«Мы расстреливаем из революционных убеждений!»

«Невинных людей казнили очень мало, – уверяет Хорхе Кастанеда. – Даже удивительно, сколь незначительными были нарушения и немногочисленными неоправданные казни». Это – сплошная ложь. В апрельском выпуске «Ридерз дайджест» 1959 года писательница Дики Чепл успокаивала читателей, утверждая, что «Куба Фиделя Кастро сегодня свободна от террора. Гражданские свободы были восстановлены».

На самом же деле на острове происходило нечто совершенно противоположное. Историки считают законодательный акт Гитлера, принятый 23 марта 1933 года, одним из самых главных кошмаров века в сфере права. Этот закон отменял законодательную власть и судебные гарантии, закладывая основы для диктатуры. На Кубе практически идентичный закон был принят 10 января 1959 года. Кабинет Кастро создал необходимые правовые декорации, фактически легализировав бесчинства расстрельных отрядов Че Гевары.

Первоначально этот акт был воспринят либеральными СМИ как восстановление верховенства закона. «Кастро весьма почитает гражданскую, представительную, конституционную форму правления», – писал Жюль Дюбуа в «Чикаго трибьюн» в январе 1959 года.

«Фигура господина Кастро стала символом отказа Латинской Америки от жестокости и лжи; есть все основания полагать, что он откажется от авторитарного стиля руководства и насилия», – писала газета «Лондон обсервер» 9 января 1959 года.

«Тем, как Кастро трогательно беспокоится о своем народе и заботится о нем, он чем-то напоминает Христа», – уверял читателей «Лондон дейли телеграф» журналист Эдвин Тетлоу.

«Гуманистический». Этим определением газета «Нью-Йорк таймс» награждала буквально все революционные нововведения Кастро и Че. Среди них был этот новый закон, который не только повторно ввел смертную казнь на Кубе, но и имел обратную силу . В довершение всего, этот новый закон – принятый правительством, которое во всем мире считалось образцом справедливости, – отменял акт «хабеас корпус», что абсолютно шло вразрез с понятием неприкосновенности личной свободы.

Через несколько месяцев в тюрьмах Кубы уже томилось в десять раз больше заключенных, чем при «тиране» Батисте.

Хоть Че Гевара и был начальником органов уголовного преследования, многие люди стали жертвами расстрелов вообще без какого бы то ни было судебного разбирательства. Те немногие показательные процессы, которые все же состоялись, были откровенным фарсом, вызывавшим ужас и отвращение у всех наблюдателей – даже у самых ярых поборников революции. Вышеупомянутый Эдвин Тетлоу начал сильно сомневаться в правдивости своих высокопарных высказываний, увидев, как зачитываются вердикты о виновности и смертные приговоры – конвейерным путем, почти механически. Особенно он был потрясен, увидев некоторые из этих приговоров на доске объявлений еще до официального заседания суда .

Однажды в начале 1959 года один из революционных судов Че Гевары признал капитана кубинской армии по имени Педро Морехон невиновным. Услышав это, соратник Че Камило Сьенфуэгос вскочил на ноги и заорал: «Если Морехона не расстреляют, я сам прострелю ему башку!» Суд поспешно собрался заново и вынес новый приговор. На следующий день Морехон был казнен.

«Я присутствовал на одном из процессов в качестве корреспондента Эн-би-си , – вспоминает легенда радио «Нью-Йорк» Барри Фарбер. – В тот день обвиняли Хесуса Соса Бланко. Я был настолько потрясен, что в ужасе покинул зал заседания. Позже я слышал от коллеги, что обвинение – хотя на самом деле у меня язык не поворачивается облекать все происходившее в юридические термины – обвинение попросило одну из свидетельниц, чтобы та указала виновного… и она указала на одного из обвинителей ! А не на так называемого батистовского военного преступника, каковым они пытались выставить Бланко. И так продолжалось часами. Ни одного свидетеля защиты, вообще. Я был одним из тех молодых идеалистов, которые первоначально приветствовали революцию, но уже вскоре заподозрил неладное. Я чувствовал, что Куба вскоре станет источником крупных неприятностей».

«Это была мрачная сцена», – писала гаванский корреспондент «Нью-Йорк таймс» Руби Харт Фил о процессе, в котором она приняла участие в начале 1959 года.

«Суд проходил в ночное время. Облупленные каменные стены, безжизненный тусклый свет. Не было вызвано ни одного свидетеля защиты. Адвокат не приложил абсолютно никаких усилий, чтобы оправдать обвиняемого. Вместо этого он извинился перед судом за что, что вынужден был защищать заключенного… Вся процедура была тошнотворно отвратительной. Заключенный был расстрелян той же ночью в два часа».

Такое же отвращение переполняло нескольких молодых адвокатов, клюнувших на лозунги повстанцев о демократической, справедливой и гуманистической революции и подписавших контракт с командой юристов режима, известной как «Комиссия Депурадора» (или же «очищающая комиссия») во главе с Че.

