Глава двадцатая

О том, что Барыгин, Шамин и Темнов арестованы и находятся вместе с ним в одном и том же изоляторе, на Матросской тишине, Валерий не знал, а поэтому все бесконечно длинные дни и бессонные ночи в ожидании первого допроса в изоляторе он в мельчайших подробностях восстановил все, что он делал те двое суток, которые провел в компании Барыгина и его друзей. Не знал Валерий и того, что следователь, возбудивший против него и компании Рыжего уголовное дело по статье сто сорок пятой (грабеж) Уголовного кодекса РСФСР, три дня назад после автомобильной аварии попал в больницу Склифосовского с тяжелыми травмами, а поэтому дело было передано старшему следователю Ладейникову. В душе Валерий не чувствовал за собой никакой вины. О том, что чем-то набитые тяжелые чемоданы, вынесенные из дома по улице Станиславского, были украдены, он догадался только в Софрине, когда Барыгин, Шамин и Темнов (фамилий их Валерий не знал, друг друга они называли по кличкам: Рыжий, Верблюд и Рысь), закрывшись на веранде, куда они внесли все три чемодана, о чем-то громко и зло спорили. Потом, утихомирившись, все трое куда-то уходили, оставив Валерию раскрытый чемодан с книгами. Рыжий разрешил Валерию посмотреть книги, многие из которых были в кожаных переплетах, с корешками, тисненными золотом. Такие книги Валерий раньше видел только на витринах букинистических магазинов да в Ясной Поляне в библиотеке Льва Толстого. А тут держал эти старинные книги в руках, листал их, бегло просматривал заголовки с буквой «ять» в словах.

Поздно вечером, когда возвратились все трое и принесли с собой две сумки с водкой, вином и закуской, началось пиршество. Первый раз в жизни Валерий пил водку, пил наравне со взрослыми. Запьянел быстро. А дальше… Что было дальше — он ничего не помнил.

Следователь Ладейников, которому вчера дважды звонила инспектор по делам несовершеннолетних капитан милиции Веригина с просьбой изменить меру пресечения Валерию Воронцову, первыми допросил главных виновников совершенного преступления: Барыгина, Темнова и Шамина, и уж только потом, когда картина вырисовалась полностью и разнобоев в показаниях всех троих не было, он приехал в следственный изолятор на допрос Валерия Воронцова.

И вот Валерий сидел перед Ладейниковым, заложив руки за спину, и смотрел на него так, словно вся его дальнейшая судьба сейчас лежала в руках следователя. Вначале, как этого требовало процессуальное предписание любого допроса, Ладейников заполнил протокол со всеми его демографическими данными, потом, сделав паузу, долго молча смотрел на Валерия и, как ему показалось, впервые за многие годы работы в прокуратуре с горечью подумал: «По глазам видать: душа светла и чиста… По молодости, по незнанию влип в беду. Ограбление квартиры… Групповое…» Вспомнив следователя Сикорского, возбудившего уголовное дело и для всех четырех мерой пресечения избравшего содержание под стражей, подумал: «По Воронцову ты, Сикорский, переборщил, перестраховался… Даже не учел, что парень несовершеннолетний… Нет в деле и характеристики из школы. И, как на грех, прокурор был в отпуске. Заместитель тоже не вник по-настоящему в дело, пошел на поводу у Сикорского. Буду докладывать прокурору, как только вернется из отпуска. Против парня дело нужно прекращать. Буду настаивать!»

Зная о степени участия Валерия в ограблении квартиры из показаний Барыгина, Шамина и Темнова, Ладейников решил начать разговор издалека.

— Расскажи, Валера, о себе. Как живешь, чем дышишь? Как учишься? Мне сказали, что ты вторая шпага Москвы среди юниоров?

Валерий подавленно молчал, потупив взгляд в пол.

— Что же молчишь?

— Вы так много вопросов задали сразу… Даже не знаю, с чего начинать.

— Начни хотя бы с последнего вопроса: мне сообщили, что ты — вторая шпага Москвы среди юниоров. Это верно?

— Верно, — тихо и виновато ответил Валерий.

— Кто твои родители? Их специальность?

Голова Валерия опустилась еще ниже.

— Ты нездоров? — спросил Ладейников.

— Нет, я здоров…

— Ну, так что ж? Кто отец твой?

Этого вопроса Валерий никак не ожидал. И снова подавленно молчал.

— Не хочешь отвечать на мои вопросы? — сказал следователь, видя, как помрачнело лицо Валерия.

— У меня нет отца, — еле слышно проговорил Валерий.

— Умер?

— Нет.

— Развелись с матерью?

— Нет…

— Бросил вас?

— Наверное… — Валерий ладонью стер со лба выступившие капельки пота.

— Разве тебе мать о нем ничего не рассказывала?

— Не рассказывала.

— Интересно… — Ладейников пожал плечами и тут же пожалел, что таким облегченным, безразличным словом «интересно» подытожил разговор об отце Валерия.

— Ничего здесь интересного нет.

— А мать? Где работает?

— Она врач.

— У тебя еще есть братья или сестры?

— Нет.

— Мать замужем?

— Да.

— Кто твой отчим?

— Он пишет диссертацию.

— По каким наукам?

— По педагогическим.

— Сколько лет твоему отчиму?

— Двадцать шесть.

«Да, разница заметная», — про себя подумал Ладейников, которому всегда казалось, что браки, в которых жена намного старше мужа, не только непрочны, но в сущности своей часто бывают драматичны.

