Берлин, Клюкштрассе, октябрь 1923 год
– …Фрау Чехова? Простите, пожалуйста, Ольга Константиновна, но мы – те самые «несчастные путницы, которые не хотят ночевать в тростнике, потому что боятся комаров», – очень серьезно, без всякой улыбки произнесла неизвестная женщина, стоявшая с ребенком на руках перед дубовой дверью квартиры Чеховой.
Ольга же весело расхохоталась: «О, узнаю Григория Христофоровича!»
– Да-да, он передает вам свой самый сердечный привет и кое-какие гостинцы из Москвы, – наконец улыбнулась и незнакомка.
– Ой, да что же я вас в дверях держу! – всплеснула руками Ольга. – Проходите, пожалуйста, сюда.
Высокая, стройная брюнетка в сером костюме английского кроя, в светлой блузке с галстуком, повязанным по-мужски, прошла следом за хозяйкой в гостиную. Ольга тут же кликнула горничную, велела уложить засыпающего ребенка («Кто это у вас? Девочка?» – «Девочка. Алиса») пока что в спальне, потом подать чаю, варенье и что-нибудь еще.
Гостья держалась уверенно, охотно отвечала на вопросы: «Да, я журналистка из Советской России, Магдалина Михайловна Краевская, представляю наши газеты «Правда», «Известия» и «Красную газету»… Что привело в Берлин? Москвичей очень интересуют события, которые сегодня происходят в Германии. Ведь здесь, у вас, настоящая предгрозовая ситуация. Революция на носу…»
– Да-да, – мимолетно улыбнулась гостеприимная хозяйка, – с продуктами у нас перебои, лекарств не хватает… Рабочие бастуют… Так, у вас есть где остановиться? Проблемы? Считайте, что их нет. У меня есть свободная комната. Пойдемте, я вам покажу.
Ольга Константиновна показала гостье уютную спаленку с двумя кроватями, и они вернулись в гостиную.
– А теперь, моя милая, проблемы возникли уже у меня. Я опаздываю на спектакль. Поэтому предлагаю: вы устраивайтесь, отдыхайте, кушайте, Кристи покажет вам душевую… А вечером после представления я сразу домой, и мы с вами наболтаемся всласть. Я так соскучилась по москвичам и новостям. Ну что, согласны?.. Тогда все, до вечера!
…Вернувшаяся из театра только в первом часу ночи, Ольга еще пребывала в слегка приподнятом после успешного спектакля состоянии. Она прошлась по квартире и обнаружила свою новую знакомую в гостиной за изучением местных газет.
– Боже, вы еще не спите! И чем занимаетесь?! Читаете буржуазную, лживую, продажную прессу! Нет, мне надо было вас с собой забрать в театр. Но это моя ошибка, я кругом виновата!.. Да, а где наша прелестная Алиса? Спит? Вот и прекрасно. А вы ели что-нибудь? Нет? Почему это «не хотите»? Я, например, голодна, как собака. Сейчас все будет!..
Не обращая внимания на протесты Магдалины, она удалилась куда-то в глубь квартиры и вскоре вернулась в сопровождении горничной, которая несла поднос с бутербродами. Ольга Константиновна шествовала королевой, гордо вознеся над головой две бутылки вина.
– Пируем!
В тот вечер перспективы развития пролетарской революции в Германии были как-то не совсем кстати. Чехова жадно расспрашивала о происходящем в Москве и Питере, выпытывала светские сплетни. Магдалина Михайловна оказалась замечательной собеседницей, свободно реагировавшей на любые темы. У дам очень быстро отыскались общие знакомые, ведь старые русские столицы были «городами маленькими». В разговоре фантомами мелькали знаменитые имена, фразы переплетались известными им обеим поэтическими цитатами. Магдалине под настроение вспомнилось, и она, не удержавшись, к случаю прочла: «Уж если ад, так пусть тут будет ад, а если рай… Но не бывает рая…»
– Гумилев, – тут же отозвалась Ольга.
– Да, – обрадовалась Магдалина. – Вы знаете его стихи?.. А я, признаться, в свое время была хорошо знакома с Николаем Степановичем… Как будто в прошлой жизни…
– О, а я видела Гумилева только однажды. В «Бродячей собаке» или в «Приюте комедиантов», точно уже не помню где… Мы были там с веселой компанией, Гумилев читал новые стихи…
Как оказалось, Магдалина была прекрасно осведомлена обо всем, что происходило в богемной Москве за годы, минувшие с момента отъезда Ольги из Белокаменной.
