26. Лиза
– Я не люблю тебя… Нет, пожалуйста… Все кончено…
Ося, хватая меня за руку, пытался поцеловать, а мне неприятен был даже его запах.
– Зачем ты пришел? Как ты мог? Как вы вообще могли?! Что я вам такого сделала? Вы смеялись надо мной все эти годы… пользовались моей добротой, тем, что я думала, что вы люди, нормальные люди… А вы – оборотни! Вы тратили мои деньги, ездили на курорты за границу, а я работала, давала концерты. А потом, когда я стала инвалидом и не смогла играть на арфе, вы предали меня, бросили, оставили меня умирать… ненавижу! Ненавижу!
…Я проснулась. Словно маленькие змеи по лицу струились ручьи пота. За окном розовела пробуждающаяся Москва.
Я была в своей огромной квартире совершенно одна. Прошел почти месяц с тех пор, как Максим перебрался в квартиру напротив, к Лене. Он с легкостью оставил мне мою же квартиру, взяв с меня слово больше никогда ее не сдавать. После его ухода в квартире сохранилась и его скромная обстановка, то немногое, что позволило мне жить с относительным комфортом.
Многое поменялось в жизни нас троих. Моя подруга Лена стала женой, и ее новый муж, Максим Шитов, помог ей выкупить «Бархотку». Моим планам стать владелицей половины цветочного магазина не суждено было осуществиться. Быть может, оно и к лучшему. Что я понимала в цветах, в этом новом для меня бизнесе? Да и какой я бизнесмен?
Я собрала своих знакомых безработных музыкантов, оставшихся не у дел после того, как по вине организатора-пьяницы распался струнный квартет, мы вместе арендовали небольшое помещение в моей старой музыкальной школе, где директором стала моя однокурсница по консерватории Тамара Сквозникова и где за сорок восемь занятий мы договорились платить всего двенадцать тысяч рублей. Купили виолу да гамба, еще одну арендовали на три месяца с тем, чтобы потом выкупить, купили цифровой немецкий клавесин «Линдхольм» (пришлось занять денег у Макса), спланировали репертуар (Гендель, Куперен, Моцарт) и начали репетировать.
Лена, увлеченная собственными цветочными делами, готова была помогать и мне всем чем только возможно. Но самым ценным, конечно, была ее поддержка.
– Я в восторге от того, что вы делаете, ребята! – воскликнула она, впервые поприсутствовав на нашей репетиции и выслушав наш небольшой и еще довольно «сырой» концерт. – Никогда не слышала ничего подобного! Если какие проблемы – обращайтесь!
Жизнь стремительно менялась, привнося новые впечатления от общения с людьми, планы, мечты, проблемы, перспективы… Вот только ночи продолжали оставаться тревожными, и сны обрушивались на меня, одинаковые в своей неотвратимости, ночью мне снился Ося. Или Валентина. И я, не зная, что это сон, страдала, я задыхалась от обиды, я рыдала, я теряла душевные силы, и лишь утром мне удавалось немного прийти в себя, чтобы заняться своими новыми и интересными делами.
Я возвращалась домой уставшая и, чтобы не оставаться наедине со своими мыслями и печалью, принималась писать картины. И если поначалу это были букеты (мне приходилось самостоятельно осваивать акварель, пастель, до масла я еще не доросла), то потом на бумаге стали появляться очень странные ассоциативные рисунки, в них я изливала свое сложное настроение… Живопись под музыку, да еще при включенном беззвучном телевизоре – все это было направлено на то, чтобы забивать свое сознание прекрасным, ярким, вытесняя черную депрессию.
– Жаль, что где-нибудь за ухом у нас нет выключателя, – как-то пожаловалась я Лене, когда мы, выкроив свободное время, уединились у меня за чашкой чая с вареньем. – Вот так бы, раз, и выключила свои мозги. Чтобы вообще ни о чем не думать.
– Подожди, еще время не пришло… Ты все забудешь. Память сотрет многое, что мучает тебя сегодня. Я же тоже была, как ты… Долгое время не могла успокоиться.
– Тебе повезло, ты встретила Макса. Он хороший.
– Твой Ося тоже был хороший, сама же говорила.
– Ладно, не хочу больше о нем… Как ты? Что нового в «Бархотке»?
