Глава 34
Людмила Игоревна совсем не походила на жену олигарха. Никаких сверкающих драгоценностей она не носила, была одета в элегантное светло-коричневое платье и лодочки на невысоком каблуке. Кофемашину Волкова включила сама и поставила передо мной тарелочку с сухофруктами, сказав:
– Печенье-конфеты не ем, предпочитаю курагу, финики, чернослив. Что привело вас ко мне?
– Я занимаюсь делом, корни которого уходят в ваше детство, – завела я, – заранее прошу прощения. Вам воспоминания могут причинить боль. Но нам очень надо знать все, что вы помните о смерти своего брата и Феди Лазарева.
– Зачем? – спросила Людмила. – Дело давнее, мне тогда едва четырнадцать исполнилось.
– Убийцу мальчиков так и не нашли, – продолжала я, – но сейчас в ходе расследования другого дела всплыла история гибели этих подростков, и у нас появилась возможность вычислить их убийцу. Ваш рассказ очень важен, до сих пор мы беседовали с теми, кто уже тогда был взрослым, и, конечно, они оценивали все события со своей колокольни. А вы из компании ребят, вероятно, знаете то, что подростки не сообщали родителям. И нам для поимки преступника очень нужны ваши воспоминания.
Волкова сгорбилась:
– После того лета жизнь стала другой. Папа умер в больнице, и это можно считать Божьей милостью, он не видел Гену в гробу. Мама пережила похороны, но от стресса заболела онкологией и ушла через несколько лет за мужем. Бабуля тоже скончалась. Родители очень любили друг друга и нас с братом обожали. В нашей семье не было ни злости, ни лжи. Тем летом Гене исполнилось тринадцать, мне четырнадцать. В этом возрасте подростки вредничают, дерутся между собой, хамят взрослым. Нас это все миновало, Гена был моим лучшим другом. Он рос спокойным, вдумчивым, много читал, учился на одни пятерки, с ним было интересно. Зимой-весной-осенью, когда семья жила в Москве, мы везде ходили с ним вместе. Мои подруги тоже общались с Геной, а друзья брата прекрасно относились ко мне. У нас не принято было издеваться над кем-то из компании, мы никогда не обращали внимания на то, кто как одет, у кого дома богатая обстановка, а у кого бедно. А вот летом…
Людмила вздохнула:
– Нас вывозили на дачу в Гуськово, и там Геннадий становился другим.
Волкова сложила руки на груди.
– Наш дом стоял между коттеджами Поповых и Лазаревых. У первых детей не было, а у вторых подрастали дочь и сын. Вера считалась звездой местного коллектива. Не могу сказать, что она блистала красотой, в деревне жили более интересные девочки. У Лазаревой только волосы поражали: рыжие, кудрявые, очень густые. Но у девочки был талант, она умела всех себе подчинить. Я не понимала, почему ребята табуном бегают за Лазаревой. Что ценилось в подростковой компании тех лет? Умение быстро бегать, прыгать, плавать, обладание чем-то, чего нет у других. Вот, например, у Семена Кратова была кинокамера, и мальчики с ним дружить хотели, надеялись, что Сеня им поснимать даст. У Толи Паскина была огромная библиотека. Весь Дюма, Майн Рид, Джек Лондон, не знаю, где его мать книги доставала. Понимаете, по какой причине с Паскиным общаться хотели? У нас на участке стоял небольшой домик, сейчас бы его назвали гостевым, а мы именовали чуланчиком. Хотя хорош чулан: две комнаты, кухонная ниша и туалет. Там на моей памяти никто не жил. Бабушка, Галина Сергеевна, отдала нам домик и сказала: «Если дождь пойдет, в чужие избы не ходите, ведите свою компанию сюда, я оставила вам печенье, карамельки, лимонад поставила. Не мешайте никому, взрослые работают, на огородах заняты, играйте на нашем участке».
– У вас была очень умная бабушка, – улыбнулась я, – дети считали, что они веселятся без взрослых, а на самом деле находились под присмотром Галины Сергеевны.
– Ну да, – засмеялась Людмила, – именно так. Володя Сачков играл на гитаре, прекрасно пел. У нас с братом был чуланчик, у Паскина книги, у Сачкова шестиструнка, у Кратова камера, ясно, по какой причине с нами дружить хотели. Кроме того, Володя здорово танцевал и был красавец. В него все девчонки повлюблялись. А что у Лазаревой? Ничего! Петр Михайлович и Евгения Федоровна детям интересных вещей не покупали. В свой дом Вере приглашать ребят запретили, да и на участке нас видеть не хотели. Только калиткой скрипнешь, Евгения из окна высунется и ну кричать: «Что надо? Зачем притопала? Цветы поломаешь, иди отсюда». Чем могла Вера похвастаться? Особой красоты нет, одета как все. Но она непостижимым образом стала королевой Гуськова. Мы с Геной ахнуть не успели, как оказались у нее в подчинении. Вера сколотила небольшую компанию детей, с которыми хотели водиться все, и Гена, и Толя, и Володя в нее разом влюбились.
