Глава 14
Я уселась на указанное место и растерялась. Не надо считать меня невоспитанной особой, которая всю жизнь ест на газете неочищенную селедку. Я умею пользоваться столовыми приборами, знаю, что рыбу режут особым ножом, а суп нельзя пить из тарелки, для употребления его человечество в незапамятные времена изобрело ложки, но сейчас передо мной находились странные столовые приборы: железный крючок с деревянной ручкой и нечто, напоминающее помесь ложки с вилкой: на конце длинной ручки красовалась небольшая черпалочка, а над ней были прикреплены зубья.
Ирина водрузила принесенную кастрюльку в центр стола, провела рукой по ее бокам, кухонная утварь развались на две части. Я увидела светло-желтый высокий столб с темно-коричневой верхушкой.
Иван захлопал в ладоши:
– Мама!
– Гав-гав-гав, – пролаяла из-под стола собака.
– Ваня, тише, – велела Ирина и чихнула, – омлет может обвалиться от шума.
– Извини, не сдержался, – потер ладони шеф, – Ньютон сегодня выглядит потрясающе.
– Надеюсь, и на вкус он ничего, – протянула его мать и постучала ладонью по спинке стула.
– Гав-гав-гав, – снова донеслось из-под скатерти.
Хозяйка чихнула.
– Таня, у тебя в сумке собака? – поинтересовался Иван.
Я удивилась:
– Нет. Думала, у вас живет собачка.
– У мамы аллергия на шерсть, – пояснил Иван.
– Апчхи, – издала Ирина, – апчхи. И кто тогда лает?
Мы переглянулись.
– Телевизор! – вдруг засмеялась хозяйка. – Он на кухне включен.
Иван встал.
– Нет-нет, – возразила его мать, – сначала надо съесть омлет. Ну я-то хороша! Начала чихать даже на звук лая. Вот оно, действие психосоматики. Уши слышат гавканье, мозг командует: аллергия. И… апчхи, апчхи.
Посмеиваясь над собой, дама ловко ввинтила в верх незнакомого мне яства нечто похоже на колпачок, сделала вращательное движение, вытащила кусок омлета, быстро подхватила его лопаткой и перенесла в мою тарелку.
– Испечь «Ньютон» искусство, но разрезать его еще труднее, – отметила я, разглядывая кусок, по форме напоминающий цилиндр.
– В принципе ничего сложного, – сказала Рина, – нужен специальный нож, вот он, смахивает на гаситель. Обычным лезвием резать нельзя, омлет мигом осядет. Но блюдо непростое. Сначала «Ньютон» у меня не поднимался, затем исправно рос в духовке, но падал, когда его оттуда вытаскивали. Когда я научилась справляться и с этой проблемой, возникла новая: разрезания. Но сейчас руки действуют автоматически, попробуйте, Танечка.
Я глянула на Ивана, увидела, что шеф взял вилко-ложку, подцепил ею кусок омлета, и быстро повторила его действия. Когда металлическая конструкция очутилась во рту, я попыталась снять с нее угощение и поняла, что сделать это невозможно. При зачерпывании пористая воздушная масса легко проникла сквозь частые зубья на ложечку, но теперь омлет категорически не желал покидать «домик». Держа симбиоз двух столовых приборов во рту, я тщетно пыталась соскрести с него языком еду, но, увы и ах, успеха не достигла.
А вот Иван быстро и ловко расправлялся с содержимым своей тарелки. Ирина Леонидовна посмотрела на сына.
– Ванюша, неужели тебе удобно пользоваться лефелегабелем? Я предпочитаю хакен.
С этими словами Ирина воткнула в кусок на тарелке крючкообразную палочку, навертела на нее омлет и отправила в рот.
Из глубины памяти всплыли обрывки знаний немецкого языка, полученные троечницей Сергеевой в школе. Вроде ложка на басурманском языке – лефель, вилка – габель, а хакен – крючок. Вот какой артикль – дер, ди или дас надо перед ними ставить – не спрашивайте. Значит «лефелегабель» – это объединение ложки и вилки.