– На прошлой неделе я заказала напрямую горшечные цветы из Эквадора, ну и тюльпаны к майским праздникам из Голландии. Договорилась с бывшими «дочками» «Бархотки», чтобы продать им часть этих цветов, это для них выгодно, поскольку мои цены будут отличаться от оптовых московских… Словом, экспериментирую, рискую, но мне все это, Лиза, так нравится!
– Как Макс?
– Говорю же, время лечит. Хотя он часто ездит на кладбище, к Аркадию. Думаю, он никак не может успокоиться, не верит он в то, что это он… Ну, ты понимаешь, о чем я. Он постоянно твердит: мой брат не убийца. Я, конечно, стараюсь его отвлечь, рассказываю ему о своих цветочных делах, на выходные мы уезжаем за город, гуляем, а заодно присматриваем за рабочими, которые все еще работают, что-то там доделывают в доме. Это тоже его отвлекает. Ох, Лиза, какое варенье! Откуда оно у тебя? Домашнее.
– Это Людмила. У нее в прошлом году было много черной смородины, вот она и наварила, и меня угостила. Представляешь, она сунула в пакет с вареньем деньги! Для меня! В помощь голодающим Поволжья!
– Какая она молодец!
– Вы обе – чудесные, и я вас очень люблю! Вообще не представляю, что бы я без вас делала.
– Она звонит?
– Люда-то! Звонит, конечно. Кстати! Она только вчера звонила, спрашивала, не собраться ли нам, троим.
– Есть повод?
– Да разве нужен повод, чтобы три подружки встретились и выпили по бокалу шампанского?
– Хотя, что я говорю, повод есть! И у меня, и у тебя! Ты организовала такой прекрасный оркестр, просто чудо какое-то!
– Знаешь, у нас завтра репетиция, и послезавтра тоже, потом мне надо еще кое с кем встретиться, посоветоваться насчет первого концерта… Возможно, это будет корпоратив в одной компании, где меня знают как арфистку… Нужно же с чего-то, с кого-то начинать, обкатать, показать, проверить на публике… Словом, мне предстоят тяжелые дни. Так, может, сегодня с Людмилой и встретимся? Я буду очень рада.
– И я сегодня свободна! У меня в магазине новые стеллажи устанавливают!
– Так я звоню?!
Людмила приехала с шампанским, однако с порога заявила, что праздник откладывается на вечер. На ней были джинсы, скромная красная майка, на ногах – кроссовки. Но чувствовалось, что ее распирает радость, она была возбуждена, смотрела на нас как-то странно, она была сама интрига!
– Мы отправляемся сначала на экскурсию в город Владимир! Поскольку я водитель неважнецкий, то была бы рада, если бы мы поехали на твоей, Лена, машине.
– Во Владимир? – удивилась я. Мы с Леной переглянулись. Понятно было, что это будет непростая экскурсия. Людмила что-то задумала. – Я лично не против. Правда, туда около двухсот километров.
– Да, я знаю. Так что, Лена? Поехали?
– Хорошо… вот только переоденусь.
Был конец апреля, тепло, Москва благоухала запахами мокрого от дождя асфальта, листвы, цветов, она дышала, как живая.
– Чего только не сделаешь из любви, – сказала, загадочно улыбаясь, Людмила, подмигивая мне, сидящей на заднем сиденье машины. – Не уверена, что это когда-нибудь оценится, но очень бы хотелось…
– Может, все-таки расскажешь, куда и зачем мы едем? – спросила Лена.
– А вы не догадываетесь? – уже очень серьезно спросила Люда.
– Вы с Суровцевым что-то нарыли?
– Неужели? – воскликнула я, поскольку до этого момента, если я о чем-то и догадывалась, то не хотела озвучивать больную для Лены тему.
– Понимаете, дело закрыли, а мой Валера ходит как в воду опущенный. Мучается, перед сном без водки не засыпает. А во сне про какую-то болонку говорит. Еще имя странное произносит: «Фиби».
– Фиби – это кличка соседской собачки, – сказала Лена. – Мне Макс тоже о ней рассказывал. Помните эту историю с инвалидной коляской, ну, когда Аркадий заехал в дом на коляске, но не выехал? Твой муж, Люда, подозревал, что Аркадий мог ходить и что он нарочно своим появлением на коляске ввел в заблуждение всех тех, кто занимался этим делом…
– Поверьте мне, Аркадий здесь вообще ни при чем, – сказала Людмила. – И слишком уж все сложно, запутанно, согласитесь? А эта соседка… ее все в подъезде знают, она гуляет возле дома со своей болонкой Фиби… Столько лет Фиби была девочкой, а тут друг стала мальчиком!
