Последний провал Че Гевары
Было бы трудно представить себе более смехотворный план для Боливии, чем тот, который разработал Че Гевара. При президенте Пасе Эстенсоро, в 1952–1953 годах, в Боливии произошла своего рода революция с обширной земельной реформой, которая – в отличие от реформ Че и Фиделя – на самом деле дала крестьянам право собственности на землю, так же как и земельные реформы Дугласа Макартура в послевоенной Японии. Еще более странным является то, что сам Че Гевара в своей знаменитой поездке на мотоцикле посетил Боливию и стал свидетелем положительных результатов реформ. Тем не менее его поразительное искусство самообмана одержало победу.
Каким-то непостижимым образом Че Гевара убедил себя, что в той части Боливии, где население состоит не из безземельных крестьян, а практически целиком из землевладельцев, местные жители будут толпиться в очереди в его палатку, чтобы подписать соглашение с группой иностранных коммунистов о свержении правительства, которое дало им землю, сельские школы и значительную свободу в управлении своими делами. Эти индейцы были очень подозрительны по отношению к иностранцам, и к белым в особенности. Че Гевару не остановил ни один из этих фактов. «Всегда до победы!» – как он любил говорить. На данном этапе своей жизни Че, вероятно, заблуждался точно так же, как и Гитлер в своем бункере.
«Единственное место, где у нас есть серьезная структура, – уверенно говорил Че Гевара боливийскому руководителю Коммунистической партии, Марио Монхе, – находится в Боливии. И те, кто действительно борется с империалистами, – это боливийцы».
Монхе, уроженец Боливии и проницательный коммунист-ветеран, должно быть, гадал, с какой такой луны Че Гевара свалился. Местные индейцы также казались озадаченными. «Их молчание было абсолютным, – писал лидер в своих дневниках о противостоянии жителей боливийского поселения Эспина, – как будто мы жили в разных мирах». Это заставляло Че нервничать. В соответствии со своими принципами, он старательно подготовил партизан, заставив их выучить диалект кечуа, на котором разговаривало большинство индейцев Анд.
Проблема была в том, что индейское население, проживающее в том районе Боливии, который он выбрал для своей славной партизанской кампании, говорило на гуарани – совершенно другом диалекте.
Не существует никаких доказательств того, что Кастро принял всерьез миссию в Боливии. Скорее, это было средство избавиться от Че Гевары. Однозначно то, что его покровители в Советском Союзе явно не были в этом замешаны. Уж они-то знали, когда следует просто тихонько понаблюдать со стороны. Ведь буквально на их глазах все партизанские движения Латинской Америки были уничтожены одно за другим. Единственное, что могла вызвать сия сомнительная авантюра, – это раздражение американцев, с которыми они во время кубинского ракетного кризиса заключили «небольшую сделку» (к огромной досаде Кастро). Зачем же было нарушать это хрупкое равновесие потаканием очередной безрассудной идее Че Гевары? Советское правительство рассуждало так: гораздо лучше работать в рамках существующей в Латинской Америке системы, в то же время постепенно подрывая правительства с помощью узаконенных коммунистических партий. Через несколько лет победа Сальвадора Альенде в Чили принесла свои плоды в рамках данной советской стратегии.
У Боливийской коммунистической партии имелись свои четкие указания относительно плана Че Гевары в Боливии. Глава партии Марио Монхе был верным последователем советского партийного режима и не желал иметь с Че ничего общего – кроме, разве что, желания помочь его убрать. Как только Че прибыл в Боливию, Монхе посетил Гавану и Москву для получения дальнейших инструкций. По словам бывшего офицера ЦРУ Марио Риверона, который возглавлял группу, выслеживающую Че в Боливии, Монхе был рад узнать, что его планы полностью совпадают с планами Кастро. Совет Фиделя, который тот дал Монхе касательно помощи Че Геваре, был очень четким: «Ничего, даже ни одной таблетки аспирина!»
Отсутствие какой-либо заинтересованности у лидера боливийских коммунистов было таким явным, что даже тугодум Гевара наконец-то почувствовал это – хотя сперва и не понял, что истоки этой холодности надо было искать в Москве и Гаване. После встречи с Монхе в декабре 1966 года Че написал в своем дневнике: «Партия уже против нас, и я не знаю, к чему это приведет».
Естественно, это привело к предательству, к гибели, организованной руками самого Кастро. Гевара еще не осознавал, что «пылкий проповедник всего мироздания», «самая благородная историческая фигура Латинской Америки» уже тайно пустил слух о том, что партизан-герой скоро будет мертв. События достигнут своего кульминационного момента в октябре 1997 года, когда Кастро будет лить крокодиловы слезы над «своим самым лучшим другом» во время эксгумации останков Че Гевары и на их пышном перезахоронении в Санта-Кларе.
По словам Марио Риверона, еще в 1964 году Кастро уже готовил Че ту же участь, что и его товарищу-революционеру Камило Сьенфуэгосу, с которым он познакомился на яхте «Гранма» и с которым стояли плечом к плечу братья Кастро и Че. Марио Риверон говорил, что самомнение Кастро просто не позволит кому-нибудь подняться на ту же ступень, где находится он сам, даже временно, даже совсем слегка. «Из-за известности Че Гевары избавиться от него будет сложнее, чем избавиться от Камило. Но тем не менее Кастро избавится и от Че».
Кто такой был Камило Сьенфуэгос?
Камило вошел в Гавану за день до Че, 3 января 1959 года, где, по приказу Кастро, он сразу же взял на себя командование Кубинской военной штаб-квартирой в лагере Колумбии. Камило был красивым и харизматичным мужчиной, и в глазах многих фактически затмил Фиделя и Че на ранних революционных митингах, часто становясь центром внимания благодаря своей улыбке и чувству юмора. Кубинцы использовали слово «симпатико» , чтобы описать личность Камило Сьенфуэгоса. Кастро прекрасно отдавал себе в этом отчет. Во время первого массового митинга в Гаване Фидель обратился к стоящему рядом с ним на трибуне Сьенфуэгосу: «Я всё делаю правильно, Камило?» Подобное проявление почтения было в наименьшей степени свойственно Кастро – если не сказать больше.