– Танечка, вам нравится? – поинтересовалась хозяйка.
Неприлично мычать в ответ, но еще хуже вытащить изо рта набитую омлетом конструкцию. Я кивнула.
– И вам тоже удобнее с лефелегабелем, – протянула Ирина. – Конечно, классический прибор, придуманный самим Ньютоном, наиболее правилен при этой трапезе. А я беру изобретенный в двадцатом веке хакен. Лень нажимать постоянно на кнопку: открой решетку, закрой решетку. Великих ругать нельзя, но Исаак явно чего-то недодумал.
Услышав слово «кнопка», я обрадовалась и начала аккуратно ощупывать пальцами ручку прибора, нашла бугорок, нажала на него… и железные прутики исчезли. Я подпрыгнула от радости, мой стул сдвинулся, и послышался громкий стук.
– Мяу-мяу-мяу, – пронзительно заныла кошка.
– Надо же, программа по телевизору еще не закончилась, – удивилась хозяйка.
Я проглотила омлет, не ощутив его вкуса, снова нажала на пупочку, прутики вернулись в исходную позицию. Ура! Лефелегабель укрощен, пользоваться им проще простого. Чик – закрыто, набираем еду, кладет ложко-вилку в рот, опять давим на кнопочку…
Иван начал наливать матери в бокал минеральную воду и случайно задел его горлышком.
– Дзынь, – громко пропел хрусталь.
– Гав-гав-гав. Мяу-мяу-мяу, – хором взвыли животные.
– Апчхи! – на сей раз не деликатно, а оглушительно громко чихнула Ирина. – Апчхи!
Я вздрогнула от резкого звука и от неожиданности отпустила кнопочку. Железные прутики незамедлительно выскочили из пазов и воткнулись мне в язык. От резкой боли я снова подскочила на стуле, ножки его издали стук.
– Мяу-мяу-мяу, гав-гав-гав…
– Апчхи, апчхи, – отреагировала Ирина.
Иван Никифорович встал:
– Пойду выключу телик.
– Ох! Пирог с лимоном! – засуетилась хозяйка. – Совсем про него забыла. Танюша, разрешите вас на секундочку одну оставить?
Я, безуспешно нажимая на пупочку, судорожно кивала.
Ирина Леонидовна взяла пустую форму из-под омлета и сложила ее. Раздался звук «трик-трак».
– Гав-гав-гав, мяу-мяу-мяу, – пропел дуэт.
– Апчхи-апчхи-апчхи, – вторила им мать босса, покидая столовую.
Едва Ирина Леонидовна исчезла в коридоре, как я схватила со стола салфетку, сгребла ею с тарелки недоеденный омлет, тщательно завернула его, запихнула в свою сумку и начала вертеть ручку ложко-вилки, одновременно давя на кнопку. Минуты бежали, вот-вот должны были вернуться Иван с Ириной, но хваткая конструкция не собиралась отпускать мой несчастный язык. Дойдя почти до отчаянья, я что есть силы крутанула длинную палочку, на которой держалась черпалка. Послышался тихий щелчок, капкан разжался.
Не веря своему счастью, я положила прибор на стол, пошевелила языком, тихо взвизгнула, вытащила из сумочки маленькое зеркальце, изучила масштаб повреждения и тихо сказала:
– Ля-ля-ля.
Из груди вырвался вздох облегчения. Все не так плохо, как казалось. Мой язык похож на дуршлаг, но крови почему-то нет, говорить я способна. Правда, им не очень приятно шевелить, но это ерунда. Я убрала зеркальце и увидела положенную на скатерть ложко-вилку. Ее ручка была сломана, верхняя часть соединилась с нижней.
– А вот и лимонник, – весело произнесла из коридора Ирина Леонидовна.