– Ты встретилась с ней?
– Конечно! Кира Осиповна Мейер, чудесная женщина. Просто душа-человек! Я как бы случайно столкнулась с ней в том дворе, где жила Вероника. Сказала, что хочу снять квартиру в этом районе, спросила, не знает ли она, может, кто сдает в этом доме. Она высказала предположение, что, возможно, будут сдавать квартиры под номерами «четыре» и «пять», поскольку они вот уже пару недель как пустуют. Да только, сказала она, одна из квартир «нехорошая», там молодую хозяйку убили не так давно.
Вот стоим мы, разговариваем, я задаю ей вопросы, она отвечает. Рассказала про Аркадия, который никак не мог успокоиться после развода с Вероникой и потом, по ее словам, покончил с собой. Рассказала про Максима, брата Аркадия, который очень любил его… Между тем собачка, пока мы говорили, два раза справила нужду и, поверьте мне, она делала это как девочка!
– И что с того?! – не выдержала Лена. – Ты думаешь, мне все это приятно слышать?
– Она нервничает, – тихо заметила я.
– Спокойно! Как вы не понимаете, что на видео вовсе не Кира Осиповна Мейер! А совершенно другой человек, но тоже в черном плаще. Лицо скрыто зонтом! Мы с Суровцевым много раз просматривали эту запись и пришли к выводу, что убийца, может, Аркадий, заехал в дом на коляске, а вышел одетый как Кира. И чтобы все выглядело идеально, убийца раздобыл где-то болонку, очень похожую на Фиби, с той лишь разницей, что это был кобель.
– Так все-таки Аркадий… – ухмыльнулась Лена. – Я думала, что-нибудь новенькое…
– А я вот лично не могу себе представить, чтобы Аркадий, который в моем представлении был человеком благородным, пусть и не совсем здоровым… чтобы он переодевался в женскую одежду, искал какую-то болонку! К тому же, зачем ему было заезжать в подъезд на коляске?! – это уже сказала я. – В чем смысл? Если он ходил, то мог и войти уже одетым, как Кира, разве я не права?
– Вот именно! И это как раз не дает покоя Валере, – сказала Людмила. – Каким бы странным ни был убийца, какая-то логика должна быть. Если убийца хотел на Аркадия все свалить, то почему бы не выехать на коляске обратно?
Вот поэтому я все-таки попросила Суровцева, чтобы он поговорил с судмедэкспертом, делавшим вскрытие Аркадия: мог он ходить или нет?
– А разве в официальном отчете по результатам экспертизы этого нет?
– Есть. Там такие специфические термины… Словом, атрофия мышц обеих ног. Получается, что ходить он не мог. Но мне нужно было знать точно, понимаете?
– И что? Кто же это был?
– Все по порядку. Какие еще странности были в этом деле, помимо этих видеокадров?
– Да все было странно! – сказала Лена. – То, что все мужики летели, как на мед, на ту алкоголичку… Что она выбрасывала трупы своих убитых любовников в окно…
– Но она точно их выбрасывала, – сказала я. – Потому и пить стала крепко, что не могла этого забыть… Но и пойти в полицию и рассказать все тоже не нашла в себе силы. Была уверена, что ее осудят и посадят. Неизвестно еще, как бы я повела себя на ее месте…
– Так, может, она сама их и убивала?
– Мы отвлеклись. Что еще странного? Ну, вспоминайте! – потребовала Людмила.
– Сиделку отравили, – сказала я. – Ее-то за что?
– Правильно! Вот я и решила выяснить побольше об этой Любе. Я узнала от Зосимова, когда будут похороны, они должны были состояться как раз на следующий день после его разговора с ее сестрой Марией Калмыковой, и отправилась на Верхнюю Масловку. Приехала, позвонила в дверь, мне никто не открыл. Было двенадцать, как раз время, когда должны были начаться похороны.
– Может, ты чего-то спутала?
– Как же я могла спутать, если Валера сам лично видел в прихожей крышку гроба, а в гробу – покойницу?!
– Да уж, действительно странно, – сказала Лена.
