту помощь легче всего получить. Если Эммет позвонит в дверь к незнакомым людям, они подумают, что он злоумышленник. Он запер собаку в квартире и перешел на другую сторону улицы.
Анита открыла дверь так быстро, словно ждала его.
Рубашка Эммета была в пятнах от пота. Он смущенно прикрыл их руками.
— Ого, привет, — удивленно, но не враждебно сказала Анита. На ней было то же самое платье, в котором Эммет видел ее недавно.
— Мне нужно позвонить.
— Позвонить? Услуга за молоток?
— Да. То есть нет. Всё украли.
— В смысле? Как так? Я ведь была у вас всего несколько часов назад.
— Всё, — снова сказал Эммет.
Она провела его в гостиную. Все двери были закрыты. Целую стену загораживала огромная красная японская ширма: летящий с гор водопад. Эммет увидел беспорядочно сваленные за ширмой коробки.
— Вечно у нас не хватает места, чтобы все распаковать, — сказала Анита. — Недостаток городской жизни. Вечно места не хватает. Но, боюсь, сейчас мне не стоило этого говорить.
— Все, что у меня осталось, — это свободное место, — сказал Эммет и набрал 911. — Меня ограбили, — сообщил он женщине, которая взяла трубку.
Возможно, голос его звучал слишком жалко, потому что она сразу поверила, что он не врет.
— Где ты живешь, голубчик? Как тебя зовут?
Эммет сказал все, что требовалось.
— Ужасный город, правда, голубчик? Но со временем все наладится, — ласково прокудахтала она и повесила трубку.
— Могу я чем-нибудь помочь?
— Мне нужно поговорить с полицией.
— Я пойду с тобой, — сказала Анита и взяла куртку, лежавшую на туго перевязанной коробке.
Эммет помедлил, стараясь взвесить в уме свои подозрения: «Может быть, это она?» — подумал он, стараясь уловить в Аните признаки беспокойства. Он ничего не заметил. Мгновение, а может, и всегда, он сознавал, что никогда не выяснит, кто его ограбил. Ему не хотелось возвращаться в уничтоженный дом одному.
— Спасибо, — сказал он.
Эммет с Анитой ждали полицию на крыльце. Машина подъехала бесшумно, даже ее фары потушены. Эммет замахал руками:
— Это я. Я пострадавший.
Подошли двое офицеров. У каждого на бедре болтался громадный желтый фонарь.
— Я не закрыл дверь, — признался Эммет, не успели они и слова сказать. — Скорее всего. Это моя ошибка. Все пропало.
Он сопровождал их из комнаты в комнату.
— Да-а, — время от времени говорил один из них.
— А эта комната была пустой, — сказал Эммет, когда они остановились у входа в спальню с газетами. — В нее можно не заглядывать. Я просто собрал там газеты. Я кладу их на пол, когда рисую.
— Вы художник? — поинтересовался полицейский.
— Что-то вроде.
Они направили фонарики в подвал, осветив подрагивающую на сквозняке паутину.
— Мой кот пропал, — сказал Эммет.
— Как зовут?
— У него не было имени. Я еще не решил, как его будут звать. Он у меня недавно живет. На самом деле, он тут просто для того, чтобы собаке скучно не было. Она воет. Но не очень сильно, соседям не мешает, нет. Она просто хочет сказать, что одинока. Я кошек вообще-то и не люблю. Только не поймите меня неправильно, ему здесь было очень комфортно.
— Не бери в голову, парень, — сказал полицейский. — Так что еще, кроме кота?
Эммет попытался представить себе все предметы, которые находились в его гостиной.
— Стерео. Телевизор. Часы. Телефон. Ковры. Бархатный темно-красный диван. Три стеклянных флакона с серебряными крышками. Триста музыкальных пластинок. Две картины в золотых рамах вон на той стене. Фотографии. Стулья. Столы. Письменный стол. Журнальный столик.
— Не забудь про статуэтку, — вмешалась Анита. — Бронзовый такой жук.
— Да. Мне ее брат подарил. И еще хрустальная ваза. С цветами.
— И журнальный столик, — продолжала Анита. — И серебряный светильник. Тут же был серебряный светильник, да? В том углу.
— Да, — сказал Эммет. — У книжного шкафа. И фотоаппараты. И тарелки. — Он поднял голову. — Зачем воровать тарелки?
— В хозяйстве все сгодится, — заметил полицейский.
— Вся моя одежда. Тринадцать пар кроссовок. Миска для собаки. Миска для кота. Резиновый коврик, который под ними лежал.
— Можно мне лист бумаги? — робко спросил полицейский. — Ваш вызов пришел как внутренний, и мы подумали, нам ничего не понадобится.