Несколько месяцев спустя Камило вылетел из Гаваны в восточную провинцию Камагуэй с ненавистным ему заданием арестовать своего друга и революционного товарища Убера Матоса. Революция, которую сам же и организовывал, теперь готовилась пожрать его самого. Камило Сьенфуэгос покорно исполнил свой долг – и на обратном пути в Гавану исчез без следа. По словам властей, его самолет разбился и пропал, хотя согласно всем записям, в тот вечер была хорошая погода. Братья Кастро соорудили показательный спектакль из спасательной операции, но так ничего и не нашли. Многим, в том числе и самому Уберу Матосу, смерть Камило показалась не случайной. Слишком уж удобной она была для режима.
Двое верных помощников Камило также погибли в результате «несчастных случаев» в течение нескольких дней после исчезновения их командира. Глава небольшого аэропорта в Камагуэе стал подозревать что-то неладное и начал задавать вопросы о спасательной операции. Спустя две недели после исчезновения Камило служащий аэропорта был найден с пулей в голове. Его смерть квалифицировали как «самоубийство».
Че Гевара, всегда свято веривший Кастро, проглотил его версию о гибели Камило, ничего не заподозрив. (Камило, первый сын Че, был назван в честь его покойного друга).
Всего через два месяца после прибытия в Боливию и создания лагеря в Нанкауазу Че решил оставить небольшую команду в лагере и взять с собой группу партизан в разведку по его окрестностям. «Мы вернемся на следующей неделе», – сказал он остальным.
Не отошли они и двух миль от лагеря, как группа Че заблудилась. Две недели спустя у них закончилась еда. Через месяц они по-прежнему блуждали по совершенно незнакомым местам, питаясь обезьянами и попугаями и постоянно ссорясь. Несколько человек заболели малярией. Еще двое мужчин утонули при попытке переплыть реку с шестью винтовками и боеприпасами. Сорок восемь дней спустя остальные вернулись в лагерь, деморализованные, нездоровые и умирающие от голода – во главе с их «искушенным в партизанской войне» вождем. Тогда они узнали, что несколько партизан-боливийцев из их группы уже дезертировали и предали их, и что местные крестьяне уже предупредили армию о присутствии «освободителей».
Че Гевара – автор самого продаваемого в XX веке руководства по партизанской войне – ушел в джунгли, выучив неверный диалект местного языка и, судя по всему, не умея даже соотнести показания компаса с картой. Че мог бы попытаться хотя бы «идти по звездам» – этот надежнейший способ ориентирования прекрасно зарекомендовал себя еще в позднем палеолите. Но он не сделал и этого.
Единственными боливийцами, которых Че Геваре удалось завербовать в свои обреченные на смерть отряды, были коммунисты-ренегаты и маоисты. Большинство из них заманили в партизаны обманным путем. Партизаны Че, которых всего было около сорока пяти человек, были объединены под помпезным названием «Национальная освободительная армия». Тем не менее ни разу в течение одиннадцати месяцев рискованных операций боливийцы не составляли более половины ее членов. И эти несколько боливийцев приехали из городов, с оловянных рудников и университетов, находящихся далеко от партизанской базы. Сельское же население бежало от «Национальной освободительной армии», как от чумы.
25 марта 1967 года организация «Боливийский национальный союз крестьян» (объединявшая самое что ни на есть коренное население страны) мобилизовала всех своих членов против Че Гевары – «против вмешательства иностранных участников во внутренние дела страны».
Задолго до того, как туристы из Челси, Манхэттена и Малибу начали приезжать на экскурсии «тропами Че Гевары», как пафосно вещают туристические брошюры, эти боливийские крестьяне прошли по следам Че с мачете, вилами и арканами.
Шестьсот крестьян из сельской области Кочабамба в Боливии добровольно сформировали ополчение для борьбы с Че. Их было в три раза больше, чем партизан в повстанческой армии Кастро и Че на Кубе вместе взятых, и в десять раз больше, чем в «Боливийской национальной освободительной армии» Че на ее пике деятельности. Ироничнее всего было то, что все эти шестьсот боливийцев, готовых бороться против Че, на самом деле были крестьянами , а не безработными юристами, скучающими студентами и уволенными профессорами философии.
Тем не менее боливийские крестьяне не относились с пренебрежением и негодованием ко всем иностранцам. Когда майор армии США Ральф «Паппи» Шелтон из подразделения «Зеленых беретов» прибыл в Боливию со своей командой из шестнадцати человек для подготовки людей, которые бы выследили и ликвидировали Че и его «Национальную освободительную армию», боливийские крестьяне осаждали его на каждом шагу. Повсюду в сельской местности местные жители встречали Паппи и его людей песнями и теплыми приветствиями и снабжали едой и питьем.
«Невозможно улыбаться при мысли о Че: из-за него погибло столько людей, – говорил Феликс Родригес, кубано-американский офицер ЦРУ, который играл ключевую роль в выслеживании Че в Боливии и был другом Шелтона. – Но когда дело доходит до Че в качестве партизана, губы сами расползаются в усмешке. В Боливии он не смог завербовать ни одного крестьянина в свои ряды партизан – ни одного! Я воевал во Вьетконге, Эль Сальвадоре, против сандинистов и в Никарагуа. Я знаю все о партизанских движениях – и крестьянское население очень сложно завербовать».
«Вообще-то те немногие боливийцы, которых Че удалось завербовать, были вынуждены присоединиться к бандам партизан – я говорил с некоторыми из них, – вспоминает Родригес. – Че Гевара убеждал их прийти к нему в лагерь, чтобы поговорить об их возможных поездках на Кубу или даже в Россию и Китай – для того, чтобы учиться в тамошних школах. Когда же они добирались до лагеря, Гевара озадаченно хмурился: «Куба? Россия? Что вы имеете в виду? Никто не говорил, что придется туда ехать», – протягивал новобранцу ружье и говорил: «Добро пожаловать, теперь ты партизан. И не пытайся убежать, а то мы тебя догоним и убьем».