Между тем мы выехали из Москвы и мчались в сторону Владимира. Трасса была загружена, нетерпеливая Лена все время обгоняла идущие впереди машины, подчас неоправданно рискуя, и мы Людмилой понимали, что она волнуется, злится и, вполне возможно, уже сто раз пожалела, что согласилась на эту непонятную поездку.
– И куда же делся гроб? – спросила она.
– Я позвонила соседке, чтобы спросить об этом. Выяснилось, что никто не знает, когда «Маша похоронила свою сестру». Я напросилась на чай… И узнала, что Мария Калмыкова – прекрасная женщина, добрая, душевная, она очень любила свою сестру и что все, кто ее знал, кто жил по соседству, были уверены, что похороны пройдут в самые ближайшие дни, а некоторые женщины вызвались помочь с готовкой на поминках, поскольку решили, что так будет дешевле, ведь людей ожидалось не так много. Но все это были лишь разговоры. Мария так никому ничего и не сказала, не пригласила, никто не знал, когда тело привезли, куда увезли, словом, похорон не было!
Лена даже присвистнула от удивления.
– Почему? – спросила я.
– Никто ничего не знает. Тогда я с помощью все того же Володи Суровцева…
– Ты с ним не расплатишься, честно! – улыбнулась Лена и крутанула руль влево так, что мы с Людмилой, визжа, повалились вбок.
– Да не гони ты как сумасшедшая! – закричала я. – У меня еще полно дел в этой жизни!
– Все-все… Больше не буду. И что дальше?
– Он выяснил, на каком кладбище похоронена Любовь Петровна Калмыкова. Ее похоронили на Раевском кладбище. Володя съездил туда. Дата захоронения совпадает с той датой, о которой мне сообщил Валера.
– То есть получается, что Мария одна хоронила сестру? – предположила я. – Рано утречком приехал автобус и увез гроб с телом. Может, она тоже повредилась рассудком? Кто так поступает-то?
– Но факт остается фактом. Любовь Петровна захоронена. А вот Мария Калмыкова исчезла. Эта же соседка позвонила мне через неделю и сообщила, что какая-то незнакомая женщина уже два раза входила в эту квартиру. Позже выяснилось, что это риелтор, приводила покупателей осматривать ее.
– Понятно… Мария решила продать квартиру и уехать. Тоже как бы странно…
– Вот и я об этом же. Так… Надо бы посмотреть карту Владимирской области, нам в Боголюбово…
– Мы кого ищем-то? Марию Калмыкову? – спросила Лена. – Хочешь спросить, почему она не похоронила сестру как полагается, зажала поминки?
– Всему свое время. Понимаете, мне надо было узнать, что она вообще за человек, раз так поступает. И мы с Володей, втайне от Зосимова, конечно, отправились в Выхино, нашли кафе, где она работала помощником повара. Разговорились с шеф-поваром, ее зовут Татьяна. Татьяна подтвердила, что Мария звонила в кафе, сказала, что у нее умерла сестра, короче, отпросилась. И больше не звонила. Я рассказала ей, что Мария пропала, что продает квартиру, Татьяна очень удивилась. Она сказала, что Маша недавно сделала ремонт в своей спальне, купила новую кровать, дорогой матрац, ортопедический, потому что у нее проблемы со спиной, и что она не собиралась ничего менять в своей жизни и уж тем более продавать свою квартиру. Я попросила ее рассказать о Марии, нарочно предположила, что, может, у нее завелся любовник, на что Татьяна ответила мне, что Мария всегда жила одна, что никаких мужчин у нее, во всяком случае в последнее время, не было. Знаете, мы с Володей так и уехали бы оттуда несолоно хлебавши, если бы он не оглянулся и не обратил внимание на вывеску кафе. «Луговое».
Ни я, ни Лена на это название никак не отреагировали.
– В «Луговом» несколько лет назад была расстреляна банда… в которую входил и небезызвестный нам Сычов, тот самый, на чье имя был зарегистрирован пистолет, из которого убили Веронику, ее приятеля-студента Никитина и, предположительно, еще двух ее любовников. Вот оно – недостающее звено! Связь между убийством Вероники и Сычовым! Мария работала в этом кафе, там была пальба… Возможно, в какой-то момент она и заметила где-нибудь на полу пистолет…
– Так это она убила Веронику? – одновременно спросили мы с Леной.
