Ириней Лионский (около 130–200 годы)
Ириней был уроженцем Малой Азии, видимо Смирны, где его в юности учил епископ Поликарп. Впоследствии он переехал в Галлию, где рукоположился в пресвитеры. Он выступал в роли посла своей церкви к папе Элевтеру и также заступался за азийских епископов перед папой Виктором в кватродециманском споре, считая неправильным отлучение целых церквей лишь за то, что они следовали древней традиции предшественников (Евсевий, Церковная история , 5.24). Вскоре после 177 года Ириней заменил убитого Потина в роли епископа Лугдуна (Лиона).
Гностицизм
Ириней был не только первым крупным библейским богословом, но еще и видным апологетом ортодоксии. Если раньше христианству требовалось защищаться, главным образом, от римских властей (Игнатий, Поликарп, Юстин) и отчасти иудаизма (Псевдо-Варнава, Юстин, Мелитон) и докетизма (1 Ин, Игнатий, Юстин), ко временам Иринея основной угрозой христианской ортодоксии стал утонченный гностицизм, которому учили Валентин из Египта и Маркион из Азии. Оба они действовали в Риме в середине II века.
О взглядах этих еретиков мы знаем, главным образом, по их опровержениям у ортодоксальных оппонентов (сначала Иринея, чуть позже Тертуллиана). Кроме того, подлинным гностическим текстом, видимо, является коптское Евангелие Истины.7 Гностики учили следующему:
• Помимо высшего духовного Божества, есть Творец (Демиург), создавший материальный мир, противоположный духовному.
• Искры духовного вошли в людей, и их спасение состоит в избавлении из уз материи через знание (гнозис).
• Божественный Христос сошел свыше как носитель гнозиса.
• Христос не обрел настоящей человеческой природы, не страдал и не умирал, но воспринял вид человека и обитал в ненастоящем теле Иисуса.
Одним из столпов гностицизма был Маркион. Его отлучил сначала его собственный отец, епископ города Синопа (малоазийский Понт), а впоследствии – римская церковь. Дело в том, что Маркион отверг ветхозаветный иудаизм с его гневным Богом, решив, что Иисус явил людям иного Бога – любящего. Маркион основательно «подчистил» Новый Завет, оставив лишь Евангелие от Луки (да и из него убрал первые две главы) и десять посланий Павла (без пастырских посланий и Послания к Евреям). Свое учение он изложил в книге под названием «Антитезы», ныне утраченной», где противопоставлял ветхозаветного Бога Закона евангельскому Богу любви.
С Валентином и Маркионом больше всего полемизировал именно Ириней. Ириней написал пятитомный трактат, который обычно сокращенно называют «Против ересей», но на самом деле назывался «Обличение и опровержение лжеименного знания». Выступая против гностического дуализма, он шел по стопам Юстина, причем ссылался на следующие слова последнего: «Я не поверил бы самому Господу, если бы он возвещал другого Бога, кроме Создателя» ( Против ересей , 4.6.2). [28] Ириней также вымостил дорогу последующей антигностической полемике у Тертуллиана и Климента Александрийского.
Богословие Иринея
Ириней отстаивал традиционную веру в единого Бога Отца, который создал все через Сына и Духа, и подчеркивал подлинность воплощения Богочеловека. Его христология опять же традиционна для своего времени, и он подробно развивал тему домостроительства, осуществления в истории спасительного замысла Христова. Продолжая подход Юстина и Мелитона (а в конечном счете, Павла), он считал, что в Ветхом Завете есть прообразы Христа, воплощенного Слова (Логоса) и Сына Божьего. В этом контексте он мыслил историю спасения как восстановление ( anakephalaiôsis ): со Христом, последним Адамом, замыкается круг, начатый с Адама первого.
...
Ибо посреднику Бога и человеков надлежало чрез свое родство с тем и другими привести обоих в дружество и согласие и представить человека Богу, а человекам открыть Бога… Но чем казался, то Он и был, – Бог, восстановляющий в Себе древнее создание человека, чтобы убить грех и упразднить смерть и оживить человека…
( Против ересей, 3.18.7)
И снова:
...
…человека восстановляя в себе самом, он [Христос/ вечный Логос] невидимый сделался видимым… чуждый страдания – страждущим, и Слово стало человеком, все восстановляя в себе…
( Против ересей , 3.16.6)
Ириней настолько сильно подчеркивал реальность богочеловечества Иисуса, что лет через сто его самого будут подозревать в еретической идее, что в воплощенном Христе действовали две личности, божественная и человеческая. Однако во II веке почва еще не созрела для борьбы с несторианством, которая разгорится в эпоху Эфесского собора (431 год).
Стоит добавить в скобках, что Ириней говорил о восстановлении не только роли Адама в Иисусе, но и роли Евы в Деве Марии. Ведь считалось, что в Эдеме Ева была девственницей. Тем самым, две «девы» дополняли друг друга: «Узел непослушания Евы получил разрешение через послушание Марии. Ибо что связала дева Ева через неверность, то Дева Мария разрешила чрез веру» ( Против ересей , 3.22.4).
Борясь с маркионитством, Ириней подчеркивал значение Ветхого Завета. Он постоянно цитировал его и отмечал, что Ветхий Завет также принадлежит Церкви, и оба Завета посланы единым Богом.
...
Если бы он (Христос) сошел от другого Отца, то никогда не пользовался бы первой и важнейшей заповедью из Закона, но всячески старался бы представить какую-нибудь бо’льшую, чем эта, заповедь от совершенного Отца, чтобы не употребить той, какая дана Богом Закона.