«Тем не менее у Гевары было достаточно много дезертиров. И мы пользовались этим: они постоянно снабжали нас информацией о местонахождении партизан. Эти люди чувствовали себя обманутыми. Я пользовался этим ощущением предательства со стороны Че, когда добывал разведданные».
Че Гевара потом жаловался на боливийских новобранцев в своих дневниках. «Они не хотят работать. Они не хотят брать в руки оружие, они не хотят переносить грузы, они симулируют болезни». Кроме всего этого, один из боливийцев по имени Эусебио оказался «вором, лжецом и лицемером».
«На крестьян все еще невозможно до конца положиться, – пишет Че в своих дневниках в начале марта. – Но кажется, что с помощью спланированного террора мы сможем нейтрализовать часть врагов. Поддержка крестьян придет потом».
Но этого не случилось. Крестьяне продолжали сообщать о местонахождении партизан солдатам, с которыми у них были неплохие отношения, и по понятной причине: боливийская армия состояла из таких же боливийских крестьян, а не бородатых иностранцев, которые резали их скот. «Все кампании по привлечению боливийцев в ряды партизан провалились», – писал Че, освободитель боливийских крестьян.
Партизанка из Восточной Германии Хайди Тамара Бунке, или Таня, которая отправилась в Боливию за год до Че, чтобы проделать подготовительную работу перед его торжественным появлением, на самом деле была агентом КГБ, Штази и Кубинского генерального разведывательного управления. В Боливию ее направили, чтобы держать Гевару под наблюдением. Они познакомились в 1960 году. Че совершал поездку по Восточной Германии, а Тамара выступала в качестве его переводчика. По слухам, большая часть этих «переводов» звучала в постели. Бунке родилась в Аргентине; ее родителями были коммунисты, бежавшие из Германии. Тамара, считавшая себя женщиной широких взглядов, а также весьма проницательной и начитанной, быстро нашла с Че общий язык.
Их отношения продолжались и в течение длительных командировок Тани на Кубе в начале шестидесятых годов. Естественно, посвященные во все это, Танины руководители из разведки признали ее идеальной кандидатурой, которая могла бы информировать их о действиях Гевары.
«Некоторые утверждают, что Таня была тройным агентом, работавшим также на ЦРУ, – говорит бывший сотрудник ЦРУ Феликс Родригес. – Но это неправда. Она была давним агентом КГБ и спецслужб Восточного блока. Кастро хорошо это знал. Она даже была членом Коммунистической партии Кубы».
Увы, бедной Тане с самого начала было предначертано оставаться в первую очередь в боливийской столице Ла-Пас и действовать в качестве связующего звена между Че и Гаваной, а также партизанской сетью города. В марте 1967 года она отправилась в партизанский лагерь Че, расположенный в сельском районе Нанкауазу, чтобы сопроводить туда журналистов: француза Режи Дебре и аргентинца Сиро Бустоса.
Оба на словах исповедовали социализм, восхищались кубинской революцией и, казалось, были готовы сделать для Че в Боливии то, что Герберт Мэтьюз из «Нью-Йорк таймс» сделал для Кастро на Кубе. Они также были готовы работать на партизан в более официальном качестве – как вербовщики и посредники.
Бустосу, в частности, было поручено обратить особое внимание на план боливийской операции, потому что сразу после победы в Боливии Че должен был провести подобную блестящую операцию в Аргентине. Именно оттуда «Че всемогущий» начнет «освобождение» всего Южноамериканского континента! «Борьба в Латинской Америке со временем приобретет континентальный размах, – писал Че. – Она станет сценой множества великих битв человечества за свое освобождение».
И, когда это славное пламя со скоростью лесного пожара распространится по всему Западному полушарию, Че в конечном счете поведет «человечество» на борьбу с «величайшим врагом рода человеческого: Соединенными Штатами Америки». Весь этот план должен был бы показаться Бустосу пугающе знакомым, ведь он пытался проникнуть в Аргентину, чтобы начать партизанскую войну по приказу Че, еще в 1963 году. Теперь он снова вернулся к Че в сопровождении Тани, готовый к очередной рискованной попытке.
«Че планировал соорудить в Андах гору Олимп, не меньше, и усесться на самой ее верхушке – выше, чем Фидель», – говорит Дариэль Аларкон, кубинский партизан, который воевал с Че в горах Сьерры и Конго и был одним из трех боевиков, которым удалось пережить боливийское фиаско.
Не прошло и месяца с начала его «олимпийского» предприятия, как некоторые боливийские «новобранцы» уже начали дезертировать из отряда Гевары. Эти неблагодарные сообщили боливийской армии о лагере Че как раз тогда, когда приехала Таня с Дебре и Бустосом. Ко всему прочему, Таня оставила в соседнем городе Камири джип, полный партизанских документов и фотографий, в комплекте с ее собственным удостоверением личности и оперативными псевдонимами. Джип и все его содержимое было обнаружено полицией и вскоре уже находилось в распоряжении разведывательного отдела боливийской армии. Скоро всех агентов Гевары в Ла-Пасе (прямо скажем, немногочисленных) вычислили и арестовали.
Из-за своей некомпетентности в качестве шпиона Таня теперь застряла в партизанском лагере. Но Дебре и Бустос придумали способ, как выбраться из лагеря Че. Дебре должен был изображать иностранного журналиста, а Бустос – коммивояжера, который случайно не туда свернул во время деловой поездки. Расторопный Че Гевара даже сподобился передать Дебре и Бустосу несколько важных сообщений для внешнего мира.
Одним из них было напыщенное «военное коммюнике № 2». Другим был призыв к друзьям Бертрану Расселу и Жан-Полю Сартру начать как можно громче оповещать мировую общественность о событиях в Боливии. И еще одним была просьба к Фиделю послать ему новое радио, побольше денег – и, пожалуйста, ради всего святого, поторопиться и открыть тот «второй фронт» в Боливии, который он давно обещал, послав туда всех боливийских коммунистов, которые на тот момент проходили обучение на Кубе.