– Вот сейчас все и узнаем.
– И что, она живет в Боголюбово? Как ты ее нашла?
– Володя помог. Он связался с той самой женщиной-риелтором, которая занимается продажей квартиры Калмыковой, и та сообщила ему, что хозяйка поехала в Боголюбово, у нее там дом. И, самое интересное, Мария Калмыкова действительно является владелицей двухэтажного дома в Боголюбово. Дом куплен в прошлом году, за пять миллионов рублей. Деньги большие, мы с Володей начали копаться в ее финансовых делах и выяснили, что она как раз перед покупкой дома брала кредит – четыре с половиной миллиона. Два миллиона она уже выплатила.
– Мы что, брать ее будем? – усмехнулась Лена. – С чем мы к ней едем-то?
– Поговорить, – коротко ответила Людмила.
– О чем?
– Сами все увидите и услышите.
…Дом хоть и был в два этажа, все равно не выглядел на пять миллионов. Расположенный на самой окраине поселка, он буквально зарос одичавшей порослью кленов, вязов, молодые назойливые деревца просто душили его своими нежными зелеными побегами, доходящими до высоких арочных, с прогнившими рамами окон второго этажа. К окнам лепились крошечные и какие-то несерьезные, не внушающие доверия балкончики. Крыша венчала чердак с круглым слуховым оконцем-иллюминатором. Дом был старый, покрытый несколько раз толстыми слоями красок бежевого, желтого оттенка. В некоторых местах слои краски отвалились, открывая миру выщербленную кирпичную кладку грязно-бурого цвета. Единственной ценностью этого дома были его размеры. Дом, судя по планировке, состоял из четырех квартир, которые хозяйка решила привести в порядок и продать. Об этом, во всяком случае, мы разговаривали в машине, когда уже прибыли на место.
– Итак, – командовала Людмила, еще не потерявшая свой запал, задор и энергию. – Мы приехали сюда по объявлению, собираемся покупать этот дом.
– Что-то мне как-то не по себе, – призналась я.
– Всем не по себе, – сказала Лена. – Темнеет… Не поздновато для разоблачения? Перестреляет нас эта Калмыкова как воробьев…
– Пистолета у нее уже нет…
Людмила решительно направилась к едва заметной среди ветвей и листвы двери.
– А может, дом вообще нежилой? – сказала я.
– Вы не чувствуете запах?
– Кто-то кофе варит, – сказала Лена. – И курит.
Мы открыли дверь и оказались в тесном коридоре с лестницей, идущей наверх. Принюхались, а потом услышали звук работающего телевизора.
Все вокруг дышало разрухой, полы скрипели, стены давно не видели свежей краски, пахло кошачьей мочой, кофе и дымом сигарет.
Мы шли на запахи и звуки. Поднялись на второй этаж и в самом конце увидели приоткрытую дверь. Подошли. Остановились в нерешительности. Затем Людмила постучала.
– Кто? – услышали мы женский голос.
– Мы по объявлению! – крикнула Людмила.
За дверью послышалось какое-то движенье, затем зашаркали подошвы обуви об пол, и мы увидели перед собой женщину, закутанную в теплую шаль. В одной руке она держала чашку с кофе, от которой исходил приятный аромат, в другой – тонкую женскую сигарету.
Женщина была коротко пострижена, лицо бледное, глаза смотрели на мир устало, с долей ненависти ко всему живому.
– Вы кто такие будете? Какое еще объявление?
– По интернету… Этот дом продается. Мы приехали сюда из Москвы.
– Уже не продается. Идите отсюда.
– Что же это вы так грубо… – возмутилась Лена. – Откуда нам знать, что дом продан?
– Да на что вам, москвичам, этот дом? Вы что, не успели разглядеть, что он собой представляет? Рухлядь!
– Вы – хозяйка?
– Я. Что дальше? Говорю же, уходите. Я плохо себя чувствую.
– А вы не могли бы сдать нам одну из комнат? – внезапно спросила Людмила. – Хотя бы на одну ночь? У нас с машиной проблема, это раз. А еще мы проголодались, замерзли и ужасно устали. Это уже третий дом, который мы смотрим. И все мимо.
Женщина внимательно нас оглядела.
– Так зачем вам дом сдался здесь, в Боголюбово?
