III
Бризеида

Это посланье в тебе от пленной летит Бризеиды;
Варварской трудно руке с греческим ладить письмом.
Пятна заметишь порой, – их горькие сделали слезы,
Только и в этих слезах есть убедительность слов.
Если немного винить тебя, господина и мужа,
Можно, немного виню, муж и владыка, тебя.
Не потому, что сейчас по царскому выдали слову
Деву, виновен Ахилл, хоть виноват он и в том.
Так как, едва Еврибат с Талтибием вызвали деву,
Вмиг Еврибату сдана вместе с Талтибием я.
Друг на друга они украдкою взоры бросали,
Точно хотели спросить: – где ж это наша любовь?
Мог ты меня задержать; была бы отрадой отсрочка.
Ах, расставалась с тобой я без лобзаний, Ахилл.
Слезы одни без конца точила и кудри рвала я,
Грустной казалося мне – снова ведут нас в полон.
Сколько рвалася я раз обмануть сторожей и вернуться,
Только несмелую враг мог бы сейчас захватит.
Если пройти далеко – боялась я: ночью захватят,
И для Приамовых я стану невесток рабой.
Вынужден выдать ты был; но сколько ночей мы в разлуке,
Ты ж и не требуешь нас, и хладнокровен твой гнев.
Даже Менетия сын, пока меня брали, тихонько
«Полно же плакать! – сказал – скоро ты будешь назад».
Терпишь ты – мало того: ты бьешься, чтоб нас не вернули;
Бейся жь, Ахилл, и зовись нежным любовником ты.
Сын Теламона к тебе с Аминтора сыном явился,
Этот – твой кровный родной, верный сопутник другой,
И Лаертид Одиссей, с которым и я возвращалась;
Льстивыми просьбами блеск сопровождался даров:
Двадцать желтых как жар, из меди роскошной, кувшинов
И треножников семь, равного веса с красой;
К ним-приложили тебе и золота десять талантов,
И побеждавших в бою вечно двенадцать коней;
И превосходней всего, – прекрасные девы Лесбоса,
Из разоренных палат взятые в рабство тела;
С ними, в супруги тебе, – как будто в жене ты нуждался,
Из Атридовых трех дева на выбор одна.
Ты ли дары принимал, которые дать надлежало б,
Если б ценою даров нас выкупать от царя?
Чем заслужила, скажи, Бризеида такого презренья?
Легкое сердце, куда ты отлетело от нас?
Или несчастных гнетет упорно печальная доля,
И веселей моего детства не знать мне часов?
Марсом разбиты твоим Лирнесские зрела я стены,
Родины милой моей долей великой была;
Видела сверстников трех равно и в рожденьи, и в смерти,
Падавших вместе, – троих мать и моею была;
Видела, как умирал, упав на кровавую землю,
Грудь разбивая свою окровавленную, муж.
Видишь, за сколько потерь в тебе я нашла воздаянье:
Ты господином моим, мужем и братом мне был.
Матери ты божеством мне клялся своей многоводной,
И говорил, что одно счастье деве полон…
В том ли счастье, что нас отвергаешь, даже с приданым,
И со мной заодно, наших сокровищ бежишь?
Мало того: говорят, чуть завтра заря засверкает,
Нотам туманным отдать хочешь свои паруса.
Только тревожных ушей несчастной коснулся тот ужас,
Разом дыханье и кровь грудь покидали мою.
Ты ль отплывешь, на кого ж меня ты, безжалостный, бросишь?
Кто же, в разлуке с тобой, будет отрадой душе?
Раньше пускай поглотит земли нас нежданная бездна,
Или горячим огнем молнии бог опалит,
Чем под Фтиотским веслом без нас заседеются воды,
И за твоим кораблем стану тоскливо следить.
Если ж угоден тебе возврат и родные пенаты,
Разве твоим кораблям слишком великий я груз?
Пленницу ты повезешь, победитель, не суженый деву:
В пряже руно размягчать эта сумеет рука.
Между Ахейских матрон красавица всех лучезарней
В опочивальню твою будет жена восходить,
Свекру – достойная дочь, Эгины с Юпитером внуку;
Древний Нерей, и тебе внука желанная в ней.
Я же, покорной рабой склоняясь над заданной пряжей,
Веретеном отбавлять стану от полных корзин.