Реакция Марио Монхе на сообщение Че Фиделю о втором фронте нигде не задокументирована. И скорее всего, у него, как у коммуниста, чувство юмора было сильно атрофированным. Но, тем не менее, можно предположить, что он смеялся, и громко. Не отойдя и на десяток километров от лагеря Че, Дебре и Бустос были схвачены полицией Боливии и оперативно переданы военным боливийской армии. Нескольких ударов оружейными прикладами хватило, чтобы уже через несколько минут они выдали местонахождение Гевары. Бустос, вспомнив о неудавшейся карьере художника, даже любезно набросал портреты людей, которых он видел в партизанском лагере. Возможно, Бустос действовал из страха. Или, возможно, имея в своем активе уже две миссии, заранее обреченные на неудачу, за которые он чуть не поплатился жизнью, Бустос почувствовал, что он должен хоть как-то поквитаться с Че.
Рисунки Бустоса, наконец, убедили начальство ЦРУ в том, о чем сотрудникам низшего ранга – таким, как Марио Риверон – уже было давно известно: Че Гевара действительно в Боливии. Подготовка боливийской армии Шелтоном и «зелеными беретами» теперь, ввиду четкой цели, началась всерьез. Феликс Родригес убедил боливийских военных прекратить расстрелы пленных партизан. При правильном подходе и умелых допросах они могли бы сообщить ценную информацию, которая в итоге помогла бы захлопнуть ловушку для Че.
По словам Дариэля Аларкона, Че был сначала был в ярости на Таню за то, что она появилась в лагере. «Какого черта я тебе вообще что-то говорю?!» – орал он на нее, а та ревела как белуга.
Но вскоре Че нашел эффективное применение ее присутствию. Этих двоих часто видели вместе, пробирающимися в палатку Гевары по ночам. Данное обстоятельство совершенно не устраивало остальных партизан, испытывавших сильный голод по этой части.
Эротические встречи с Таней обнаружили новую грань в лицемерии Че. Начиная со своих дней в Сьерре, позже в Конго, и теперь в Боливии, Че внимательно следил за проявлениями мужского либидо – и пресекал их, назначая суровые наказания оступившимся. Этого требовал его патологический деспотизм. «У меня нет ни дома, ни женщины, ни родителей, ни братьев, ни друзей, – писал Гевара. – Мои друзья – друзья мне только до тех пор, пока они мыслят политически так же, как я». Теперь же одинокий Че, по мнению его людей, сам привел в лагерь женщину, которая «утешила» бы его.
Вскоре Таня свалилась с высокой температурой. Че приписал ее в свой партизанский «арьергард» – группу во главе с кубинцем Хоакином. «Авангард» он возглавлял сам. Через несколько дней после этого решения обе группы безнадежно потеряли друг друга из виду. Более того, они не знали, где находится их лагерь. Во время их бесцельного блуждания по джунглям наугад они натолкнулись на пару-тройку неопытных патрулей боливийской армии и провели несколько успешных нападений из засады. Однако большей удачи им не суждено было испытать. Обе группы продолжали плутать по округе – полуголодные и полуодетые – без какого-либо контакта в течение шести месяцев, хотя они часто проходили всего лишь в нескольких километрах друг от друга. Неудивительно, что обе группы не знали, насколько близко друг к другу они находятся: у них не было никаких средств связи, даже древних раций времен Второй мировой войны.
Дневниковые записи Гевары, датируемые началом мая, весьма комичны, хоть и непреднамеренно. «Мы шли прямо в течение пяти часов подряд, и, пройдя около двенадцати-четырнадцати километров, наткнулись на стоянку, сделанную Бениньо и Анисето». Это были мужчины из собственной авангардной группы Че. Сие доказывает, что партизаны ходили кругами. «Возникает несколько вопросов, – недоумевает Че в своих дневниках. – Где река Икири? Может быть, именно здесь Бениньо и Анисето были обстреляны? Возможно, нападавшими были люди Хоакина?..»
Другими словами, они не только нарезали по джунглям круги. Они еще и стреляли друг в друга.
Книга Гевары «Партизанская война как метод» не дает никаких объяснений по поводу этой хитрой партизанской тактики. Но его дневниковые записи зачастую на удивление откровенны.
«В этот день возникло много путаницы относительно нашего географического положения», – написал он 2 мая. Прежде чем освободить континент, Геваре сначала нужно было попытаться выяснить, где находится он сам. И это тот самый человек, который, по словам журнала «Тайм» , вел партизанскую кампанию, где проявил храбрость и удивительное мастерство; человек, которого некоторые исследователи сравнивают с Мао Цзэдуном и его «Великим походом» протяженностью более десяти тысяч километров.
Оказавшись вдали от Че, товарищи Тани по арьергарду смогли, наконец, дать выход своему долго сдерживаемому возмущению. Они постоянно издевались над ней. В частности, кубинские партизаны любили раздеться догола и окружить ее, смеясь и непристойно жестикулируя. Таня не была «маленьким нежным цветком», о нет. В списке ее любовных связей, кроме Че, был и жесткий офицер кубинской разведки, чернокожий Улисес Эстрада, и президент Боливии Рене Баррьентос.
Однако угрозы сексуального характера и постоянные оскорбления со стороны революционных товарищей практически сломали Таню. «Ну погодите, вот только мы вернемся! – плакала она. – Я все, все расскажу Че!»
Но Че рядом не было. Обе группы кружили друг возле друга, ели древесные корни и броненосцев, страдали от дизентерии и постоянной рвоты. К концу боливийского злоключения, говорит Дариэль Аларкон, Таня часто ударялась в слезы в ответ на грубые оскорбления мужчин и убегала, крича в бешенстве: «Почему бы вам просто не застрелить меня, а?!»
Боливийская армия вскоре оказала ей эту услугу. После четырех месяцев в джунглях, сотрясаемые лихорадкой и на глазах слабнущие от голода, члены «арьергарда», переходя реку, наткнулись на засаду патруля боливийской армии. Плохие новости для Гевары заключались в том, что причиной резни стал «непросвещенный» боливийский крестьянин Онорато Рохас.