«Что это за задержка, я вас спрашиваю!» – Че Гевара рявкнул на комиссара Хосе Виласусо, ворвавшись в его офис в Ла-Кабанье.

Виласусо, будучи честным человеком, ответил прямо, что он собирает и упорядочивает доказательства и пытается определить степень вины. Че оборвал его: «Прекратите заниматься ерундой! Ваша задача очень проста. Судебные доказательства – это пережиток буржуазного прошлого, они не имеют никакого значения. Это революция! Мы расстреливаем из революционных убеждений».

Хосе Виласусо постарался убраться с острова как можно скорее.

Капитан повстанческой армии по имени Дюк де Эстрада был непосредственным начальником Виласусо. «Давайте ускорим процесс! – предложил ему Че Гевара. – Вы должны начать работать в ночное время. Всегда допрашивайте заключенных по ночам. Психическая сопротивляемость человека ночью всегда ниже».

«Конечно, команданте», – ответил Эстрада.

«Кроме того, чтобы казнить человека, нам не нужны доказательства его вины, – продолжал Гевара. – Нам нужны только доказательства того, что его необходимо расстрелять . Только и всего».

«Да, конечно, команданте».

«Наша миссия заключается не в том, чтобы соблюдать правовые гарантии, – уточнил Че. – Она в том, чтобы продолжать революцию. И в этом нам поможет педагогика расстрельной стены!»

«Очень хорошо, команданте».

«Конечно, вы знакомы с тем, что говорил Троцкий, верно, Эстрада?»

«Нет, команданте, боюсь, не знаком».

«Троцкий говорил, что террор является важным политическим инструментом, и только лицемеры отказываются это признавать. Нельзя ничему научить массы хорошими примерами, Эстрада. Этот метод просто не будет работать».

Уважаемый кубинский юрист по имени Оскар Альварадо с энтузиазмом присоединился к «команде мечты» Че в начале января. Во время первых революционных «процессов» вина часто определялась при помощи «матери». Она входила в зал, одетая в черные траурные одежды, с плотной вуалью на лице, указывала на обвиняемого и восклицала: «Да, это он! Я уверена в этом! Это преступник из шайки Батисты, который убил моего сына!»

Альварадо начал пристально всматриваться в женское лицо за черной вуалью. Казалось, что та же женщина каждый день. Однажды он приказал одному из своих помощников побриться, одел его в гражданскую одежду и представил его в качестве обвиняемого. «Без сомнения! – вскрикнула женщина, подойдя поближе и изучив его лицо. – Я бы узнала его везде! Это уголовник Батисты, который убил моего сына!»

Но даже такой процесс был напрасной тратой драгоценного времени. Вскоре Альварадо заметил маленькие крестики рядом с именами мужчин и юношей, дела которых предстояло выслушать в суде, и спросил о них помощника Че Гевары. «Ну как же, они ведь уже приговорены к смерти», – объяснил тот, пожимая плечами, как будто логика здесь была очевидной.

«Мы расстреливаем из соображений социальной профилактики», – объяснял позже один из любимых приспешников Че, прокурор Фернандо Флорес-Ибарра по прозвищу «Лужа крови». Он гораздо быстрее, чем Дюк де Эстрада, сориентировался, что к чему.

Тем не менее уважаемый ученый и биограф Джон Ли Андерсон утверждает, что «большинство из них были осуждены справедливо, в присутствии адвокатов, свидетелей, прокуроров». Откуда Андерсон черпает свою уверенность? Он взял интервью у самих прокуроров, в то время как он и его респонденты жили на Кубе. «Каждое дело мы долго, тщательно и честно рассматривали, и решения давались нам нелегко, – послушно цитирует Андерсон самого Дюка де Эстраду. – Че всегда имел четкое представление о необходимости вершить справедливое правосудие над теми, кто был признан военным преступником».

«В первую очередь нас заботило то, чтобы не совершалось никакой несправедливости. В этом Че Гевара был очень щепетилен», – рассказал Андерсону Орландо Боррего, ставленник Че, который сперва играл роль «судьи», а позже стал министром транспорта при Кастро.

И, кроме того, по словам Дюка де Эстрада (который сегодня является одним из министров Кастро), общее число казненных было минимальным. «Мы расстреляли лишь около пятидесяти пяти человек в Ла-Кабанье», – говорит он. Те же, кто не связан более с режимом, могут подтвердить, что реальность выглядела иначе.

«На встрече в начале 1959 года Че прервал помощник, вошедший с большой стопкой бумаг, – вспоминает Хосе Пуйоль, который некоторое время служил начальником портов при Кастро. – Че сгреб всю пачку и просто стал подписывать, не глядя. Это все были расстрелы, запланированные на грядущую ночь».

