9. Максим

Я мог бы ее отравить, скажем. Подсыпал бы ей в бутылку с виски отраву, и все, всем было бы от этого легче.

Или выбросил бы ее из окна, как ненужную вещь. Нет, не так. Как опасную змею, избавился бы от нее, чтобы она не укусила никого.

Конечно, проще всего было бы дать ей денег, чтобы она уехала. Но тогда страдал бы другой человек, близкий мне человек, чего я не мог допустить.

В сущности, он страдал бы в любом случае. Если бы Вероника умерла или уехала. Ему без разницы.

Я не знал, что мне делать. Конструкция наисложнейших человеческих отношений, частью которой я являлся, не позволяла мне пока ничего менять. Пока. Но когда-нибудь, и я очень на это надеялся, все изменится, и я наконец обрету свободу.

Пока что мне представилась возможность поближе познакомиться с Еленой. И именно этим я жил все последующие после нашего свидания часы.

Я действовал быстро, аккуратно. Заказал машину и перевез поближе к моей возлюбленной вещи. Вот она удивится, подумал я, когда увидит, что я уже переехал. Она оценит этот мой поступок, как оценила, вероятно, и то, с какой легкостью и готовностью я решил снять квартиру ее подруги. Я действовал с пылом и азартом человека, возомнившего себя освобожденным от крепких пут, и даже не представлял себе, куда меня все это может завести.

Казалось бы, я действовал правильно. Я все делал так, как следовало делать. Я, наконец, решил приблизить к себе эту женщину с тем, чтобы потом сделать ее частью своей жизни. Я понимал, что рано или поздно она, конечно, обо всем узнает. И, скорее всего, примет за меня радикальное решение порвать со всем тем, что держит меня сейчас в состоянии, близком к плену. Если бы мне рассказали эту историю и если бы кто-то спросил у меня совета, как поступить в этом случае, я, не задумываясь, предложил бы один-единственный вариант: закончить эту историю, пока не поздно. Вот просто отрубить, и все. Однако сказать легко, а вот совершить поступок, который может разбить кому-то сердце, сложно.

Я долгое время жил наедине со своей проблемой, и, быть может, именно тогда наступил тот момент, когда я почувствовал острую необходимость рассказать кому-то о том, что меня мучает. Безусловно, я понимал, что не имею права навешивать на кого-то, а тем более на женщину, свои проблемы, но узнать хотя бы мнение другого человека мне было на тот момент просто необходимо. Стыдно признаться, но к тому времени, как я встретился с Леной в ресторане и понял, что не ошибся в своих чувствах, что мне с этой женщиной хорошо и спокойно, что мое чувство к ней живо, я ослабел эмоционально настолько, что нуждался в женской ласке и поддержке. Мне казалось, что Лена, вполне здравомыслящая, работающая, самостоятельная женщина, у которой за плечами был кое-какой жизненный опыт, с легкостью распутает мои психологические узлы, и все встанет на свои места, а я смогу зажить полноценной жизнью.

Получалось, что те ландыши, которые я ей подарил, явились для нас с Леной знаком сближения, первым движением навстречу друг другу.

Это с женщинами другого сорта я легко вступал в связь и находил слова, чтобы познакомиться, напоить, пригласить к себе домой. С этой же женщиной, которую я выбрал себе в жены, вернее, которую я полюбил всем сердцем, я подчас не знал, как себя вести. Очень боялся показаться грубым или слишком простым. Быть может, поэтому я так поторопился переехать в ее дом, быть поближе к ней.

Я никогда не забуду тот день. Можно было даже назвать его счастливым днем, ведь мне все удавалось, я уже переехал тогда в «гусаровскую» квартиру, и, еще не расставив мебель, которую мне привезли в целости и сохранности, не разобрав коробки с вещами, я уже накрыл стол на кухне и поставил бутылку шампанского, чтобы отметить новоселье.

И к Веронике я в тот день не собирался, не хотел омрачать свою радость.

И вот когда я, немного прибравшись в новой квартире, принял душ и пошел в спальню, чтобы немного отдохнуть и обдумать предстоящий вечер, Вероника сама позвонила мне.