Несколькими неделями ранее собственная группа Гевары случайно натолкнулась на Рохаса, который дал им немного еды и указал направление. По словам самого Че, Рохас оказал им «хороший прием и сообщил множество полезной информации». Видит бог, это случалось нечасто, поэтому партизаны пришли в радужное расположение духа. Этот крестьянин, очевидно, признал своих благодетелей! Конечно, если бы они победили, их «революция» украла бы его скудные запасы – и убила бы его самого, вздумай он сопротивляться, как она сделала с тысячами подобных крестьян на Кубе. Но откуда он мог это знать?..
В конце августа Таня с арьергардом тоже наткнулись на Рохаса и попросили указать им хорошее место, чтобы пересечь близлежащую реку Масикури. И снова он им помог. Затем Рохас поторопился к штаб-квартире капитана боливийской армии Варгаса Салинаса и указал ему точное место переправы. Онорато сказал, что будет в белой рубашке, чтобы отличаться от партизан, и пусть военные ради всего святого будут осторожны и не пристрелят заодно и его. Рохас вернулся домой и стал ждать. Арьергард Че прибыл вовремя.
«Сюда! Идите за мной, амигос !» В назначенное время Онорато привел их к мелкому броду, пожелал им счастливого пути и затаился неподалеку на пригорке, откуда открывался отличный вид на место предстоящего шоу. Для полноты картины не хватало только попкорна. Когда все десять членов арьергарда уже шлепали по пояс в воде, капитан Варгас Салинас сделал первый выстрел. Его солдаты вскинули пулеметы. Последовавшая за этим канонада была оглушительной и смертоносной. Вода вскипала и пенилась под градом пуль. Таня упала в реку, и ее тело унесло течением вместе с другими.
Только партизан-боливиец по имени Пако пережил бойню. Допросив его позже, Феликс Родригес понял, что Пако был вполне готов выдать местонахождение «авангарда» его партизанской группы во главе с Че. Пако чувствовал себя обманутым и не скрывал своей обиды. Как выяснилось, Гевара привлек его на свою сторону вовсе не картинами героических партизанских сражений, а фальшивым обещанием отправить его на Кубу учиться. Как и в случае со многими другими новобранцами, как только Пако показался в партизанском лагере, Че изменил своему слову, фактически взяв его в заложники и начав обращаться с ним, как с рабом.
Но найти группу Че будет нелегко, объяснил Пако. Однако местонахождение Гевары было тайной не только для боливийской армии. Гораздо большей тайной оно было для самого Че , а заодно и всех, кто находился под его командованием. (В кои-то веки бестолковость Че сыграла ему на руку). Родригес, ветеран разведки, почувствовал, что Пако говорит правду. Но тем не менее кольцо вокруг Гевары начало сжиматься.
«Дорогая мама, – написала Таня всего за несколько недель до того, как угодила в боливийскую ловушку, – я боюсь. Я постоянно напугана и постоянно плачу. Мои нервы совсем сдали. Я не женщина. Я маленькая девочка, которая хочет спрятаться в каком-нибудь уголке, где никто не сможет ее найти. Но где, где я могу спрятаться?..»
Ужас и отчаяние последних дней Тани, безусловно, были наполнены осознанием того, что ее судьба связана с судьбой человека, который всегда и во всем заблуждался и, конечно, был обречен. «Легенда о нашей партизанской группе растет и ширится, как огромная волна, – писал Че в своем дневнике в июле. – В глазах боливийцев мы уже непобедимые сверхчеловеки».
Может быть, она также, наконец, постигла природу идеализма Че. «Животные, – так называл Гевара боливийских крестьян в своих дневниках. – Крестьянские массы совсем никак нам не помогают». (Два года спустя Рохас был схвачен прямо в собственном доме и убит на глазах у жены и детей. Этот метод «борьбы» – прямое наследие Че Гевары, что могли бы подтвердить многие крестьянские семьи в Сьерра-Маэстре на Кубе).
Дариэль Аларкон рассказывает, что в то время как все страдали от голода и неизвестности, Че был одержим позированием для фотографий. Одна из них изображала Че верхом на лошади (скорее всего краденой), стоящим на гребне горы, так что его силуэт эффектно выделялся на фоне неба. Гевара вручил Аларкону свой «пентакс» и велел отойти на нужное расстояние, чтобы вся сцена попала в объектив. Че кивнул, а затем вытащил мачете и стал размахивать им высоко над головой, крича: «Я новый Боливар!», в то время как Аларкон послушно щелкал затвором фотоаппарата.
В то же время солдаты Че блуждали вокруг, постоянно ссорились друг с другом, то и дело теряли новобранцев, терроризировали крестьян, ели кошек, кондоров и броненосцев. Да, это была далеко не та партизанская война, которую вел Кастро – толстея, купаясь в потоках лести заискивающих журналистов и одурачивая финансовых спонсоров, которые давали взятки, чтобы армия Батисты воздержалась от стрельбы.
Дариэль Аларкон также вспоминает попытку Гевары запугать его. «Однажды я готовил еду в лагере, – вспоминает он, – и тут подошел Че».
«Что ты делаешь?»
«Собираюсь готовить еду».
«Ладно, и что же ты будешь готовить?»
«Я тут раздобыл немного картошки, сварю ее. И еще есть чуток мяса».
«Нет! – отрезал Че. – Никакого мяса. Свари риса, фасоли и добавь пару сардин».
«Хорошо, как прикажете, Че, – ответил я, и по неизвестной мне причине это вывело его из себя.
«Как прикажете? Как прикажете , молокосос? – взбеленился он. – Да в моей заднице больше ума, чем в твоей сраной башке! Ты понял меня?»
«Да, но погодите минуту. Я же ничем не оскорбил вас, команданте. Почему вы так на меня орете?»
«Я сказал, ты понял ?!»
После этого Че круто развернулся и ушел.
В своих дневниках Че рассказывает, что Аларкон совершил ужасную ошибку, случайно показавшись на глаза мирно рыбачившей крестьянской семье. «Бениньо (это была партизанская кличка Дариэля) позволил себя увидеть, а потом позволил крестьянину, его жене и ребенку убежать. Когда я узнал об этом, то вспыхнул от гнева и назвал это предательством. У Бениньо это вызвало приступ рыданий». Очевидно, Аларкон должны был перерезать всю семью.