— Теперь расскажи все по порядку: как ты познакомился с Барыгиным, как случилось, что ты попал в компанию этой тройки во второй половине дня шестого августа? Одним словом — вспомни все: когда, что, где, с кем, каким образом…

После некоторого молчания Валерий начал рассказывать то, что следователю было уже известно из показаний Барыгина, Темнова и Шамина. Но так как этого требовал строгий порядок уголовного процесса, Ладейников записывал все подробно и в душе был удовлетворен, что показания Валерия полностью совпадали с предыдущими показаниями арестованных по делу ограбления квартиры по улице Станиславского. Валерий даже вспомнил названия старинных книг, которые он нес в тяжелом чемодане и содержимое которого Барыгин разрешил ему посмотреть на даче в Софрине.

Поездка в такси до серого дома с лепным карнизом на улице Станиславского, ожидание на лавочке в скверике, передача ему тяжелого чемодана, который он нес до такси вслед за Шаминым и Темновым… Все совпадало с показаниями остальных подследственных. Потом поездка на том же такси до Ярославского вокзала.

— О чем разговаривали твои новые друзья, когда вы ехали в такси на Ярославский вокзал? — спросил Ладейников.

— Они молчали и много курили.

— Возбуждены были?

— Да.

— Ты не подумал тогда, когда нес тяжелый чемодан, что являешься соучастником ограбления квартиры?

— Нет. Рыжий мне сказал, что нужно помочь родственнице перевезти вещи на дачу.

— А когда ты понял или почувствовал, что эти три чемодана — все краденое?

Валерий что-то хотел сказать, но сдерживался.

— Мой вопрос понятен?

— Понятен.

— Я жду на него ответа.

— Я догадался об этом, когда было уже поздно…

— Это когда?

— Когда они о чем-то спорили на веранде. Некоторые слова я слышал.

— Что это были за слова?

— Кто-то из них предложил все разделить на три кучки и кинуть жребий.

— А двое других как ответили на это?

— Один согласился, а другой сказал: лучше продадим и разделим деньги.

— А у тебя не было в тот вечер побуждений: как только ты вырвешься из этой компании — так сразу же об этом преступлении сообщишь в милицию?

— Тогда я об этом не думал, — понуро ответил Валерий.

— Почему? Ведь ты уже убедился, что совершена кража и ты в ней соучастник?

— Я испугался…

— А потом?

— Потом… — Валерий долго молчал, словно не решаясь сказать то, что он был должен сказать. — Потом меня заставляли пить… Я много пил, а дальше ничего не помнил.

— Тебя рвало?

— Да… Я думал, что я умру.

— Кто тебя принуждал пить?

— Эти двое…

— Верблюд и Рысь?

— Да.

— А Рыжий? Он тоже принуждал?

— Нет, он, наоборот, вроде бы оберегал меня. Весной он просил меня, чтобы я помог его младшему брату записаться в секцию фехтования.

— И ты обещал?

— Да… Я даже говорил об этом со своим тренером.

— Когда это было?

— Это было еще до моей поездки в Белоруссию.

После того как допрос был закончен и Валерий подписал все листы протокола, Ладейников задал вопрос, который он не планировал, когда вызывал Валерия в комнату следователя. То доброе, что о нем говорила по телефону капитан милиции Веригина и что он принял на веру, в нем еще более утвердилось, когда он лично увидел Валерия и провел допрос, который со стороны мог показаться задушевной беседой.

— У тебя есть какая-нибудь просьба к следствию? — спросил Ладейников.

Помолчав и словно не решаясь: спросить или не спросить, Валерий все-таки обратился к следователю с вопросом:

— К вам не приходила мама?

О том, что мать арестованного Воронцова находится в больнице с обширным инфарктом, Ладейникову сообщила инспектор Веригина и просила при этом ни в коем случае не проговориться во время допроса Валерия. А поэтому ответ Ладейникова был внешне спокойным и даже безразличным:

— Нет, пока не приходила.

— Гражданин следователь, я знаю — она к вам придет. Обязательно придет, когда узнает, что дело ведете вы.

— И что же мне ей сказать?

— Скажите ей, что чувствую я себя нормально, что я здоров.

— А еще что ей сказать?

Валерий задумался и ничего не ответил.

Видя замешательство Валерия, которому, как понимал Ладейников, о многом хотелось попросить, он сам пошел навстречу Валерию.

— А еще я скажу матери, что, по всей вероятности, ты скоро покинешь дом на Матросской тишине и будешь дома на своей родной улице.

— Как?!.. — Валерий всем корпусом подался вперед. Глаза его расширились. — Вы это серьезно?

— Серьезно.

— Но ведь еще не было суда. В камере мне сказали, что здесь держат до суда даже тогда, когда суд оправдывает.

— Это неверно. Тебя могут отпустить и до суда. Под личное поручительство. За тебя хлопочут.

Губы Валерия задрожали, на глаза его навернулись слезы. Он изо всех сил крепился, чтоб не разрыдаться. И все-таки нашел в себе силы задать вопрос:

— А кто это делает?

— Об этом ходатайствуют директор школы и инспектор по делам несовершеннолетних капитан милиции Веригина. Помнишь ее?

Валерий низко склонил голову.

— Помню.

Когда по вызову следователя в камеру вошел конвоир, Валерий поднялся с табуретки и, пятясь к двери, с порога посмотрел на Ладейникова такими глазами, в которых тот прочитал много: и благодарность, и чувство своей вины, и клятву, что он будет достоин его доверия, и еще многое такое, что неподвластно словам.