( Против ересей , 4.12.2)
Увлеченность полемикой с гностицизмом способствовала акценту на важность Евхаристии, которая, как обновление жертвы тела и крови Иисуса, уходит корнями в реальность Боговоплощения (идея, столь чуждая маркионитам). Все гностики отвергали возможность спасения плоти и искупление Христом человечества через телесную смерть. Соответственно, им не приносила пользы Евхаристия, причастие плоти и крови Спасителя ( Против ересей , 5.2.3). Согласно Иринею, полная божественная и человеческая реальность Христа есть то, без чего не может быть подлинной Евхаристии.
...
Ибо как хлеб от земли, после призывания над ним Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей из земного и небесного; так и тела наши, принимая Евхаристию, не суть уже тленные, имея надежду воскресения.
( Против ересей , 4.18.5)
И наконец, Ириней внес весомый вклад в экклезиологию. О его участии в церковной политике, когда он представлял церковь Лиона и защищал церкви Азии, мы уже говорили. Однако у него есть важные мысли об установлении истины в вероучительных вопросах. Он подчеркивал роль епископов и считал, что апостольское преемство гарантирует чистоту веры. Впрочем, поскольку разбираться в преемстве каждого конкретного епископа есть дело хлопотное, достаточно наличие преемства у самого знаменитого престола, «древнейшей и всем известной церкви, основанной и устроенной в Риме двумя славнейшими апостолами Петром и Павлом» ( Против ересей , 3.3.2).
Смысл последующих слов, несколько туманных, оживленно дебатируется сторонниками и противниками папского примата. Отвлекаться на эти вопросы мы не будем, а заметим, что в любом случае Ириней далее называет критерием ортодоксальной веры не один лишь Рим, но все древние церкви с апостольским преемством.
...
Если бы возник спор о каком-нибудь важном вопросе, то не надлежало ли бы обратиться к древнейшим церквам, в которых обращались апостолы, и от них получить, что есть достоверного и ясного относительно настоящего вопроса? Что если бы апостолы не оставили нам писаний? Не должно ли было следовать порядку предания, преданного тем, кому они вверили церкви?
( Против ересей , 3.4.1)
Со своим антигностицизмом Ириней не испытывал никакой враждебности к иудеям. Его позиция очень далека от взглядов Варнавы и Мелитона. Удивительно оптимистично он сообщает читателям, что иудеи лучше всего подходят для принятия христианства. Иудеев легко убедить в христианстве, поскольку доказательства основываются на их же собственных писаниях.
...
Слышавшие Моисея и Пророков легко принимали Перворожденного мертвых и Начальника жизни Божьей… они уже были научены не прелюбодействовать, не делать блуда, не красть, не обманывать, и что все, что делается ко вреду ближних, есть зло и ненавистно Богу. Посему они легко соглашались воздерживаться от этого, ибо были так научены.
( Против ересей , 4.24.1)
Напротив, с язычниками больше хлопот. Их нужно было учить
...
отстать от идолопоклонства и чтить Единого Бога, Творца неба и земли… и что есть Сын Его Слово, чрез которого Он создал, и который в последнее время сделался человеком среди человеков, преобразовал род человеческий, сокрушил и победил врага человека и даровал своему созданию победу над противником… и что [прелюбодеяния и прочие] такого рода дела злы, низки, и бесполезны и вредны для делающих их.
( Против ересей , 4.24.1–2)
Поэтому Ириней думал, что миссионерствовать среди язычников труднее, чем среди иудеев.
Подведем итоги. Юстин, Мелитон и Ириней сделали многое для возведения все более величественного здания христологии. Их труды сочетают философский подход с доводами, основанными на Библии, и богословскими аргументами.
От Юстина пошла христианская теология, – теология, связанная с греческой философией и совсем иная, чем образ мыслей Иисуса, гораздо менее умозрительный. Не слишком великий мыслитель по греческим меркам, Юстин все же был профессиональным философом-платоником и обладал достаточным багажом знаний, чтобы приводить разумные доводы в защиту своей веры от политических и религиозных оппонентов в лице римских властей и самоуверенного иудаизма. В своих верованиях он был достаточно традиционен (о богосыновстве и божественности Иисуса говорил еще Игнатий Антиохийский), но контекст и подача материала отличались новизной. Если первоначально и до Дидахе большинство в Церкви составляли иудеохристиане, Юстин констатировал, что к его временам все стало наоборот. Он даже видел здесь знак милости Божьей христианству, которая заменила небесные привилегии, дарованные иудеям.
Его основной вклад в развитие христианской мысли состоит в философском обосновании учения о Логосе и уточнении подхода к библейским пророчествам, при котором они мыслились как весть о личности и истории Иисуса из Назарета.
У Мелитона мы видим шаг к трогательному поэтическому синтезу. В культуре, насыщенной гностицизмом, он показал, через типологическую экзегезу Ветхого Завета реальность воплощения Сына Божьего. Тем самым он обозначил основные темы более поздних христологических дискуссий: богочеловечество Христа, две природы Христа (божественная и человеческая), вечность Христа и его явление в конкретный исторический момент.
Ириней успешно боролся с гностицизмом и показал значение христологии для всех аспектов богословия. Его акцент на ценность Ветхого Завета и «домостроительство» Божье, а также концепция «восстановления» ролей Адама и Евы в Иисусе и Марии, закрепились в богословии. Немалую роль в последующих церковных дискуссиях сыграл и его упор на римскую традицию как критерий ортодоксии.
Юстин, Мелитон и Ириней приготовили почву для последних интеллектуальных подвижек, которые превратили харизматическую религию Иисуса в величественную философскую теологию Греческой церкви.