ПОТСДАМ, Германия, 24 июля 1945

В зале заседаний дворца Цецилиенхоф, где проходила Потсдамская конференция, летний зной почти не ощущался. Когда обсудили все вопросы, запланированные на очередное заседание глав трех государств-победителей, председательствующий президент США Гарри Трумэн объявил:

– До встречи завтра, господа, как обычно, в 11 часов.

Но руководители делегаций не спешили отправляться по своим резиденциям, по-прежнему сидели в креслах, обмениваясь какими-то малозначительными фразами. Черчилль дымил сигарой, Сталин медленно набивал табаком трубку. Трумэн, держа руку на тоненькой зеленой папочке, наконец собрался с силами (в папке лежал машинописный листок с многозначительной кодовой фразой: «Мореплаватель достиг Нового Света»), вздохнул и с нажимом произнес, обращаясь персонально к Сталину:

– Я обязан поставить вас в известность, дорогой генералиссимус, о том, что в Соединенных Штатах на сегодняшний день создано новое оружие необыкновенной разрушительной силы. Проинформировать вас об этом – мой союзнический долг.

Британский премьер-министр Уинстон Черчилль при этих словах даже головы не повернул в сторону американского президента. Он смотрел только на Сталина, ему важна была его реакция. Получив от Трумэна совершенно секретный доклад генерала Гровса о первом испытании атомной бомбы в пустыне неподалеку от Лос-Аламоса, Черчилль принялся усердно провоцировать своего менее опытного в политических играх американского коллегу использовать сведения о супербомбе как несокрушимый аргумент в этих тяжелых потсдамских переговорах.

Лицо «дядюшки Джо» оставалось невозмутимым, не выражая никаких эмоций. Лишь на мгновение он опустил тяжелые веки в знак того, что воспринял информацию, и тут же заинтересовался невидимым пятнышком на рукаве своего белоснежного кителя. Даже достал из брючного кармана сияющий такой же белизной носовой платок и обмахнул им рукав. Потом Сталин поднял голову, нашел глазами маршала Жукова и безлично обратился ко всем присутствующим:

– Ну что ж, до завтра – значит до завтра.

И Черчилль, и Трумэн были ошеломлены: что, Сталин ничего не понял?! Не понял, что отныне у Запада находится смертоносное средство, которое восстанавливает соотношение сил с Россией! Оба лидера были явно разочарованы. Позже в своих мемуарах Трумэн напишет: «Сталин не проявил особого интереса к моему сообщению о бомбе. Его ответ сводился к тому, что он рад это слышать и надеется, что мы сможем применить новое оружие против Японии...»

А Сталин, прибыв в Бабельсберг на виллу, которая была отведена под резиденцию советской делегации, тут же пригласил к себе Молотова:

– Вячеслав Михайлович, у меня состоялся любопытный разговор с Трумэном...

Выслушав рассказ Сталина о беседе с американским президентом, Молотов, недолго думая, с ходу рубанул:

– Цену себе набивают.

Сталин засмеялся:

– Пусть набивают. Надо будет сегодня же переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Только в этот момент присутствовавший при разговоре Георгий Жуков сообразил, что и там, во дворце, и здесь, в Бабельсберге, речь шла о создании советской атомной бомбы...

Маршал также не знал, что еще за две недели до 16 июля – даты, намеченной до испытания атомной бомбы в штате Нью-Мексико, от нью-йорскской резидентуры НКВД в Москву ушла шифровка с точным указанием параметров взрывного устройства. Тогда же начальник внешней разведки Павел Фитин поставил в известность товарища Сталина о предстоящих в Штатах испытаниях.

Поздним вечером того же дня, перед отходом ко сну, президент Гарри Трумэн решил зафиксировать в своем дневнике для истории заметки о состоявшихся событиях: «...Только что провел несколько часов со Сталиным. Я сказал ему, что я не дипломат и отвечаю «да» или «нет» на вопросы после того, как выслушаю все доводы. Он сказал, что хочет обсудить некоторые вопросы. Я ответил, что готов их выслушать. Он высказал их, и это – динамит. Но у меня тоже есть динамит, который я пока еще не намерен взрывать...»