– Мы – художники, искали место покрасивее, чтобы было где жить, писать… Ну, и чтобы подальше от Москвы и одновременно не так и далеко… У вас же здесь монастырь, места красивейшие…
– А… Ну да. Ладно, на первом этаже есть комнаты пустые… Хотя… Нет, там крысы, я яд везде разложила… Так и быть, располагайтесь рядом со мной через стенку. Я вам одеяла дам, да и поесть что-нибудь сообразим. Колбаса копченая есть, свежая. Я только сегодня купила. Капуста квашеная. Хлеб, чай, конфеты.
– Мы за все заплатим, – поспешила ее успокоить Людмила.
– Да ладно, не обеднею… А вы расскажете мне что-нибудь интересное про вашу московскую жизнь. Я вообще про художников ничего не знаю. Ну, чего стоите-то, заходите! Вон диван, садитесь. Сейчас чай приготовлю.
Она прямо на глазах оттаивала. Мы прошли в просторную, ярко освещенную комнату, три окна которой выходили как раз на заросли молодых кленов. Диван, круглый стол, новенькая плазма (хозяйка предусмотрительно щелкнула пультом, отключая звук), холодильник в углу, раковина.
– Меня зовут Люда. А это Лена, Лиза.
– Мария Петровна, – немного лениво, с ноткой снисходительности произнесла Калмыкова.
Людмила зыркнула на меня, приподняв одну бровь: мол, ну, что я говорила?!
Продолжая кутаться в шаль, хотя в комнате было тепло, Калмыкова достала из холодильника колбасу, протянула мне нож: «Режь!»
Я принялась резать колбасу, Лене она дала черный хлеб, а сама стала доставать из заварочного чайника использованную заварку.
– Да, места здесь красивые… Что верно, то верно.
– Думаю, эти места вдохновили бы не только художников, но и поэтов, писателей… – продолжала, едва заметно нервничая, Людмила. Она помогла хозяйке расставить чашки для чая, насыпала в сахарницу сахар. – Не понимаю я этих риелторов, дают объявления о продаже домов и квартир, которые уже проданы, куплены… Дурдом! Ой, что это там было?
Она внезапно схватила со стола пульт и принялась щелкать им, переключая каналы.
– Ой, ну куда же это делось? Вот только что прямо!
– Что увидела-то? – Калмыкова нахмурила брови. – Кино, что ли, интересное?
– Ой, нет… Может, мне показалось. Флешмоб! Слышали когда-нибудь?
– Я и слова-то такого не слышала…
– Ну, это когда масса людей одновременно начинает танцевать на площади, к примеру, или объединяться в оркестр, словом, совершать вместе какое-то действие! Вы что, не видели ни разу?
– Да не знаю…
– А я вот, например, вообще была свидетелем одного из первых флешмобов, давным-давно, лет десять тому назад… Представляете, прихожу в библиотеку, в зал абонементов, ну, там, тишина, все ходят, книжки себе выбирают или заказывают. А в углу стоит рояль. Старый такой. Вдруг к роялю подходит один парень, начинает тихонько играть… Потом откуда-то из глубины стеллажей доносится звук скрипки, начинает звучать дуэт… Все присутствующие в недоумении. Затем откуда-то сверху начинают опускаться розовые и белые шары, прямо на читателей… После чего один за другим из-за книжных стеллажей показываются люди, у всех в руках букеты с цветами. Их становится все больше и больше… Я тогда, честно признаться, подумала, что мне сон снится… Я была неподготовленным человеком. Ну и под конец к одной из девушек, которая стояла, прижимая к груди книгу, подходит молодой человек в костюме, весь такой красивый, торжественный, и протягивает девушке кольцо, делает ей предложение… Супер! Это было нечто!
Все сели за стол, хозяйка принялась разливать по чашкам чай. Людмила же, сидя напротив Марии Петровны, спросила:
– А вы разве ничего такого не видели?
– Нет… – похоже, она не придала значения ее вопросу и ответила на него как-то рассеянно. – Флеш… моб… Слово-то какое.
– Ну как же, Мария Петровна, вы же сами все это и придумали!
– В смысле? – Калмыкова даже улыбнулась и, улыбаясь, смешно так нахмурила брови. – Что я придумала?