…Есенин? Сергей недавно вернулся в Россию, сообщала она, после длительного заграничного путешествия. Побывал вместе со своей Айседорой и в Европе, и за океаном. Гостил, кстати, и в Берлине, не встречались случайно?.. Даже не слышали? Ну, мировой славы он, конечно, не снискал. Но без скандалов, кажется, не обошлось. Во всяком случае, я слышала, как он жаловался, что в Париже в ресторане его избили белогвардейцы, как он там потерял и цилиндр, и перчатки. Да и Америка ему тоже не понравилась… И он ей тоже… Игорь Северянин? Он, по-моему, уединился где-то в Прибалтике, но где точно, не знаю…
– А вам, Ольга, доводилось видеть Антона Павловича?
Чехова засмеялась:
– Да что вы, моя милая, меня за совсем престарелую старуху принимаете?!. Я сама Чеховой стала только через десять лет после его смерти. Ведь в девичестве-то я Книппер. Племянница Ольги Леонардовны, кстати. А потом выскочила замуж за Мишу, племянника Антона Павловича…
Хотя, знаете… Изредка у меня возникает нечто вроде видения или сна наяву. Какие-то детские воспоминания всплывают из подсознания, запертого прежде на засов… Будто бы мы с сестрой тихонько бродим по дому, заглядываем в одну из комнат. Там лежит наш младший братик Лева. Он на растяжке. У Левы подозревают костный туберкулез. Его ступни накрепко привязаны к прикроватной спинке, а тельце в кожаном корсете, под подбородок. На краю постели сидит доктор. Он о чем-то беседует с Левушкой, потом заводит маленький граммофон, который принес с собой специально для него. У доктора такое обаятельное овальное лицо, грустные глаза, бородка… Родители шепчут мне на ухо, что этот дядя знаменитый писатель Антон Павлович Чехов, муж моей тети Оли… Он оборачивается и улыбается, что-то говорит родителям, кажется, советует ни в коем случае не возить мальчика по гостям и не позволять ему много бегать и прыгать…
– А как сегодня ваш брат, Ольга Константиновна?
– Знаете, выздоровел, тьфу-тьфу-тьфу. Все его беды с позвоночником как будто бы позади. Он даже стал превосходным спортсменом. Живет в Москве, занимается музыкой. Кстати, недавно гостил у меня в Берлине…
«Магдалина Краевская» – Лариса Рейснер нарадоваться не могла своей безусловно удачно подобранной легенде. Она – человек свободной профессии, журналистка, специальный корреспондент, вполне уместная фигура среди богемы, политиков, банкиров, меценатов, актеров, писателей, художников, спортсменов… Почему бы ей не быть доброй знакомой поэтам Волошину и Есенину, режиссеру Станиславскому или скульптору Коненкову? И почему бы Николаю Гумилеву не посвящать ей свои стихи?..
Ольга Константиновна исподволь приглядывалась к своей московской гостье. Что говорить, она и впрямь хороша. В правильных, точеных чертах лица угадывалась явно не славянская, а скорее тяжеловатая арийская красота, в глазах читался и надменный холодок, и что-то острое, насмешливое.
Дамы легко перемежали русскую речь немецкой, изредка вставляя и французские словечки.
– Вы ведь немка? – полуутвердительно спросила Чехова.
– Конечно, – не стала отрицать Магдалина. – Мои предки были из рейнских баронов. Дед говорил, что наш род вообще ведет свое начало от крестоносцев. Но я с детских лет никогда не бывала в Германии.
– Ну, тогда, как говорится, сам Бог велел: за возвращение домой! – Хозяйка высоко подняла бокал. – Это, кстати, рейнское…
– Прозит! – не растерялась гостья.
За разговорами новые подруги просидели почти до рассвета. На следующий же день Лариса отправилась в Гамбург, где располагался штаб грядущей германской революции. Там ее интересовали не столько уличные стычки, сколько реальная оценка боевого потенциала немецких пролетариев накануне 9 ноября, даты намеченного революционного восстания.
(По странному стечению обстоятельств, именно в этот день в Германии вместо победоносной пролетарской революции произошел мюнхенский «пивной путч» Адольфа Гитлера со товарищи.)
В Гамбурге местные шуцманы не чинили ни малейших препятствий корреспондентке ведущих московских газет, к тому же красивой женщине, возжелавшей побывать в городских трущобах, рабочих кварталах, даже любезно подсказывали ей, как проще добраться до штаба бастующих рабочих.