— Простите, — Эммет посмотрел туда, где был письменный стол, — но у меня нет.
— Вот, возьмите, — сказала Анита, вытащив из кармана какую-то помятую справку.
— Еще компьютер, — сказал Эммет, вспоминая про спальню. — Карта. Принтер. Стол. Письменный стол. Будильник. Бюро. Шкаф. Магнитофон.
— Еще калькулятор был, — сказала Анита. — То есть я хочу сказать, у всех есть калькуляторы, да?
— Да. И зеркало в деревянной раме. И бумага. Карандаши. Марки. Конверты. Ластики. Кнопки и носки.
— Не спешите, — сказал полицейский, — ус покойтесь. Можете послать нам список вещей позже.
— Но позже я могу уже не вспомнить, — сказал Эммет. Пустота комнат уже казалась привычной.
— Да вспомните, вспомните, — уверил его полицейский. — Правильно настройтесь, и все. После шока память обычно возвращается. Поверьте мне, молодой человек, у вас шок. Потому вы и ведете себя так странно. Не принимайте близко к сердцу, я сталкиваюсь с этим почти каждый день. Мы же все люди, черт бы нас побрал. Теперь нам надо взять отпечатки пальцев. Вы что-нибудь трогали?
— Да, — сказал Эммет. — Я открывал двери, когда искал кота.
— В подвале есть свет?
— На стене выключатель, — сказал Эммет. — Но я там ни разу не был. Там что угодно может таиться. Скорее всего, мой хозяин хранит там свои инструменты.
Он провел полицейских к подвалу. Полицейские спустились, а Эммет задержался на последней ступеньке. Он похлопал в ладоши и позвал кота.
Полицейские включили фонарики, осветив дверь во двор. Там зияла огромная дыра, словно кто-то пробил дверь топором.
— Может, вы и оставили дверь открытой, но они проделали собственный вход, — сказал полицейский.
Эммет потрогал края дыры. Фанера была не больше дюйма толщиной. Вор и пальцем мог ее проткнуть.
— Я куда надо попал? — спросил кто-то сверху. В коридоре их ждал коренастый мужчина в темном костюме. — Отпечатки пальцев, — сказал он, показывая на черную кожаную сумку.
Мужчина обмакнул кисточку в бутылку с бледно-серым порошком. Он прошел к подоконнику у окна и обмазал кисточкой дерево. На поверхности проступили следы пальцев. Полицейский стал покрывать порошком всю квартиру Эммета, и всюду появлялись отпечатки: они взбирались по книжным полкам, по голубой эмалированной мойке на кухне, они покрывали все двери и выключатели. Всюду, на каждой поверхности проявились следы пальцев, ногтей и даже целых ладоней тех, кто побывал в квартире.
— Я лучше пойду, — сказала Анита. — Если я больше не нужна.
— Вы здесь не живете, леди? — поинтересовался полицейский.
— О нет, что вы. Я соседка. Я просто была здесь совсем недавно, — сказала она, поглядывая на полку, где стояло стерео. Мужчина посыпал ее по краю. Вдоль полки появилась дорожка отпечатков. Мужчина приложил к ним кусок пленки и посмотрел на свет.
— Тут некоторые очень хорошо получились.
— Если хочешь, заходите потом и переночуйте у меня, — сказала Анита Эммету. — Ляжете на диване в гостиной. Пока у вас все не утрясется, можете считать мой дом своим. Просто постучите в дверь.
— Ну вот, кажется, и все, — сказал мужчина, закрывая свою сумку. Он вытер руки о костюм, оставив полосы порошка на брюках.
— Не беспокойтесь за кота, — сказал полицейский. — Он, скорее всего, просто выбежал за дверь. Вернется. От котов не так просто избавиться. Однажды такой бредовый случай был. Кот моего сына выпрыгнул из машины в лесу. Вернулся домой через три недели. Страшный, как смерть, но живой. Они никогда не сдаются. Я лично их терпеть ненавижу, этих кошаков.
Эммет проводил полицейских. Их форма пахла табаком и моющими средствами. Он не хотел, чтобы они вот так его бросали.
— Как вы думаете, мне вещи вернут?
— Вряд ли, парень. Бьюсь об заклад, твои вещи уже на том берегу реки. Завтра вечером из твоих тарелок кто-то будет ужинать. У тебя есть документы на имущество? Можешь указать это в налоговой декларации.
— Ничего у меня нет. Все было в ящиках стола, а их тоже забрали. Я даже не смогу доказать, что у меня что-то было.