Эта запись довольно типична. В своих дневниках Че Гевара, кажется, смакует каждое наказание, назначенное его солдатам, наряду с мелкими нарушениями дисциплины, их спровоцировавшими. «Сегодня был неприятный инцидент, – писал Че в сентябре. – Чино пришел пожаловаться мне, что Нато зажарил и съел целый кусок мяса прямо у него на глазах. Я страшно орал и ругался на Чино».
«Каждый раз, когда Че звал тебя, это означало, что он хочет задать тебе трепку. Причина могла быть какой угодно», – говорил его бывший кубинский телохранитель Альберто Кастельянос.
Дариэль Аларкон, покорно сражавшийся рядом с Че в Сьерра-Маэстре, Конго и Боливии, сумел избежать последней стычки в ущелье Юро. После нескольких недель скитаний он попал в Чили, и в конечном счете вернулся обратно на Кубу (к очевидному недовольству Кастро). Потребовалось некоторое время, но Аларкон, наконец, пришел в себя. Он покинул Кубу в 1996 году и сегодня живет в Париже. Он не сомневается, что случившееся с Че в Боливии было специально подстроено Фиделем. Осознание этого факта вызвало у Аларкона такое отвращение, что тот предпочел эмиграцию. Будучи на Кубе, он однажды услышал это от своего хорошего приятеля из кубинской разведки, телохранителя Че Альберто Кастельяноса. «Я скажу, глядя тебе прямо в глаза, – признался Кастельянос Аларкону. – Вас, парни, бросили в боливийских джунглях так же, как кто-то бросает обглоданную кость в мусорный бак».
«Еще задолго до последней стычки и смерти Че Гевары все выглядело так, как будто Куба бросила нас», – вспоминает Аларкон о разговоре у костра между партизанами однажды ночью.
«Забудьте о какой-либо помощи! – фыркнул соратник Аларкона Антонио Оло Пантоха. – Забудьте об этом! Черт возьми! Я говорю вам, что там, на Кубе, они попросту хотят избавиться от нас. Это же очевидно!» Кому, как не Антонио, было знать об этом. Он был ветераном кубинской оперативной разведки, прекрасно осведомленным, как все это работает. Он сам спланировал не одно подобное избавление от бывших соратников-революционеров. Теперь пришло время признать, что настал его черед.
В то время как Че позировал для снимков Дариэля Аларкона, ни он, ни члены его группы не имели ни малейшей возможности связаться с Кубой. К концу лета их древний ламповый радиоприемник замолчал навеки. Кастро отправил агента по имени Ренан Монтеро в Ла-Пас, чтобы поддерживать связь с Че, но в июле Монтеро внезапно покинул Боливию и вернулся на Кубу. Примечательно, что всего за неделю до этого Кубу посетил Алексей Косыгин и встретился с Кастро.
Косыгин только что приехал со встречи с Линдоном Джонсоном, в ходе которой президент США жаловался на «подрывную деятельность кастровцев» в Латинской Америке. (О, если бы он только знал реальные мотивы этих действий…) Эта «кастровская диверсия» была явным нарушением сделки между США и Советами, заключенной в октябре 1962 года, благодаря которой Кастро оставили в покое. Теперь же происходящее в Боливии может заставить Соединенные Штаты переосмыслить сделку, объяснил Джонсон.
Услышав это от Косыгина, Кастро пришел к выводу, что настало время ускорить процесс и, наконец, избавиться от Че. Через несколько дней Монтеро вернулся домой, а Че был брошен на произвол судьбы. Не прошло и двух месяцев, как «Национальная освободительная армия» была уничтожена, а Че – мертв.
16 сентября боливийский патруль, который предупредили малообразованные крестьяне, устроил засаду отряду Че около деревни Ла-Игерра и убил троих партизан. Феликс Родригес, который получил большой объем ценной информации от Хосе Кастильо Чавеса по кличке Пако, опознал одного из убитых партизан как Мигеля. Это был кубинец по имени Мануэль Эрнандес, капитан повстанческой армии Кастро, заместитель Че. Феликс чувствовал, что Гевара был рядом, и посоветовал боливийской армии послать американский разведывательный батальон в ту местность.
«Но их обучение еще не окончено», – возразил боливийский командир.
«Неважно! – ответил Родригес. – Я думаю, что мы засекли Че. Посылайте их!»
Всего неделю спустя Че жалостливо умолял боливийских солдат: «Не стреляйте! Я же Че, я стою больше живой, чем мертвый!»
Стараниями биографов захват Че Гевары и его последний день жизни овеяны плотной дымкой романтизма – и посему требуют некоторых уточнений. Они утверждали, что Че демонстративно не повиновался. Че был удивлен, застигнут врасплох, был не в состоянии защититься или убить себя последней пулей, как планировал. Джон Ли Андерсон был одержим этой версией. Хорхе Кастанеда утверждал, что всему виной был пулеметный выстрел, который не просто раздробил карабин Че, а «вырвал его из рук Гевары, ранив его в процессе». Кристофер Хитченс писал про его «неукротимое сопротивление».
В действительности же, приказав своим людям сражаться до последнего человека и последней пули, Че Гевара с превеликим энтузиазмом сдался. Его знаменитым «ранением» была небольшая царапина от пули на икре ноги, которая не задела кость и почти не повредила мышцу. Че сдался добровольно, будучи на безопасном расстоянии, и его захватили, практически целым и невредимым, с полным магазином патронов.
«Че не мог отстреливаться, – утверждал Кастанеда. – В его магазине не было патронов».
«Че стрелял из карабина «М-2», но затем пуля задела ствол, и карабин вышел из строя, – пишет Андерсон. – Магазин его пистолета, очевидно, был уже испорчен до этого, и Че оказался безоружен».
И откуда прилежные и упертые биографы Че Гевары взяли эту героическую версию тех событий? Их «проверенные источники» гласят: «Мы с точностью определили, что Че продолжал сражаться даже будучи раненым до того, как ствол карабина был поврежден выстрелом, выведшим пистолет из строя. Его пистолет был без обоймы. Эти невероятные события объясняют, почему Че был захвачен живым».
