ЕВРОПА—АМЕРИКА, 20-е годы ХХ века

Эйнштейн относился к оглушительной славе и шумихе вокруг себя весьма и весьма иронично: «От меня хотят статей, заявлений, фотографий и пр. Все это напоминает сказку о новом платье короля и отдает безумием, но безобидным...» Поздравляя с Рождеством своего друга Генриха Зангера, он не удержался и сделал приписку в открытке: «Слава делает меня все глупее и глупее, что, впрочем, вполне обычно. Существует громадный разрыв между тем, что человек собою представляет, и тем, что другие думают о нем или, по крайней мере, говорят вслух. Но все это нужно принимать беззлобно».

Выступать с лекциями он не любил. И не умел. Его публичные выступления не отличались доступностью. По этому поводу Альберт Эйнштейн шутил, что элегантность оставляет портным и сапожникам.

Один из участников званого обеда во Франкфурте вспоминал, как Эйнштейн после окончания трапезы изъявил желание принять участие в камерном концерте. Его тут же окружила толпа экзальтированных поклонниц, которые (коль не случилось поцеловать) осыпали его комплиментами. Одна дама, когда ее представили Эйнштейну, повернулась к Эльзе и без обиняков спросила: «Могу я поговорить несколько минут с профессором Эйнштейном?» – давая понять, что присутствие Эльзы нежелательно. Супруга ученого тактично ответила: «Да, конечно, можете» – и снисходительно улыбнулась мужу. Он ответил ей улыбкой, потому что оба понимали мотивы просительницы...

В 1929 году научный мир шумно праздновал 50-летие Эйнштейна. Сам юбиляр участия в торжествах не принимал, укрывшись на своей вилле близ Потсдама, где принимал избранных друзей – Тагора, Чарли Чаплина, выдающегося шахматиста Эммануила Ласкера и кое-кого еще.

Пока Альберт в лучах славы странствовал по миру, в Германии росли антисемитские настроения. Соотечественники открыто травили Эйнштейна, называя его теории «еврейско-коммунистическим заговором в физике».

Когда зимой 1933 года к власти в Германии пришел Гитлер, Эйнштейн находился по приглашению Калифорнийского политехнического института в Америке, в Пасадене, вблизи Лос-Анжелеса. Кстати, накануне американская «Женская патриотическая корпорация» требовала не пускать Альберта Эйнштейна в США, так как он, по их мнению, является известным смутьяном и коммунистом: «Сам Сталин не связан с таким множеством анархо-коммунистических групп, как Эйнштейн». Получивший все же гостевую визу выдающийся реформатор мироздания ответил «патриоткам» через прессу: «Никогда еще я не получал от прекрасного пола такого энергичного отказа, а если и получал, то не от стольких сразу».

(Все-таки подавляющее большинство феминисток никогда не отличалось ни интеллектом, ни, к сожалению, особой красотой.)

Назначение нового рейхсканцлера Германии не стало для Эйнштейна большой неожиданностью. Чувствовалось, что он уже был готов к такому повороту событий. Покидая виллу Капут, Альберт Эйнштейн грустно посоветовал Эльзе:

– Посмотри на нее хорошенько.

– Почему?

– Потому что больше ты ее не увидишь.

Уже через два дня после воцарения Гитлера на имперском троне Эйнштейн обратился к руководству Прусской академии наук с просьбой выплатить ему полугодовую зарплату сразу, а не к началу апреля, как было оговорено ранее. Жизнь показала, что такая неожиданная предусмотрительность ученого была нелишней. Уже 27 февраля 1933 года своей сердечной подружке Маргарет Лебах он писал: «Из-за Гитлера я решил не ступать больше на немецкую землю... От доклада в Прусской академии я уже отказался».

В нью-йоркском консульстве Германии Эйнштейн долго беседовал с немецким дипломатом.

– Герр Эйнштейн, если вы не чувствуете себя виновным, с вами на родине ничего не случится, – пытался заверить его германский консул. – Вас ждут, вам будут оказаны все знаки внимания и почтения...

Но когда официальная часть закончилась, дипломат, опустив глаза, тихо сказал:

– Теперь, когда мы можем поговорить по-человечески, и я могу вам сказать, что вы поступаете именно так, как и следует поступать.

И поднес указательный палец к губам.