– Да вы же всю эту постановку там, в библиотеке, и придумали! Вы же дружили с матерью этого парня, который сделал предложение. И в тот момент, когда все это происходило, вы были среди присутствующих!
– Нет, нет, вы меня с кем-то путаете. Давайте, ешьте…
– Ах, какая колбаса! «Краковская», обожаю! – отвлекла ее Лена, которая начала кое-что понимать.
– А где у вас туалет? – спросила, угомонившись со своим флешмобом, Людмила.
– Внизу, на улице, где же ему еще быть-то, – развела руками Калмыкова.
Людмила ушла, мы с Леной сделали себе бутерброды и уписывали за обе щеки.
Внезапно на улице кто-то позвал:
– Люба!
И наша Калмыкова бросилась к окну, распахнула его… И застыла, простояла так несколько секунд.
Дверь открылась, на пороге стояла раскрасневшаяся Людмила.
– Любовь Петровна?
Та резко повернулась. Пожала плечами.
– Если бы вы были Марией, Машей, то отлично бы помнили тот флешмоб… – сказала Люда, возвращаясь на свое место. – Но в том-то и дело, что вы – Люба. Та самая Люба, которая убила свою сестру…
Калмыкова как-то сразу обмякла, сев на стул, глубоко вздохнула, поджала губы.
– Понимаете, в чем дело… – начала Людмила, набивая рот колбасой. – Когда в деле появляются странности – жди развязки. Нет странностей – нет развязки. Честно. Вы же нарочно проделали весь этот трюк с коляской, чтобы запутать всех вокруг. А у вас неплохо получилось. Особенно со следами колес! Вы представляете, – обратилась Людмила к нам с Леной, – мы же все думали, что в дом въезжает Аркадий на своей коляске, а на самом деле это была совершенно другая коляска, вот эта дама, которая сейчас делает вид, что ничего не понимает, одолжила ее на время у одной своей знакомой, живущей в соседнем доме. Она оделась, как Аркадий, въехала в соседний подъезд, а там уже встала и спокойно пошла по своим кровавым делам…
– А коляска? – спросила Лена.
– Да коляску она потом просто бросила, и все!
– Но на площадке следы именно коляски Аркадия!
– Пока Аркадий спал, она открутила колесо, положила его в большой пакет, принесла куда нужно и прокатила по полу, по месту преступления… Вот и все! А потом вернула это колесо обратно, прикрутила.
– Вы зачем убили Веронику? – не выдержала я. – Что она вам сделала?
– Вы молоды… – произнесла, медленно поднимая голову, Калмыкова. – А молодость – прекрасна. И тут уж ничего не сделаешь…
– За что вы убили этих мужчин? Вы вообще понимали, что делаете?
– Аркадий таял на глазах, глядя на них, он видел их в окно, и жизнь медленно уходила из него, но что он мог сделать, что, жалкий инвалид, влюбленный в эту тварь? И когда я пристрелила первого, он мне вообще не нравился… Хлыщ! Так вот, когда я пристрелила его, и Аркадий, само собой, больше его не видел у Вероники, он стал поправляться.
– Вы специально оставляли трупы перед дверью Вероники?
– А как же! Конечно! Пусть ее таскают по прокуратурам, судам, пусть посадят за убийство! В любом случае, обратись она в полицию, неприятностей у нее был бы полон рот! Кто ж мог предположить, что она будет отвозить их куда-то там… Пьяница, а сообразила!
Потом появился музыкант. Он стоял возле окна и играл ей на своем идиотском инструменте. Придурок! Как будто он не понимал, что нашу Нику интересует совершенно другой инструмент… Она же проститутка! Тварь! А Аркаше опять плохо стало. Он стал копаться в себе, говорил мне, как близкому человеку, что у него нет таланта, вот поэтому Вероника его так и не полюбила…
– А цветы? Ведь это ваша идея? – спросила Людмила. И тут же, обращаясь к нам, объяснила: – Помните, в квартире Вероники была найдена книга, роман Золя. Так вот. Именно эта книга и помогла мне найти вас. Там была библиотечная карточка, по которой я и вышла на Марию Петровну Калмыкову. Я была в этой библиотеке, там заведующая – хорошая подруга вашей сестры Марии. Она-то и рассказала мне эту историю с предложением руки и сердца… Быть может, никто никогда бы не обратил особого внимания на эту книгу, но только не вы, женщина, страдающая от ревности, зависти и еще один бог знает от чего… Эти цветы, которые почти каждый день посылались Веронике… Поначалу это действительно были знаки любви, а потом… А потом вы дали Аркадию почитать этот роман, и мысли его потекли в другом направлении, ведь так?