Данный отрывок был взят из предисловия к дневникам Че, опубликованным в Гаване. Это предисловие было написано Фиделем Кастро .
Тем не менее в 1997 году Государственная служба телевещания США в своем выпуске, посвященном тридцатилетию со дня смерти Че Гевары, сообщила, что «господин Андерсон получил неограниченный доступ к личным архивам Че с согласия его вдовы и к секретным архивам Кубинского правительства». Естественно, сейчас Алейда Марч является одной из приближенных Кастро и возглавляет исследовательский центр по изучению жизни и наследия Эрнесто Че Гевары в Гаване. Андерсон получил неограниченный доступ к материалам пропаганды одного из наиболее закрытых обществ в мире. Это то же самое, как если бы историки приняли на веру версию неонацистов о том, что Гитлер умер, сражаясь с советскими войсками, а не совершил самоубийство.
Что же на самом деле произошло? Кастро, конечно же, не был на месте событий. Трое кубинских партизан, сбежавшие из Боливии, не были рядом с Че Геварой, когда он сдавался. Боливийский минер и партизан Вилли, который был пойман с Че, был казнен на следующий день вместе с ним.
Почему бы биографам не заглянуть в полные отчеты боливийских офицеров, находившихся на месте захвата? Совершенно очевидно, почему. Ведь правда совершенно нелицеприятна.
Боливийские военные офицеры – капитан Гэри Прадо и полковник Арнальдо Сауседо Парада внимательно изучили и составили полный список личных вещей, имевшихся у Че во время захвата. Оба указали в списке его 9-миллиметровый «вальтер» с полностью заряженным магазином .
Иначе говоря, несмотря на то что он находился внизу ущелья во время последней битвы и мог спастись, убежав в противоположном направлении, как сделали несколько его людей, Че Гевара двинулся вверх и по направлению к боливийским солдатам, ведущим огонь, приказывая своему товарищу, несчастному Вилли, идти с ним. Однако сам Че в тот момент не стрелял. Затем, увидев солдат, он вскрикнул: «Не стрелять! Я Че! Я стою больше живым, чем мертвым!» – и вышел из колючих зарослей абсолютно безоружным, демонстративно отбросив полностью заряженный пистолет.
«Мы – лицо Кубинской революции! – гремел Че всего несколько часов назад. – И мы будем бороться во имя ее до последней капли крови и до последней пули!»
Однако сам он отнюдь не был готов на такие жертвы.
«Если бы он не боялся и хотел умереть, он бы остался драться до последнего, – утверждает капитан Гэри Прадо. – Но нет, он попытался выпутаться из положения».
Че был удивлен «внезапным появлением прятавшихся совсем неподалеку солдат», – пишет Андерсон, который получил эту версию событий непосредственно из источников Кастро, когда жил в самой Гаване.
«Че был поражен, застигнут врасплох», – уверяет Кастанеда.
И снова эти безымянные истории расходятся с версиями настоящих участников тех событий. «Че заранее сдался, чтобы солдаты перестали стрелять, – пишет полковник Сауседо Парада. – Че кричал, чтобы они не стреляли, называл свое имя, а потом вышел безоружным».
«Че приподнял свой карабин, – рассказывает боливийский генерал Луис Рике Теран, возглавлявший Четвертую дивизию, – и закричал, что он сдается, чтобы они пощадили его, что он стоит больше живой, нежели мертвый».
«При аресте оружие Че и Вилли было полностью заряжено», – пишет полковник Сауседо Парада, развеивая в пыль остатки мифа о «храброй защите Че». Не стоит также упускать из виду тот факт, что Че и Вилли приходилось противостоять всего двум боливийским солдатам, однако Че никогда не любил рисковать.
Что же насчет «поврежденного» карабина Че? По версии Кастро, Че был вооружен карабином «М-2», как и все партизанские офицеры. Капитан Гэри Прадо действительно зарегистрировал неисправный карабин, но это был «М-1», который вполне мог принадлежать Вилли, товарищу Че по последней битве. Конечно, ни один из скрупулезных биографов Че не сделал попытки прокомментировать это несоответствие.
Сразу же после того как его схватили, поведение Че стало еще более красноречивым: «Как ваше имя, молодой человек? – обратился он к одному из своих захватчиков и, услышав его, воскликнул: – О Боже, какое прекрасное имя для боливийского солдата!»
Перестрелка продолжалась и после того, как Че сдался. Но его люди, в отличие от самого команданте, продолжали бороться до последней пули, и вскоре один из боливийских солдат был ранен.
«Хотите, я его посмотрю?» – спросил он у своих захватчиков.
«А что? Вы доктор?» – удивился капитан Гэри Прадо.
«Нет, но я немного понимаю в медицине», – ответил Че Гевара, жалко заискивая перед солдатами и, по сути, признавая тот факт, что он не являлся доктором на самом деле.
«Так что они собираются со мной делать? – спросил Че капитана Прадо. – Я не думаю, что вы убьете меня, я уверен, что более ценен живым».
Позже он снова спрашивал то же самое: «Я слышал по радио, что если меня схватит Восьмая дивизия, то суд будет в Санта-Крузе, а если Четвертая, то в Камири».
«Я не уверен, – ответил полковник. – Но думаю, в Санта-Крузе».
«И полковник Зентено будет вести судебное заседание? Что он за личность?» – все спрашивал взволнованный Че.
«Он очень справедливый человек, – ответил Прадо. – Настоящий джентльмен, так что не переживайте».
«А вы , капитан Прадо, – быстро сказал Че, – вы сами необыкновенный человек. Я говорил с некоторыми из ваших людей, они отзывались о вас только хорошо. И не беспокойтесь, это конец. Мы проиграли. – Он пошел даже дальше: – Ваша армия преследовала нас неустанно… а теперь не могли бы вы поинтересоваться, что они планируют в отношении меня?»
Молодая боливийская учительница по имени Хулия Кортес, родом из деревни Ла-Игерра, принесла Че немного еды в его последний день.
«Казалось, он верил, что выберется невредимым, – рассказывает она. – Он говорил мне, что им выгоднее сохранить ему жизнь, что он им нужен».