Один лишь лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман достоверно знал, что эта пронырливая и обаятельная особа с международным журналистским мандатом на самом деле является офицером связи между ЦК КПГ и представительством Коминтерна, которое расквартировано в Дрездене.
Повторно «Магдалина Краевская» навестила Чехову накануне своего отъезда из Германии.
– Я буквально на минуту, еще раз хочу поблагодарить вас, Ольга Константиновна, за приют и гостеприимство.
– Да что вы, Магдалина, не стоит. Я всегда рада землякам. И потом, без кофе я вас никуда не отпущу. Присаживайтесь, пожалуйста… А где, кстати, ваша прелестная дочурка-«путница»?
– Алиса у моих знакомых.
– Как вам Гамбург? Где еще успели побывать, что видели? – предлагая светскую беседу, спросила Чехова.
– О, тут двумя фразами не обойтись, – вздохнула «Магдалина». – Я пережила там ужасные дни. Уличные бои, баррикады, кровь… То же самое видела в Саксонии, Тюрингии. Все очень плохо…
Уходя, «Краевская» оставила на столе свежий номер московской газеты «Известия» с подчеркнутым красным карандашом репортажем под рубрикой «Очерки современной Германии. От нашего спецкора Revera». Вечером Ольга заинтересованно читала:
«На берегу Северного моря Гамбург лежит, как крупная, мокрая, еще трепещущая рыба, только что вынутая из воды. Вечные туманы оседают на заостренные, чешуйчатые крыши его домов. Ни один день не остается верным своему капризному, бледному, ветреному утру.
С приливом и отливом чередуются влажное тепло, солнце, серый холод открытого моря и бесконечный, неуемный, шумный дождь, обливающий блестящие асфальты так, точно кто-то, стоя у взморья, из старого корабельного ведра, каким вычерпываются дырявые лодки, захлебывающиеся во время сильной качки, поднимает из моря и выливает ползалива на непромокаемый, как лоцманский плащ, дымящийся от сырости, вонючий, как матросская трубка, согретый огнями портовых кабаков, веселый Гамбург, который стоит под проливным дождем крепко, как на палубе, с широко расставленными ногами, упертыми в правый и левый берег Эльбы… Весь рабочий Гамбург… ослеп от боли, получив приказ ликвидировать восстание…»
* * *
По возвращении в Москву «Магдалина» подробно докладывала об итогах своей секретной командировки Артузову. В конце добавила: «А твоя крестница-артисточка молодец, не робкого десятка. Когда в Гамбурге начались бои и немецкие бюргеры в Берлине тряслись и потели от страха, она на все реагировала довольно спокойно и очень рассудительно». Хотя, по-моему, на самом деле эта Ольга, добавила Рейснер, если пользоваться чеховской шкалой оценки женских достоинств, – не женщина, а петарда.
* * *
Пару лет спустя в книжной лавке Ольге Константиновне случайно попалась на глаза брошюра «Гамбург на баррикадах». Фамилия автора ей ровным счетом ничего не говорила – «Лариса Рейснер». Ольга взяла книжку, рассеянно полистала, хотела уже вернуть на прилавок, но вдруг ее внимание привлекли отдаленно знакомые строки и образы. Профессиональная память не подвела, нечто подобное она уже где-то читала: «На берегу Северного моря Гамбург лежит, как крупная, мокрая, еще трепещущая рыба, только что вынутая из воды. Вечные туманы оседают на заостренные, чешуйчатые крыши его домов…»
Что? Ну, конечно! Да неужели Магдалина?.. Оказывается, фрау Краевская на самом деле есть Лариса Рейснер. Чехова тут же приобрела «Гамбург…» и дома, уютно устроившись в кресле, в один присест проглотила книжку от корки до корки. А еще через несколько дней в одной из берлинских газет прочла заметку о том, что против директора издательства, выпустившего книгу «Гамбург на баррикадах», Вилли Мюнценберга, возбуждено судебное дело. Рейхсвер приговорил зловредную книжонку к публичному сожжению, огласив свой приговор: «Под предлогом так называемого исторического изображения эта брошюра преследует вполне определенную цель – дать инструкции сторонникам Компартии Германии для грядущей гражданской войны…»
Так вот, оказывается, какая путница, боящаяся злых комаров, два года назад гостила у нее дома, и с которой они так много говорили о стихах Гумилева…
Ах, Григорий Христофорович, Григорий Христофорович, загадочный вы мой шутник.