Эйнштейн с удовольствием откликнулся на просьбу корреспондентки газеты «Нью-Йорк уорлд телеграм» Эвелин Сили прокомментировать события, происходившие в ту пору в Германии: «Пока у меня есть возможность, я буду находиться только в такой стране, в которой господствуют политическая свобода, толерантность и равенство всех перед законом. Политическая свобода означает возможность устного и письменного изложения своих убеждений, толерантность – внимание к убеждениям каждого индивидуума. В настоящее время эти условия в Германии не выполняются. Там как раз преследуются те, кто в международном понимании имеет самые высокие заслуги, в том числе ведущие деятели искусств. Как любой индивидуум, психически заболеть может каждая общественная организация, особенно когда жизнь в стране становится тяжелой. Другие народы должны помогать выстоять в такой болезни. Я надеюсь, что и в Германии скоро наступят здоровые отношения и великих немцев, таких, как Кант и Гете, люди будут не только чествовать в дни редких праздников и юбилеев, но в общественную жизнь и сознание каждого гражданина проникнут основополагающие идеи этих гениев». Нью-йоркское интервью было перепечатано ведущими мировыми изданиями. Эйнштейна напрасно считали наивным гением. Он гораздо быстрее многих политиков понял, что ожидает Веймарскую республику в будущем. И весь мир тоже.

При этом он был не одинок. Чарли Чаплин прямо с экрана смеялся над Гитлером: «Его приветственный жест откинутой назад от плеча рукой с повернутой кверху ладонью всегда вызывал у меня желание положить на эту ладонь поднос с грязными тарелками.

«Да он полоумный», – думал я. Но когда Эйнштейн и Томас Манн были вынуждены покинуть Германию, лицо Гитлера уже казалось мне не комичным, а страшным...»

Нацистов дико бесили антигитлеровские заявления Эйнштейна. Геббельсовская пропаганда развернула широкую кампанию в печати с прямым призывом: «Убить Эйнштейна!» Нацистские газеты публиковали его портреты с подписью: «Эйнштейн. Еще не повешен». За его голову предлагалось пятьдесят тысяч марок. На сей счет Эйнштейн, смеясь, успокаивал Эльзу: «А я и не подозревал, что моя голова стоит так дорого». Руководитель группы «Немецкая физика» лилипут Ленард высокомерно пытался куснуть Гулливера Эйнштейна: «Наиболее важный пример опасного влияния еврейских кругов на изучение природы представляет Эйнштейн со своими теориями и математической болтовней, составленной из старых сведений и произвольных добавок... Сейчас его теория разбита вдребезги – такова судьба всех изделий, далеких от природы. Но ученые с солидными в прошлом трудами не могут избежать упрека: они допустили, чтобы теория относительности могла найти место в Германии. Они не видели или не хотели видеть, какая это ложь, выдавать Эйнштейна – в науке и в равной степени вне ее – за доброго немца...»

Чуть позже этот же проповедник заявил при открытии нового физического института: «Я надеюсь, что институт станет оплотом против азиатского духа в науке. Наш фюрер изгоняет этот дух из политики и политической экономии, где он называется марксизмом. Но в результате коммерческих махинаций Эйнштейна этот дух сохраняет свои позиции в естествознании. Мы должны понять, что недостойно немца быть духовным последователем еврея. Науки о природе в собственном смысле имеют целиком арийское происхождение, и немцы должны сегодня находить собственную дорогу в неизвестное».

Рейхсминистр народного просвещения и пропаганды Йозеф Геббельс внушал своему бюргерскому племени: «Мы часто поступали в отношении мирового еврейства милостиво, чего они вовсе не заслуживали. И какова же благодарность евреев? У нас в стране они каются, а за границей раздувают лживую пропаганду о «немецких зверствах», что даже превосходит антинемецкую кампанию во время мировой войны. Евреи в Германии могут благодарить таких перебежчиков, как Эйнштейн, за то, что они теперь – полностью законно и легально – призваны к ответу!»

Исповедуя насилие, фашисты не собирались ограничиваться словами. Толпа вооруженных людей ночью 30 марта 1933 года ворвалась в летний дом Эйнштейна в Капуте и объявила его конфискованным. Заодно забрали яхту ученого, пришвартованную у озера Хавель. А штурмовики СА разгромили и ограбили берлинскую квартиру Эйнштейна. Капут так капут...

Печальная весть о происшедшем настигла Эйнштейна, когда его трансатлантический лайнер был еще на пути в Европу. Возмущенная Эльза стала требовать от мужа выступить с громким протестом, поднять мировую общественность и т.д. и т.п. Эйнштейн с улыбкой слушал свою сварливую бабу и миролюбиво, с печальной улыбкой, говорил:

– Знаешь, дорогая, в Берлине у меня оставались яхта и подруги. Гитлер забрал только первую, что для последних явно оскорбительно.