Я взглянула на Лену, но она лишь пожала плечами.
– Любовь Петровна, вы не подскажете нам, как умерла главная героиня этого странного сентиментального романа?
Калмыкова криво улыбнулась уголком своего опущенного рта.
– Она задохнулась в цветах.
– Вы потому не отговаривали Аркадия прекратить эти цветочные подношения? Вы внушали ему мысль, что она должна задохнуться в этих цветах, умереть, что ее смерть принесет Аркадию облегчение, что он наконец-то избавится от этого наваждения, выбросит свою унизительную подзорную трубу и заживет нормальной семейной жизнью с женщиной, которая его любит.
– Да. Именно.
– А он вас любил?
– Говорил, что любит, – вздохнула Люба.
– Он обещал жениться на вас?
– Конечно, обещал.
– Вы рассказали ему, что сделали с ее любовниками?
– Да. Он знал. Он ценил это.
– Как вы убедили его убить Веронику?
– Она узнала, что он за ней следит… И сама распахивала окна или раздвигала шторы, чтобы он мог видеть все, что она делает с этим… мальчишкой, студентом… Это было отвратительно. Это был спектакль для него. Мне пришлось ему сделать укол, чтобы он успокоился после одного из таких сеансов… А мне он нужен был здоровым.
– Что еще он вам обещал?
– Да вы же сами все знаете. Он обещал мне долю в их с Максом бизнесе. Так он оценил все, что я для него сделала.
– Но он обманул вас.
– Да. Обманул. Макс оказывал на него большое влияние. Думаю, он-то и настроил Аркашу против меня. И когда я случайно наткнулась на документы, из которых следовало, что мой Аркаша отдал все брату, я решила выйти из игры. Совсем. Но мне надо было обезопасить себя. И тогда я придумала эту историю с коляской. Пусть все думают, что это Аркадий убил свою бывшую жену. Да, я его подставила. Но трюк с коляской был хорош лишь на расстоянии, то есть лица сидящего в коляске человека невозможно было разглядеть, когда коляска въезжает в соседний подъезд… Я знала, как расположены камеры видеонаблюдения. А вот выехать на ней закамуфлированной под Аркадия было уже проблематично. И тогда я придумала этот черный плащ Киры, одолжила собаченцию…
– Она вас и подвела, – сказала Людмила.
– Плевать, – бросила Калмыкова.
– Почему бы вам было на этом не остановиться? Зачем вы убили Аркадия?
– Оставить в живых этого идиота, который использовал меня как только мог! Который мог выдать меня в любой момент?! Который оказался предателем, подлым обманщиком?! Грязный извращенец!!! Ненавижу!
– А свою сестру? За что?
– Да потому что она обо всем догадывалась, это во-первых. Во-вторых, все разрушилось… Она была слишком чистой и хорошей, словно укор мне. Она должна была уйти, чтобы освободить место мне. Я же снова оставалась без крыши над головой, без работы, без денег…
Моя сестра умерла спокойно и быстро. Я достойно ее похоронила. Никто из товарок не увидел ее в гробу, как не увидели и меня. Я похоронила ее, обратилась к риелторам, чтобы продали мою квартиру…
– Вашу?
– Так никто никогда бы не узнал, что я – не она. Да, мы, конечно, не близнецы, но мы погодки, у нас схожие черты лица. Мне достаточно было постричься и перекраситься, все! Черная траурная косынка, черные очки… Как вы меня вычислили?
– Но она же ваша сестра! – воскликнула Лена.
– По сценарию сиделка Люба должна была умереть от разрыва сердца. Кто бы мог подумать, что эксперты усомнятся в естественной смерти Аркадия… Вычислили этот препарат…
Да вы поймите, мне пришлось пережить такое, после чего многое становится обычным, привычным и не таким уж трагичным… Мне очень хотелось пожить спокойно и с деньгами. Я знала, что Маша купила этот дом, знала, что она собирается отремонтировать его и продать, чтобы сделать себе какие-то деньги на старость… Вот потому я здесь. Я – Мария Петровна Калмыкова. Еще чаю?