— Но и обманывать тоже не стоит, — сказал полицейский. — Возможно, будет расследование. Ситуация не из легких. Но подумай иначе: если бы сегодня ночью ты спал в своей квартире, то, возможно, был бы уже на том свете. Те, кто врывается в дом с топором, обычно свидетелей не оставляют.
Полицейские ушли, а Эммет застыл посреди гостиной. Собака села у его ног. Она все за ним повторяла. Подолом рубашки Эммет попытался стереть один пыльный отпечаток. Не получилось. «Интересно, они навсегда останутся? Чтобы вечно напоминать мне?» — подумал он.
Эммет представил себе, как воры ощупывают его вещи. Они теперь знают о нем все, а он никогда не выяснит, кто они. Они знают его имя.
У них информация о его банковском счете, записные книжки, тетради, письма, записи его телефонных разговоров. Они выкрали даже его фотографии и знают теперь, как он выглядит. Теперь любой незнакомец на улице может подмигнуть, проходя мимо, — он ведь прочитал все его записи, прослушал его пленки.
«О боже, подумать только, они теперь всё обо мне знают!» — подумал Эммет, холодея от стыда и ужаса. Он напомнил себе, что где-то в государственном компьютере какой-нибудь секретарь, вероятно, знает о нем не меньше. Но воры видели и то, что ни разу не покидало его дом. Они словно поселились у него в голове.
Эммет составил перечень всего постыдного, что было в ящиках стола. Воры, наверное, смеялись, копаясь в его вещах, окликали друг друга: «Эй, ты только посмотри на это!» Интересно, им было страшно? У них был план? Эммет восхитился отвагой воров, как они храбро зашли в дверь, с улицы, где полно людей. Наверное, один стоял за углом, готовый ударить Эммета по голове дубиной, если тот вернется слишком рано. Они украли кота, а может, убили и спрятали в квартире?
— Кот! — позвал Эммет.
Он заметался по комнатам, снова открывая все шкафы и чуланы. К рукам приставал графит, въедался в кожу. На ладонях четко проступила каждая линия, будто Эммета обвиняют в преступлении.
— Кот!
На кухне он снова открыл холодильник и осмотрел все отделения, даже маленький отсек для масла.
Наконец Эммет добрался до морозильной камеры. Он услышал шипение, точно пар под давлением выпускают, и чьи-то когти вонзились ему в спину. Эммет зашатался от боли и увидел рыжую вспышку: кот слетел с его спины и приземлился у входа в гостиную. Он попятился в угол, дергая задними ногами, словно боксируя. С клыков капала слюна, а на розовом язычке пузырилась пена.
Эммет приблизился.
— Прости, — сказал он, наклонился и погладил зверя по голове. Кот взвизгнул, словно его ударили, и хлестнул Эммета по носу левой лапой, а потом правой, по глазу. Он молотил его лапами, оставляя глубокие царапины: левой, правой, левой, правой; он продолжал, даже когда Эммет закрыл лицо руками.
— Перестань. Пожалуйста, перестань. — Собака лаяла, держась от них на почтительном расстоянии.
В последний раз царапнув Эммета по костяшкам пальцев, кот умчался в другой конец комнаты, презрительно фыркая.
Эммет вытер лицо рубашкой. На ткани остались тонкие полоски крови от царапин. Он снова осмотрел пустые стены и торчащие из них гвозди. На полке лежал шнур удлинителя. Полицейские забрали список вещей с собой.
— Сосредоточься, — громко и сурово приказал себе Эммет, пытаясь вспомнить, как уютно выглядела квартира все эти годы. Он хотел восстановить в памяти все, что успел продиктовать полицейским, но сейчас вспоминались только некоторые предметы. «Стерео, — подумал Эммет, — книги». Больше в голове ничего не было. Он начал снова: «Стерео». Он засомневался, как в те минуты, когда пересказывал Джонатану по памяти криминальные сводки, спотыкаясь и запинаясь, и факты казались все неправдоподобнее.
Чтобы прийти в себя, Эммет составил воображаемый список необходимых человеку вещей. «Одежда. — Он пальцем дотронулся до собственной кожи. — Телефон. Тарелка. Ложка. Глубокая тарелка. Подушка. Миска для кошки. Миска для собаки». Он пообещал себе, что завтра же все это купит. Он заставит себя пойти в банк, раз все деньги исчезли вместе с ботинком.
Эммет лежал поперек матраса, закрыв глаза. Даже при свете, закрывая глаза, он словно падал с другой планеты, кувыркался в пространстве.
— Мне нужно уйти отсюда, — сказал Эммет.
Кот вышел в коридор, задев его ноги. В шипении кота слышалась ненависть. «Он никогда не простит меня», — подумал Эммет. Он взял собаку с собой на улицу, опасаясь, что кот убьет ее, если они останутся наедине.
