ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Со стороны стана – Талфибий, уже старый глашатай, с царским скипетром.
Талфибий
(ищет глазами Гекубу, потом хору)
Где бывшую царицу Илиона,
О дочери троянские, найду?
Корифей
(указывая на неподвижную Гекубу)
Да вот она, Талфибий, темной ризой
Отделена от мира – на земле…
Талфибий
(после некоторой паузы)
О Зевс! О, что скажу я? Соблюдаешь
Ты точно ль нас? Иль даром ты почтен
От нас такою славой, а поставлен
Над смертными лишь Случай?
Здесь, в пыли,
Жена царя Приама, златоносных
Фригийских гор царица… Эта? Нет!
Невольница и дряхлая, детей
Пережила она. Пред ней и город
Пал, копьями расхищенный, – и вот
Она лежит, главою злополучной
Мешая пыль. Увы! И я – старик;
Но если там, в остатке жизни, скрыта
Такая же постыдная судьба,
Так умереть бы поскорей…
(Подходит к Гекубе и, склонившись над нею)
Старуха,
Встань, бедная! Ну, хоть приподнимись!..
Пауза.
Хоть голове-то дай расстаться с пылью…
Гекуба
(не вставая)
Кто не дает покоя и убитым?
Кто б ни был ты, не рушь меня, скорбящей.
Талфибий
Талфибий я. Данайский я глашатай,
А за тобой Агамемноном послан.
Гекуба
(поднимаясь и точно проснувшись)
О лучший друг! Не правда ль, ты принес
Решение ахейское – на гробе
Зарезать и меня? Как хорошо!
О, поспешим! Показывай дорогу.
Талфибий
Нет, женщина. Я здесь – сопровождать
Тебя к твоей покойнице. Ты можешь
Похоронить ее. Атриды с тем
Меня прислали и народ ахейский.
Гекуба
Так что же я услышу? Значит, смерть
Отсрочена опять? О вестник бедствий!
(Закрывает лицо руками. Пауза.)
И ты, о дочь оторванная, – смертью
Сиротство ты усилила мое.
(Пауза. Потом Талфибию.)
Но кончили вы как же с ней? Была ль
Хоть жалость в вас? Иль ужас был и злобен?
Хоть горько слышать – все же расскажи.
Талфибий
(не сразу)
Два дара слез над мертвою… Ну что же?
Послу и то награда… Оросят
Они лицо опять… И там – я плакал.
Громада сил ахейских у холма
Ахиллова, где дочь твою для жертвы
Готовили, – блистала полнотою.
Пелидов сын, касался руки
Царевниной, на холм ее поставил.
Я, как тебя, теперь их видел. Шли
И юноши отборные за ними,
Чтоб твоего детеныша держать
В минуту содроганий. Следом кубок
Из золота литой и полный царь,
Обеими руками взяв сначала,
Потом одной возносит и отцу
Готовится свершить он возлиянье.
Он знаком мне велит призвать народ
К молчанию, а я, в ряды вмешавшись,
Так говорю: «Молчание… молчи,
Ахейский люд… Молчите все…» Толпа
Застыла, как под штилем… Зазвучали
Слова Неоптолема: «О Пелид,
О мой отец, те чары, что приводят
К нам мертвецов, ты не отринь. Явись
Ты девичьей напиться крови чистой;
То войска дар и сына. Ты ж за это
Открой дорогу кораблям, узду
От них вручи ахейцам, чтобы легок
Наш был возврат и всем увидеть дом!»
Так вот слова его. А войско кликом
Венчало их.
Тут, взявшись за эфес,
Царь меч извлек сияющий. А свите
Отборной он кивает, чтоб схватила
Она юницу. Ею царский знак
Уловлен был, и речь ее ответом
Была к толпе: «Вы, Аргоса сыны,
Что город мой разрушили! Своею
Я умираю волей. Пусть никто
Меня не держит. Я подставлю горло
Без трепета. Но дайте умереть
Свободною, богами заклинаю,
Как и была свободна я. Сойти
Рабынею к теням царевне стыдно».
И смутный гул покрыл слова.
А царь
Агамемнон сказал: «Освободите».
И, царское приявши слово, дочь
Приамова от самого плеча
И по пояс свой пеплос разорвала,
Являя грудь прекрасней изваяний.
Потом, к земле склонив колено, так
Сказала нам она отважно: «Вот,
О юноша, вот – грудь моя, коль хочешь
Разить ее, ударь; а если шеи
Возжаждал нож, – мое открыто горло».