Она была пьяна, едва ворочала языком, говорила что-то о какой-то женщине, влюбленной в меня, которая приходила к ней и увидела «то, что ей не надо было видеть». Я, не очень-то расположенный к разговору с ней, спросил, что случилось и что та женщина увидела. И, главное, не путает ли она чего, какая еще женщина могла интересоваться моей особой. На что Вероника объяснила мне, как могла, что женщина была красива, но «полная дура». Еще она сказала, что эта женщина мыла полы в подъезде и что теперь весь подъезд «воняет хлоркой». Я сказал Веронике, чтобы она завязывала с алкоголем, и отключился. Но она позвонила снова и сказала, что у нее проблемы. Что ей нужно, чтобы я приехал вечером, чтобы я был трезвый и мог вести машину. Что «это дело жизни и смерти». Учитывая, что Вероника никогда прежде не пользовалась такими драматическими фразами, я предположил, что, вероятно, на самом деле случилось что-то экстраординарное. Тем более та женщина мыла полы в подъезде. Вот только почему в подъезде, я не понял.

Надо знать Веронику, совершенно не приспособленное к реальной жизни существо, чтобы понять, что в ее квартире приключилась микротехногенная катастрофа. Вот и все.

– А что твой Ефим? – спросил я, с трудом произнося это имя. Меня просто воротило от всех этих подробностей ее личной жизни. Старик Ефим, которого я никогда не видел, но о существовании которого знал, – почему она не звонит ему, пусть он пришлет кого-то из своих людей, которые починят ей трубу, розетку, я не знаю, что там еще…

Она сказала с ленивой и капризной злостью, что «Ефим, гад, слился».

– Вероника, ты можешь мне сказать, что случилось и кто меня искал?

– Твоя любовница, вот кто! – выпалила она. – И она видела Сашу.

– Какого Сашу?

– Приезжай, я тебе покажу. Он все еще там…

– Где? Какой Саша?

Вероника обозвала меня и сказала, что если я не приеду, то она все свалит на меня.

– Я знаю, откуда ветер дует, – сказала она напоследок и сама бросила трубку.

Я вдруг подумал о том, что, возможно, в моей жизни все сдвинулось с мертвой точки и теперь движется дальше как-то уж слишком быстро. Лена и корзина ландышей, итальянский ресторан, переезд, теперь вот провокация Вероники, которая, словно чувствуя приближение развязки, решила ускорить затянувшийся процесс перевоспитания. Никогда прежде Вероника мне не звонила, а если и звонила, то чтобы наговорить пьяного бреда, оскорбить… А тут – какая-то женщина, которая приходила по мою душу. Кто? Неужели Лена? Не может быть. И почему на тот мой адрес? И зачем та женщина мыла подъезд хлоркой?

Я позвонил Лене. Чтобы сказать, что переехал и приглашаю ее вместе с Лизой на новоселье, чтобы спросить, какой торт лучше купить, шоколадный или легкий, фруктовый. Мне хотелось поговорить с ней о чем-то несерьезном и приятном, а заодно узнать по ее тону, не сердится ли она на меня, не произошло ли в наших с ней отношениях изменений, связанных с ее возможным визитом к Веронике. Я должен был успокоиться. И уж после этого отправился бы спасать Веронику.

К счастью, Лена щебетала в трубку, заливалась, настроение ее было прекрасным. Она обрадовалась тому, что я так быстро переехал («Оперативненько!»), сказала, что поможет мне разобрать вещи и приготовить что-нибудь вкусное к новоселью.

Вот на этой радостной ноте я и распрощался с ней на несколько часов.

Оделся и поехал к Веронике.

Покупать цветы в этот день я не собирался. И вообще я решил больше этого не делать. Если бы не Елена, если бы не наши завязывающиеся отношения, словом, если бы я был один, то, быть может, чтобы позлить Веронику, я бы и продолжил этот цветочный террор, но теперь все будет по-другому. Пора уже начинать новую жизнь, о чем я и собирался сообщить в самое ближайшее время.

Мог ли я предположить, что буквально через сорок минут я в перепачканной кровью одежде выбегу из квартиры Вероники с острым осознанием того, что моя новая жизнь закончилась, так и не успев начаться?!

Что, доехав до заправки, спрячусь там в туалете, чтобы хорошенько отмыть свои руки от крови.

Кровь, удивительная субстанция, ее смываешь, а она не смывается, она жирная, красная, яркая, словно кричащая о том, что смерть близко… совсем близко…