Эммет машинально направился к реке, прямо к таксофону. Уже почти рассвело. Он набрал номер брата. Пришлось переждать семь длинных гудков, прежде чем Джонатан сонно сказал «алло».
Слушая голос брата, Эммет пытался преодолеть свое молчание, но немота парализовала, не давая попросить о помощи.
«Это я», — молча твердил он, словно глядя на себя, суетящегося в телефонной будке, бледного и измученного, со стороны. Собака тянула поводок.
Эммет прикрыл трубку руками. «Я пропал», — подумал он удивленно. Он не представлял себе, что так ясно это осознает.
— Я пропал, — сказал он, в исступлении на сей раз, будто издали наблюдал гибель человека, которого не спасти.
— Алло! Кто это? Эммет? — с тревогой спрашивал Джонатан.
«Что я скажу ему?» — думал Эммет, слушая, как брат испуганно кричит в трубку.
Как он хотел, чтобы она вернулась. Эммет позволил мысли промелькнуть в голове, но самому себе боялся признаться, как он этого хочет. Или, может быть, не по ней он так скучал, может, то была дрожь нетерпеливого детского ожидания, что оставляло его, лишь когда она приезжала, чтобы забрать его с собой.
Она и не догадывалась, что каждый раз сын тайно молил ее об этом. Всякий раз он встречал ее, словно воплотившуюся мечту о побеге, даже зная, что она заехала всего лишь на разведку, что она явилась только отметиться, поиграть в жизнь по правилам. И всякий раз как быстро она понимала, что у нее не получается, как быстро исчезала, появлялась и исчезала вновь, пока не вернулась в последний раз, чтобы уйти навсегда.
Однажды она взяла его с собой кататься на лыжах.
Они висели в воздухе на подъемнике. Эммет попробовал опереться спиной на ее руку. От мороза его дыхание дымилось, а синтетические куртки стали такими твердыми, что казалось, если он прижмется к матери, они раскрошатся, рассыплются голубыми и фиолетовыми осколками.
Она сняла руку Эммета с перил:
— Давай, облокотись.
Он положил голову ей на плечо. Ее шарф был влажным от пота и тающего льда. Эммет закрыл глаза и втянул голову в плечи, чтобы согреться. Мать подняла его лыжные очки и протерла стекло. На солнце очки походили на дешевые зеленые стеклышки. Мать смахнула пальцем растаявшую снежинку из уголка его глаза.
Она склонилась так близко к его уху, что оно вынырнуло из онемения:
— Тебе весело?
Мать обняла его. Эммет открыл глаза и улыбнулся. Соприкоснувшись, куртки зашуршали, точно брезент о бетон.
Мать показала на водоворот разноцветных точек впереди.
— Людей все больше, — сказала она, и они понаблюдали, как цветные пятнышки взбираются на холм и перемешиваются.
Подъемник замедлил ход, кресла закачались. Они оказались на самой высокой точке — внизу сходились подножия двух горных склонов.
Мать прижалась к плечу Эммета, и он через куртку почувствовал кости ее руки. Такие крепкие, будто сквозь суставы кто-то продел тонкие стальные прутики. Мать болтала ногами. С каждым покачиванием их сиденья приближались к перилам в конце пути. И тут мать сильно отклонилась назад. Кресло затрясло. Она повернулась к Эммету с улыбкой.
— Как думаешь, мы умрем, если прыгнем отсюда?
Небо было бледное, словно продолжение сугробов. Белизна всюду, она закручивалась и замыкалась вокруг них.
Мать подняла защитную металлическую дугу на сиденье. Обняла Эммета, подтолкнула вперед, но удержала и, смеясь, притянула к себе. Они подтянули колени к груди, лыжи их дрожали, как сломанные пропеллеры.
Эммет прижался к матери, и на секунду ему показалось, что он мог бы упасть в пустоту, не сломав ни одной кости. Глядя на дымящиеся от ветра и снега вершины, похожие на Сахару, мать склонилась ближе и сказала:
— Смотри, кажется, они такие нежные. — Она сняла перчатку, взяла ее двумя пальцами, помахала ею у Эммета перед глазами и подмигнула — мол, смотри, фокус.
Потом она отпустила перчатку. Черная рука устремилась к сугробам, планируя большими безжизненными кругами, будто контролируя свой полет, но потом круги сбились, и она понеслась вниз, пронзая пустоту. Перчатку трепало, она почти оставляла за собой хвост черных клеток. Лети она так чуть дольше, наверняка полностью распалась бы на молекулы, но она упала в снег и сразу исчезла, точно кулак в тумане.