Лишь не теснила б меня твоя молодая супруга,
Лишь бы неправою к нам только она не была,
Лишь не позволил бы ты волос моих рвать пред тобою,
Но потихоньку шепни: «Нашей и эта была».
Или ж и то допусти; но только в презренье не брось нас;
Эта тревога мою мучает горькую грудь.
Что же ты медлишь еще? Агамемнон покаялся в гневе,
Видишь – у ног у твоих Греция скорбно лежит.
Гнев победи и сердце свое, ты, всего победитель!
Полно Данаев войска зоркому Гектору гнать.
Меч подыми, Эакид, но раньше меня воротивши,
И пораженных тесни, волею Марса, врагов.
Ради меня поднялась, пусть мною и кончится злоба;
Будь и причиной твоей горести я, и концом!
И не почти за позор склониться на женские просьбы:
К битве мольбою жены был обращен и Энид.
Слышала я, и тебе известно, как братьев лишившись,
Сына надежду и жизнь мать обрекла божеству.
Встали войною, но тот, далеко от бранного строя,
Родине гордой душой все отрекался помочь.
Мужа только жена склонила, счастливица, к бою;
А у меня без пути робкие льются слова.
Впрочем, не гневаюсь я: себя не считаю супругой,
Хоть призывали не раз к ложу владыки рабу.
Пленница, помню, одна меня назвала госпожою;
«Полно, – воскликнула я: саном полон отягчать!»
Прахом, однако клянусь супруга в безвременном гробе,
Прахом, навеки моей бережно чтимым душой,
Трех тенями бойцов, моих обожаемых братьев,
Славно зa город родной с городом павших родным,
Жизнью твоей и моей, которые мы сочетали,
Грозным Ахилла мечом, памятным нашей семье,
Всем я клянусь, что со мной ни разу Микенец на ложе
Не восходил; а солгу – так без пощады покинь!
Если-ж тебя попросить: «Герой мой, и ты поклянися,
Что без меня не видал неги?» – ответишь ли: нет?
Думают, – плачет Ахилл; а лиры звенят у Ахилла,
И на горячей груди нежной подруги лежит.
Спросит иной: отчего ж в сражение выйти не хочешь?
Битва противна, – милей лира и ночь и любовь!
Знать, безопасней лежать на ложе в объятиях девы
И на Фракийских струнах тихой рукою бряцать,
Чем руками щиты и копья с концом, заостренным
И на помятых кудрях тяжкий шелом подымать.
Не безопасный досель, – блистательный подвиг любил ты,
И добытая в бою сладостна слава была.
Или, пока лишь меня пленял, ты войной упивался,
Или с отчизной моей слава упала твоя?
Боги, не верю: пускай, могучей рукой потрясенный,
Дротик Пелида скорей Гектору сердце пронзит!
Мне бы, Данаи, пойти: уж я б умолила Ахилла,
Пересыпая свои речи лобзаний дождем.
Лучше-бы Феникса я, речистого лучше-б Улисса,
Тевкрова брата сильней – верите ль! дело вела.
Что-нибудь значит – обвить руками знакомыми шею
И перед взором очей грудью знакомой блеснуть.
Пусть и безжалостен ты, и вод холодней материнских,
Даже безмолвно мои слезы героя смягчат.
Пусть же Пелею отцу исполнятся долгие годы,
Пусть за тобой по следам в битвы вступает и Пирр,
Только попомни, Пелид, Бризеиду, томимую горем,
И промедленьем не жги долгим печальной души.
Если ж сменилась любовь в тебе отвращением горьким,
Если велишь без тебя жить, повели умереть.
Да заставишь и так: и тело, и краска пропали,
Только надеждой одной слабо дышу на тебя.
Если погибнет и та, пойду к супругу и братьям…
Это ли доблесть твоя, сильный, жену добивать?
И для чего чрез других? – мечом порази обнаженным.
Хватит и крови, чтоб течь из пораженной груди.
Тем же мечом порази, который, когда б попустила
Только богиня, пронзил сердце б Атриду царю.
Ах, но не лучше ль спасти нам жизнь, подаренную раньше?
Дал победитель врагу, – дай и подруге сейчас!
Вышлет Нептунов Пергам других, и с прекраснейшей славой
Их ты побьешь; у врагов жертв к избиенью ищи!
Мне же, сбираешься ль ты корабль свой направить гребцами,
Иль остаешься, вели царскою властью прийти.

Отправить