И, жалостью объят, Неоптолем,
Невольной волей движимый, дыханью
Ударом быстрым пресекает путь.
Потоком кровь из раны льется. Дева ж
Последний луч – старается упасть
Пристойно и скрывает, умирая,
То, что должно быть тайной для мужей.
Но только вздох последний отдан, мигом
В движенье все приходит: те бегут,
Умершую листами покрывают,
А те костер готовят и еловых
Туда несут вязанки сучьев; если ж
Кто ничего не делает, тому
Со всех сторон кричат: «Лентяй, негодный!
Чего стоишь? Убора ль не припас?
Иди сейчас и дар готовь – почтить
Великое, бестрепетное сердце».
Вот, женщина, о дочери твоей
Что говорили там покойной. Если
Между детьми твоих прекрасней нет,
Нет и тебя меж матерей несчастней.
Корифей
Клеймо беды на городе и вас,
Рожденные Приамом, боги выжгли.
Гекуба
О дочь!.. Но сколько ж бед передо мною?
Коснись одной, – глядишь, впилась другая,
А новая к себе влечет… Никак
Не выпустят из очереди сердца…
Страдание твое с ума нейдет
Я не могу не плакать. А ведь как бы
И скорби-то не стихнуть от вестей
Такой прекрасной смерти!
Если нива
С бесплодною землей орошена
И вовремя согрета небом, может
Она родить сторицей. А другие,
И тучные порой, неурожай
Постигнет от погоды. Между смертных
Совсем не то. Порочный только злым
И может быть. А добрый – только добрым:
Несчастия не властны извратить
Природный дар. Ну, а заслуга чья же?
Родивших ли иль тех, кто воспитал?
О, воспитанье много значит. Если
Кто обучен прекрасному, того
Не увлечет постыдное: имеет
Он образец в прекрасном.
Но зачем
Ты мечешь, ум, на воздух эти стрелы?
(Талфибию.)
Ступай, глашатай, грекам объяви,
Чтобы никто до мертвой не касался.
Пусть удалят толпу. Средь мириад
Бессильна и угроза. А матросы,
Да без вождя, – ведь это пламя, хуже
Чем пламя; и для них – кто зла бежит,
Тот сердцем слаб.
Талфибий уходит.
Ты, старая слуга,
Как встарь, сосуд возьми: с волною моря
Края его сравнявши, дашь сюда.
Рабыня уходит.
Сама хочу последним омовеньем
Ее омыть, мое дитя – невесту
Без жениха и деву без светлицы;
Затем – убрать по мере сил. Достойно
Я не могу; не стоит и мечтать.
Из украшений женских кое-что
У пленниц соберу, товарок в рабстве,
Что делят мой шатер. Ведь от господ
Припрятала ж иная от недавних
Хоть что-нибудь из прежнего добра.
О мой чертог, горевший позолотой…
Блаженная обитель… Ты, Приам,
Отец детей могучих и прекрасных,
И я, их мать, – о, как же низко мы,
Как глубоко мы с гордой выси пали!
Подумаешь, не все ль мы точно гребнем
Вздымаемся кичливо: тот – гордясь,
Что он богат, а тот – что между граждан
В почете он. Какая суета!
Заботы эти, замыслы… пустая
Шумиха слов. Того зови блаженным,
Кому не кроет зла насущный день.
(Уходит в палатку.)
ВТОРОЙ МУЗЫКАЛЬНЫЙ АНТРАКТ
Хор
Строфа
Муку мою решили,
Гибель мою написали
В день, когда в ель на Иде
Париса топор вонзился
И он на темные волны
Замыслил ладью направить
Туда, за Пленой, коей
Краше и солнце златое
С выси своей не зрело.
Антистрофа
Мука на смену мукам,
Цепи цепей тяжелее,
И одного безумье
Народу стало на гибель.
Теперь тот спор пересмотрен,
Тот спор на лесистой Иде,
Когда волопас беспечный
Трех обитательниц неба
Мыслью судил земною.
Эпод
Он пересмотрен, да
На брань, на кровь, на убийство,
На гибель чертогам моим!
Но стонут и там,
На тихом Евроте,
Верно, спартанки:
Стонет и плачет дева в дому;
Дряхлой рукой терзает
Мать там косы седые,
Щеки терзает, а кровь
По пальцам с ногтей струится.