Прежде чем я решила, как поступить, рука схватила лефелегабель и запихнула в сумку.
– Еще никто не ушел из моего дома, не съев пару кусков моего фирменного пирога, – объявила Рина, водружая в центр стола блюдо с выпечкой.
– Телевизор работал, но там шел документальный фильм об архивах, – сказал шеф, возвращаясь в столовую.
– Наверное, передача о животных успела закончиться, пока ты по коридорам ходил, – улыбнулась мать. – Танюша, вам чай покрепче?
– Да, спасибо, – ответила я, ощущая, как при каждом движении языка в него вонзается легион острых иголочек.
– Ну-ка, попробуйте, – попросила Рина, подавая мне тарелку с десертом. – Теста почти нет, одна начинка.
Я с подозрением покосилась на чайную ложку, с облегчением удостоверилась, что она самая обычная, и со спокойной душой положила в рот порцию пирога. Язык немилосердно защипало. Вы когда-нибудь намазывали на свежую ссадину теплую массу, состоящую из тертого лимона и небольшого количества сахара? Нет? Вот и не пробуйте, вам не понравится. Я схватила чашку и попыталась потушить полыхающий во рту пожар чаем. Стало еще хуже.
– Варенье! – спохватилась хозяйка. – Ах я, голова садовая. Сейчас открою баночку.
Мать шефа убежала.
– Ты какая-то грустная, – заволновался Иван, – не нравится ужин? Не любишь омлет?
Я постаралась изобразить на лице безграничный восторг.
– Еда потрясающая.
Язык свело судорогой, пришлось замолчать. Вот уж не думала, что сей орган может скрутить, как икроножную мышцу.
Босс расцвел в улыбке:
– Мама гениально готовит. Она постоянный посетитель кулинарных сайтов, отбирает самые интересные рецепты.
Я собрала в кулак всю силу воли и задала вопрос:
– Где у вас можно э… э… помыть руки?
Немного странно спрашивать про ванную в процессе ужина, но не говорить же правду: мне надо срочно прополоскать рот!
– Я тебя провожу, – пообещал шеф, повел меня по коридорам и, остановившись около створки, на которой, как во многих домах, висела табличка с изображением писающего мальчика, поинтересовался:
– Назад дорогу найдешь? Сначала налево, потом направо, затем прямо до последней двери.
Я кивнула.
– Санузел для гостей, все полотенца чистые, – объяснил начальник.
Я вошла в просторное помещение и кинулась к рукомойнику. Минут через пять после полосканий холодной водой жжение во рту прекратилось. Я перевела дух и резко опустила рычаг крана. Раздался стук.
– Гав-гав-гав, – залаяла собака.
Я насторожилась. Минуточку. Если я правильно поняла географию бесконечных апартаментов, то сейчас нахожусь довольно далеко от жилых комнат, – звук телевизора, работающего в кухне, до санузла не долетит. И, по словам Ивана, телик демонстрирует совершенно не связанный с животными фильм. Домашних питомцев в семье шефа нет. Откуда лай?
Я опять открыла верхнюю часть крана, затем закрыла ее, раздалось четкое: «тук».
– Гав-гав-гав, – немедленно залаял пес.
– Мяу-мяу-мяу, – подхватила кошка.
И только сейчас я сообразила: звук исходит от меня и идет откуда-то от моей головы. И что может тявкать и мяукать у начальницы особой бригады на макушке? А? Украшения для прически, которые стилист Дима мне подарил! Помнится, вручая их, парикмахер произнес загадочную фразу: «Станете центром внимания, к вам ринется вся пресса, надо лишь дождаться, пока раздастся стук или хлопок».
Я шлепнула рукой по мойдодыру.
– Гав-гав-гав!
– Мяу-мяу-мяу! – полетело по ванной.
Я выдернула булавки, положила «говорливую» бижутерию в сумку и пошла в столовую.