Для кубинца, живущего в изгнании, чтение официальных биографий Че сродни чтению биографии Гитлера, в которой глава о холокосте написана Адольфом Эйхманом – сотрудником гестапо, непосредственно ответственным за уничтожение евреев. Или чтению биографии Сталина, где описания «чисток» и ГУЛАГа основаны на воспоминаниях Лаврентия Берии, который к тому же высмеивает Александра Солженицына как вздорного типа с излишне буйной фантазией. Добавьте к этому средства массовой информации, которые называют эти книги «виртуозной попыткой отделить личность от мифа», или «кристально честным и ошеломляющим исследованием»…

Армандо Вальядарес, который каким-то образом избежал расстрела, но провел двадцать два мучительных года в лагерях Кубы, рассказал о своем суде очень кратко: «Ни одного свидетеля, чтобы обвинить меня, никого, чтобы установить мою личность, ни одной-единственной улики против меня». Достаточно было того, что он был арестован в своем кабинете по обвинению в отказе повесить портрет Кастро над рабочим столом.

Эвелио Родригес был расстрелян по приказу Че в феврале 1959 года. Его невестка, Мириам Мата, высмеивает наивную веру Андерсона в «правосудие» Гевары. «Мой свекор был офицером полиции на Кубе, а вовсе не военным преступником Батисты, – говорит она, закатывая глаза. – Он работал на демократически избранное правительство Кубы в сороковых годах и продолжил службу в 1952 году. Батиста не выдавал ему зарплату лично в руки, ради всего святого. На самом деле он был освобожден от должности людьми Батисты. Он в жизни бы не подумал, что люди Че могли за что-то арестовать его. Поэтому он спокойно остался на Кубе».

Эвелио Родригес был арестован и расстрелян Че в первые недели после победы повстанцев.

Опять же в этом есть определенная логика. Как и в сталинской России, тот, кто имел хоть малейшее отношение к «контрреволюционерам», был потенциальным кандидатом на расстрел на Кубе Че Гевары. Педро Диас-Ланц был личным пилотом Кастро в горах Сьерры во время стычки с силами Батисты. В январе 1959 года Кастро назначил его главой военно-воздушных сил Кубы, где Диас-Ланц стал свидетелем того, как инструкторы-коммунисты Че Гевары вбивают в головы новобранцев военно-воздушных сил марксистско-ленинские догмы. Вскоре Диас-Ланц понял, что подобное «воспитание» происходит по всей Кубе, и в нем задействована вся армия и полиция поголовно.

Диас-Ланц оставил свой пост в мае и попытался предупредить своих близких друзей, кубинский народ и власти США о том, что происходит на Кубе. Педро погрузил жену и детей на небольшой катер и сбежал в Майами. Через несколько недель он арендовал маленький самолет и полетел над Гаваной, разбрасывая листовки, в которых говорилось о коммунизации Кубы, запланированной Кастро и Че. Брат Педро Диаса-Ланца, Гильермо, был немедленно арестован на Кубе и заключен в тюрьму Ла-Кабанья. Никаких доказательств контрреволюционной деятельности представлено не было, но через несколько месяцев его вытащили из камеры и закололи штыками насмерть.

Примерно в то же время к отцу пятерых детей по имени Хуан Альварес-Абальи наведалась кубинская полиция. «Мы вернемся через час или около того, – сказал офицер напуганной жене Альвареса-Абальи. – Мы просто пройдем в участок, чтобы задать вашему мужу несколько вопросов». В чем заключалось его преступление? У Альвареса-Абальи был зять по имени Хуан Маристани, который ускользнул в венесуэльское посольство прямо перед носом полицейских Кастро несколько дней назад. Хуан подозревал, что дело как-то связано с ним. «Не волнуйся, дорогая, – поцеловал он жену. – Я скоро вернусь».

На самом же деле его бросили в темницу Ла-Кабаньи. Повстанцы-«гуманисты» попросту использовали Хуана в качестве заложника, чтобы выманить его зятя из убежища в посольстве. Через несколько дней Альвареса-Абальи выдернули из камеры и подвергли всему набору судебных процедур Че. Никаких обвинений против него не выдвигалось. Но приговор был вынесен сразу: смертная казнь через расстрел.

По пути к расстрельной стене Альварес-Абальи должен был пройти мимо изображений Фиделя и Че. «Из-за этих двух негодяев пятеро детей останутся сиротами!» – в сердцах бросил он. На следующий день его изрешеченное пулями тело было сброшено в безымянную могилу на кладбище Колон в Гаване.

Идельфонсо Каналес был следователем в военной полиции Че – «G-2». В 1961 году он объяснял, как работает система доктора Риверо Каро. «Забудьте про ваши адвокатские замашки, – усмехался он. – То, что вы говорите, не имеет значения. Какие доказательства вы предоставите, не имеет значения. Даже то, что говорит прокурор, не имеет значения. Единственное, что имеет значение – это то, что говорит «G-2»!»

Некоторым сравнение ранней кубинской революции с началом установления нацистского или сталинского режима кажется возмутительным. Мол, это типичный трюк «кубинских беженцев и правых психов». Но подобное историческое сравнение не умозрительно, оно основано на реальных фактах.