Вернувшись в Европу, большую часть 1933 года он прожил в маленьком фламандском приморском городке Ден-Хаан (Ле-Кок-сюр-Мер) по приглашению бельгийского короля. Ему была предоставлена небольшая вилла Савояр, которая стала своего рода интеллектуальным приютом для беженцев из Германии. Ее обитатели любовались серебристыми дюнами, которые, казалось, были подметены резким ветром, и свинцовыми морскими волнами, которые размашисто накатывали на берег. А домик отзывался, как раковина, на все звуки: скрип шагов, звон посуды, перестук пишущей машинки и, конечно же, звон бокалов...

Навестивший беглеца английский писатель Чарльз Перси Сноу был точен в описании его портрета: «Вблизи Эйнштейн оказался таким, каким я и представлял себе, – величественный, лицо светилось мягким юмором. У него был высокий, покрытый морщинам лоб, пышная шапка седых волос и огромные, навыкате, темно-карие глаза. Я не могу сказать, за кого можно было бы принять его. Один остроумный швейцарец сказал, что у Эйнштейна простое лицо ремесленника и выглядит он, как старомодный, солидный часовых дел мастер из маленького городка, занимающийся, наверное, по воскресеньям ловлей бабочек.

Меня удивило его телосложение. Он только что вернулся с прогулки на парусной лодке и был в одних шортах. Его массивное тело было очень мускулистым; правда, он уже несколько располнел, но выглядел еще весьма крепким и всю жизнь, должно быть, отличался физической силой».

Альберт Эйнштейн обожал малые, уютные страны – Голландию, Бельгию, Швейцарию. Но чувствовал приближающуюся опасность. Нацисты уже были совсем рядом.

Но в начале сентября 1933 года бельгийская пресса объявила о том, что нобелевский лауреат Альберт Эйнштейн, увы, покинул страну и на частной яхте отправился в Южную Америку. Запуская эту «дезу», окружение Эйнштейна умышленно запутывало следы. На самом деле «неудобный пассажир» высадился на причале английского порта Норфолк, откуда в закрытой карете был перевезен в поместье одного из своих британских почитателей. Он жил там в полном комфорте и тоске.

Получив приглашение в Америку, Альберт Эйнштейн сразу приступил к работе в Принстонском институте фундаментальных исследований. Условия были королевскими: профессор Эйнштейн был назначен на должность руководителя исследовательской группы с пожизненным жалованьем и правом приглашать ассистентов по своему усмотрению.

Хотя фрау Эльза очень любила рассказывать новым знакомым, что когда Эйнштейн нанимался в Принстон, его попросили сообщить свои условия. Профессор, говорила она, назвал столь смехотворную сумму, что ректорат был вынужден разъяснить ему, что названная им цифра не обеспечивает в Штатах даже прожиточного минимума и что ему на жизнь потребуется по крайней мере втрое больше.

– Мой муж – гений! – любила повторять она. – Он умеет делать все, кроме денег...

А он считал свое положение в Принстоне несколько неудобным: нельзя, как он говорил, получать деньги за исследовательский труд, который является внутренней потребностью, без педагогических обязанностей. Эйнштейн привык рассматривать как лично ему принадлежащее только то время, которое оставалось после лекций, собеседований со студентами, экзаменов, кафедральных заседаний.

Бог не играет в кости, обычно повторял Эйнштейн. И писал своему коллеге Максу Борну: «Я очень хорошо понимаю, почему вы считаете меня «упрямым старым грешником», но ясно чувствую, что вы не понимаете, как я оказался в одиночестве на своем пути. Это вас, конечно, позабавит, хотя навряд ли вы способны верно оценить мое поведение. Мне доставит большое удовольствие изорвать в клочья вашу позитивистско-философскую точку зрения».

Дома его, конечно, по-прежнему опекала Эльза и все та же мисс Элен Дюкас. К ней он благоволил намного больше, чем к жене. В сущности, именно Элен стала его домашним гением, снимавшим с вселенского научного гения все тяготы повседневной жизни одной ей известным способом...

В 1934 году Эйнштейна приглашает в гости президент Франклин Рузвельт. В Белом доме ученый имел с ним задушевную беседу и даже был оставлен на ночлег. С тех пор он имел карт-бланш на любые непосредственные контакты с лидером Соединенных Штатов.

Видеть у себя в доме самого Альберта Эйнштейна почитал за честь весь высший свет Америки.