Че готовился к новой для себя роли пленного героя, как актер, готовящийся к выступлению. И в самом деле, при взятии в плен на его голове был знаменитый черный берет, с выставленной напоказ дырой от пули. Однако те, кто участвовал вместе с ним в Боливийской операции, например Дариэль Аларкон, утверждали, что Че ни разу не надевал этот берет во время Боливийской кампании.
Че Гевара всегда носил военную кепку. Все фотографии из Боливии лишний раз подтверждают это. Маркос Браво, ныне находящийся в изгнании, а ранее выступавший против режима Батисты, знал многих из товарищей Че по Кубинской революции. Он предполагает, что Гевара специально надел знаменитый черный берет (и даже прострелил в нем дырку), чтобы эффектно сдаться и произвести впечатление на своих захватчиков. Че, вероятно, ожидал, что в процессе захвата будет сделано несколько снимков.
После мирной операции пленения Че ожидал торжественного суда, который перерос бы в мировую медиа-сенсацию. Со всего мира люди ратовали бы за его освобождение: Бертран Рассел и Жан-Поль Сартр подали бы прошения о его освобождении; Норман Мейлер и Сьюзен Зонтаг вещали бы из Нью-Йорка; Джоан Баэс, Кантри Джо Макдональд и Уэйви Грэйви организовали бы концерт и демонстрацию при свечах в парке Голден Гейт. Рамсей Кларк оставил бы на время свой пост министра юстиции при президенте Линдоне Джонсоне, чтобы помочь Уильяму Кунстлеру в судебной защите Че. И, сверх всего этого, можно было бы рассчитывать на студентов всего мира, которые бы протестовали, бунтовали и нарушали спокойствие своих общежитий до тех пор, пока Че Гевара не был бы освобожден.
Но вот что случилось на самом деле.
«Наконец, я оказался лицом к лицу с убийцей тысяч моих храбрых соотечественников, – вспоминает Феликс Родригес. – Я вошел в маленький школьный кабинет, где он, связанный, лежал на полу. Мои ботинки были рядом с его лицом – точно так же, как ботинки Че были рядом с лицом моего друга Нестора Пино, после того как тот был захвачен в заливе Кочинос. Че тогда посмотрел на Нестора со своей презрительной усмешкой и просто сказал: «Мы будем убивать вас всех до одного». Теперь же роли поменялись, и я стоял над Геварой».
Оба офицера ЦРУ, принимавшие участие в захвате Гевары, Феликс Родригес и Марио Риверон, утверждают, что – противореча истории сторонников левых – Управление пришло к соглашению с Геварой. Они хотели, чтобы он оставался живым, и прилагали все усилия, чтобы так и было. «При правильном обращении рано или поздно пленный все расскажет, – говорил Риверон, – а вот мертвый, очевидно, никогда не заговорит».
Несмотря на попытки Феликса Родригеса разубедить Боливийское верховное командование, сверху поступил приказ убить заключенного. Родригес неохотно передал его своим боливийским коллегам. «Я был их союзником в этой операции, советником, – говорит он. – Я не давал окончательного приказа. Но я отвечал за радиосвязь на том участке и имел официальный чин капитана. Мне поступил приказ: Че должен быть убит».
Феликс передал приказ, как и следовало из его должностных обязанностей, однако все время пытался изменить решение боливийских офицеров. «Феликс, мы работали вместе очень слаженно и успешно, – отвечал суровый боливийский полковник Зентено. – Мы очень благодарны за ту помощь, которую вы и ваша команда оказали нам в этой борьбе. Но, пожалуйста, не просите меня ослушаться прямого приказа моего главнокомандующего. Я буду с позором уволен».
Теперь, когда Че покинул свой командный пост, борьба партизан в Юро достигла крайнего предела, и боливийские бойцы начали нести потери. В отличие от своего доблестного командира воины Че залегли на дно и отстреливались до последнего патрона. Таким образом, и у полковника Зентено было срочное дело на своем командном пункте.
«Феликс, я должен вернуться сейчас в свою штаб-квартиру, – сказал полковник Зентено. – Но я хотел бы получить ваше честное слово, что приказ будет исполнен сегодня до двух часов дня. Мы знаем обо всех тех ужасных вещах, которые Гевара сделал вашей стране, и если вы хотите сделать это лично, то мы, конечно, все поймем».
Вместо этого Феликс продолжал убеждать полковника изменить свое решение. Наконец, он понял, что это бесполезно. «Даю вам слово, полковник».
«На самом деле я понял, что Гевару придется расстрелять, даже раньше, чем получил непосредственный приказ, – говорит Родригес, – когда я услышал по боливийскому радио, что Че Гевара был убит в бою. Тогда я попросил сержанта Терана стрелять в Че ниже шеи, чтобы сымитировать боевые раны. После этого я вернулся в маленький школьный класс, чтобы сообщить новости Че. «Поймите, команданте… – сказал я. – Я сделал все от меня зависящее, чтобы вас спасти…» В этот момент Че побелел. Он знал, что будет дальше. Поэтому я спросил, нет ли у него последних слов, которые бы он хотел кому-нибудь передать.
«Он сказал мне: «Да, скажи Фиделю, что вооруженное восстание в конечном счете одержит победу». Однако Че сказал это весьма иронично, с грустной ухмылкой на лице. Я убежден, что Че в конце концов понял, что Кастро предал его и избавился от него умышленно. По необъяснимой причине я был здесь, лицом к лицу с одним из своих злейших врагов, но я не чувствовал ненависти к Че Геваре в тот момент… Это трудно объяснить.
Я вышел из школы и услышал выстрелы. Я посмотрел на часы, было 13.10, 9 октября 1967 года».
Эрнесто Че Гевара был мертв.
Биографы Че, основываясь на официальной версии, сочиненной Кастро, рассказывают другую историю – куда более душещипательную, патетическую и нравоучительную. Однако когда речь заходит о героизме, возможно, лучшим его примером будут мужественные и непокорные выкрики жертв расстрельных отрядов Че.
...
«Я становлюсь на колени не перед человеком, а перед Богом!»
...
«Да здравствует Свободная Куба!»
...
«Да здравствует Царь Христос!»
...
«Долой коммунизм!»