– Сачков? – переспросила я. – Ему нравилась Вера?
– Сначала я так считала, – кивнула Людмила, – давайте по порядку все объясню.
– Простите, больше перебивать не стану, – пообещала я и превратилась в слух.
Вера оказалась вдохновенной выдумщицей, она придумала некое общество, написала его устав и клятву, которая звучала так: «Клянусь никогда не предавать моих товарищей, во всем помогать им, никому не рассказывать о Тайном обществе рыцарей. Если выдам чужие секреты, пусть меня убьют». Вера не терпела соперниц, поэтому ни одной девочки в ряды своей банды не приняла. Ради Милы Лазарева исключения не сделала.
Как Мила узнала о существовании тайной организации? О ней сестре растрепал брат, Гена предупредил:
– Будем собираться в чуланчике, ты туда не лезь!
– Здорово! – разозлилась Людмила. – Чуланчик наш, а мне туда нельзя, потому что в нем Верка играть решила? Пусть к себе домой убирается. Я все бабушке расскажу. Она Лазаревой по шее накостыляет.
– Ой, не надо, – взмолился Гена, – Вера тогда обидится, не захочет со мной дружить.
– Подумаешь, – фыркнула Мила, – нашел беду! Одной дурой рядом меньше.
– Люд, пожалуйста, – взмолился Гена, – она мне очень нравится!
– Ладно, – смилостивилась сестра, – но я тоже хочу стать членом вашего общества.
Зачем Волковой понадобилось присоединяться к компании девочки, которая ей совсем не нравилась? Ответ прост: Людмила без памяти влюбилась в Володю Сачкова, а тот все время проводил с бандой Лазаревой. Вот почему Мила пошла на шантаж, заявила Гене:
– Или я в вашей организации, или бабушка Верку из чуланчика грязной тряпкой выгонит.
Для сестры осталось тайной, каким образом брат сумел уломать Лазареву, но на следующий после этого разговора день Вера торжественно объявила Миле:
– Ты теперь наша. Прочти клятву и никогда ей не изменяй.
Лето катилось своим чередом, единственным огорчением для Людмилы стало полнейшее безразличие к ней Володи. Как-то раз Вера предложила всем пойти ночью на кладбище проверить собственную храбрость. Пересекать погост следовало поодиночке, надлежало обойти территорию по кругу и вернуться туда, где находилась Вера и ее придворные. Мила оказалась третьей испытуемой. Девочка пошла по тропинке, стараясь не кричать во весь голос от страха. Представьте ее ужас, когда из-за одной могилы вышла фигура в белом и завыла… Девочка описалась. А привидение сдернуло с себя тряпку и заржало в голос, это оказался Сачков.
– Чего молчишь? – сказал он, посветил на застывшую Милу фонариком и продолжал: – Испугалась? О! У тебя шорты мокрые. Описалась!
Людмила заплакала и бросилась в глубь погоста, ей хотелось умереть от стыда, больше всего она боялась столкнуться с Верой и ее бандой. Волкова пулей пронеслась мимо могил, вылетела на дорогу и побежала домой, Лазарева с компанией осталась в противоположном конце кладбища. Никто, кроме Володи, позора Милы не видел.
На следующий день поздно вечером кто-то подошел к открытому окну спальни Люды и тихо позвал:
– Милка!
Девочка, читавшая в кровати книгу, взвизгнула и завернулась в одеяло.
– Не бойся, это я, – прошептал Сачков, залезая в комнату, – извини меня. Честное слово, не хотел тебя сильно напугать на кладбище. Это Верка придумала над тобой пошутить.
– Ты всегда делаешь то, что Лазарева прикажет? – скривилась Волкова. – Она твой повелитель? Служишь Вере рабом?
– Нет, – сердито возразил Владимир, – мы дружим.
– Вроде ты и со мной в хороших отношениях, – заметила Мила.
– Не дуйся, – начал упрашивать Вова, – это просто розыгрыш, пусть не самый удачный. Я никому ничего не рассказал. И уже про все забыл.
– Но я помню, – возразила Людмила.
– Бутерброды приготовила? – неожиданно сменил тему Володя.
– Зачем? – прищурилась девочка.
– Забыла? – удивился Володя. – Завтра в восемь утра в поход идем на озеро. Ты должна еду для всех приготовить.
Мила криво улыбнулась:
– Я готовлю жратву. А что принесут остальные?
– Гена берет термос с чаем и лимонад, я одеяло, Сеня камеру, он нас снимать будет. Толя принесет два надувных матраса и магнитофон, – перечислил Володя.
– Понятненько, – протянула Мила. – А Вера с Федей? Они с пустыми руками?
– Ну, понимаешь, – забормотал Сачков, – у них мать такая… даже соли не даст…
Люда начала загибать пальцы на руке.
– Играть у них во дворе нельзя, поэтому мы сидим у нас в чуланчике. Еду Лазаревым Евгения взять не разрешит, поэтому я должна у бабушки хлеб, сыр и масло просить. Ты Верке на гитаре играешь, по ее приказу меня пугаешь. Толя им с Федькой книги постоянно дает. Все что-то для Лазаревых делают, а они нам фиг? Это по-дружески? Передай жадине, что я с ней корешиться не хочу. В наш чуланчик всем остальным приходить можно, а им с Федькой нельзя.
– Милка, не поступай так, – испугался Сачков. – Если объявишь Верке войну, она всем растреплет, что ты на кладбище описалась.
Людмила сначала затряслась, а потом разозлилась.
– Врун. Сказал, что никому о происшествии не рассказал, а, оказывается, растрепал Верке. Я тебя ненавижу. Ты ей все докладываешь? Может, туфли ей языком моешь? Уходи!
– Сам не знаю, как это получилось, – забубнил Вова, – ты удрала, я к ребятам вернулся и сказал: «Волкова испугалась, домой уплюхала, я сидел-сидел в кустах, она не пришла. Сдрейфила». Гена, Сеня и Толя поверили, Вера вроде тоже, но сегодня она меня в чуланчик позвала и выговорила: «Терпеть не могу, когда друзья в глаза врут. Что у вас там с Милкой случилось? Рассказывай!» И я… вот… выложил. Она мне запретила Кратову, Паскину и твоему брату про мокрые шорты рассказывать, пообещала бойкот устроить, если проговорюсь.
– Болтун, – процедила Мила, – и мне совсем не нравится, что Верка в нашем чуланчике командует, ни меня, ни Гены там нет, а Лазарева устроилась без спроса с тобой беседовать.
– Прости меня, – взмолился Сачков, – хотел смолчать, но не смог.
– Ага, язык во рту не умещается, – фыркнула Мила.
– Пришлось рассказать, – уныло пояснил Володя, – она мне пригрозила: если не узнает, что на погосте у нас случилось, то… Мила, сделай бутерброды. Если объявишь Лазаревой войну, она расскажет, как ты от страха описалась, тебя все Гуськово засмеет!
Девочке совершенно не хотелось, чтобы о ее позоре услышали посторонние, но она сообразила:
– Вовка! Вера про тебя узнала какую-то гадость. Если не будешь ей служить, она твой секрет всем выложит!
– Неправда, – занервничал Сачков, – я не делал ничего плохого, никогда!
Но Людмила поняла, что права. Вера вертит всеми, потому что знает чужие тайны.
Володя пошел к окну:
– В общем, поступай как хочешь. Но лучше тебе с Лазаревой не собачиться.
На следующий день Людмила не пошла с ребятами на озеро. В районе полдника к ней прибежала Вера, у девочек состоялся неприятный разговор, Лазарева напомнила, что из Тайного общества выйти нельзя, а если Волкова так поступит, то все Гуськово узнает про мокрые шорты. Мила хотела ударить мерзкую дрянь, но тут ее осенило. Надо проявить хитрость, прикинуться испуганной, пойти на поводу у Лазаревой и узнать какой-нибудь гадкий секрет Верки. Врага надо бить его же оружием. Людмила нароет что-то пакостное и пообещает рассказать все ее отцу, Петру Михайловичу. Жаль только, что поздно додумалась до правильного решения. Мила несколько раз видела, как Сачков и Верка вместе в лес уходят. Зачем они туда бегают? Ревность сжала сердце. Небось целуются вдали от взрослых! Понравится Петру Михайловичу такое поведение дочери? И пусть тогда Лазарева всем про ее конфуз докладывает. Чего уж такого ужасного совершила Мила, просто сильно испугалась. А вот Верка с Сачковым обжимается, она шлюха!
История с шортами случилась за несколько дней до пропажи Феди. И все это время Мила следила за Верой с помощью театрального бинокля матери, но ничего предосудительного не заметила. Шпионской деятельностью девочка занималась лежа на чердаке чуланчика, который стоял впритык к забору соседей. Летом у всех гуськовцев в домах окна-двери были нараспашку, Мила отлично видела двор соседей и слышала их разговоры.
Людмила услышала беседу брата Верки с Алевтиной, узнала, что мальчики переоделись, и минут через пять после того, как Федя уехал, увидела, как из дома вышла Евгения и начала орать на Алю.
– Какого черта на участке делал Геннадий? Почему ты разрешила ему тут безобразничать?
Дочь Михаила Ивановича молчала. Евгения, повизжав от души, ушла за ворота. Поскольку у нее в руках была матерчатая сумка, Мила решила, что противная мать Верки отправилась на речку загорать. А еще девочка подумала, что Алевтина хороший человек, она же могла сказать хозяйке: «Не Гена в клумбу плюхнулся, а переодетый Федя». Тогда бы садовнице не влетело. Но она не проронила ни слова, наверное, не хотела, чтобы мать в очередной раз выдрала подростка крапивой…
Людмила Игоревна прервала свой рассказ, встала, достала из письменного стола небольшой дозатор и пару раз пшикнула себе в рот, потом посмотрела на меня.
– Это успокаивающий спрей, мне наш разговор нелегко дается, а сейчас станет еще труднее. Придется говорить о смерти Гены.
