Глава 34
«Порядок в танковых войсках?»

Командир бронегруппы НКВД сержант ГБ Козлов решал трудные задачи: что делать с сидящим напротив него лейтенантом Тарасовым? И какое решение принять по сегодняшним событиям? Лейтенант командовал танковой ротой, защищавшей Осиповичи со стороны Марьиной Горки. Сегодня он потерял девять из десяти своих танков. Кроме того, в бою практически полностью полегли приданные ему стрелковая рота и противотанковая батарея. То есть только за один бой бронегруппа потеряла почти треть своей ударной силы.

Тарасов к отряду присоединился под Пружанами. До сегодняшнего дня показывал себя храбрым и грамотным командиром экипажа, взводным и ротным. Экипаж его машины всегда был первым, техника – исправной, поэтому Петра и назначили взводным. Ротным он стал после захвата лагеря военнопленных и склада бронетехники в Городищах. В сегодняшнем бою, до того как повредили его «Т-28» экипаж подбил три «тройки» и уничтожил два орудия врага. Выживший в бою и возглавивший остатки стрелковой роты политрук потребовал поставить Тарасова к стенке за трусость и гибель людей и техники. Николай с этим спешить не стал. Решив сначала разобраться, что к чему, а не пороть горячку.

Для этого и был приглашен капитан Алексеев, прибывший с группой из полсотни танкистов из Слуцкого фильтрационного лагеря. Других танковых командиров в наличии не было. Командиры остальных рот и служб, и.о. начштаба бронегруппы, политрук и замы Козлова были задействованы на участках обороны или решали насущные вопросы обеспечения деятельности бронегруппы. Отвлекать их на совещание и «разбор полетов» времени не было. Немцы, стремясь вернуть контроль над Осиповичами, усилили натиск на занимаемые бронегруппой позиции. Против той же роты Тарасова и приданных подразделений действовал пехотный батальон, усиленный танковой ротой. Хорошо, что станцию Верейцы, пусть и с большими потерями, удалось отстоять и не допустить прорыва к Осиповичам. Чтобы разобраться в происшедшем, капитан Алексеев был направлен в Верейцы с целью осмотра места боя и опроса участников боя. Несмотря на близость врага, продолжающиеся перестрелки и обстрелы, капитан сделал все, что надо. Теперь Николай сидел и изучал собранные показания и материалы.

Оборона села и станции Тарасовым строилась правильно. Им были прикрыты все танкоопасные направления, а также дефиле между болотами и железной дорогой. Имеющиеся силы лейтенант равномерно разделил на три части. Выдвинув легкие танки вперед, средние оставил в качестве резерва и ударной силы при обороне самой станции. У железной дороги между болотами были размещены три пушечных «Т-26» и взвод противотанкистов, они прикрыли направление со стороны железнодорожной станции Верхи. Еще один взвод легких танков и взвод противотанкистов обороняли станцию на дороге со стороны поселка Верхи. Примерно так же были распределены силы и стрелковой роты. Непосредственно на станции вместе со средними танками остались стрелковый взвод и две сорокапятки. Дальше был бой. Из рассказов бойцов, жителей, уточнений детей, что видели, как всегда, больше всех, получалась такая картина.

«Сам бой, в котором погибли танкисты, был недолгим. Наши танки приехали с утра, а пожгли их уже после обеда. Наших танков было три больших и семь маленьких. Я модели всех танков и самолетов знаю. Их в журнале печатали».

«…Подъехали они к рощице утром. Очень спешили, начав сразу выбирать себе позиции. Трехбашенные спрятали возле сараев и бараков, а легкие танки маскировали срубленными деревьями. Пехота копала траншеи в роще и у дороги. Здесь ведь железная и автомобильная дороги проходят на Осиповичи, вот ее и охраняли танкисты».

«…Один «Т-26» с несколькими пехотинцами выдвинулся вперед и встал совсем близко от железной дороги, чтобы дать знать, когда появятся немцы. Мимо него никак нельзя было проехать. Там дорога краем болота идет. Его немцы первым сразу и сожгли».

«Вообще все они понимали, что из боя живыми не вернутся, еще когда свои позиции оборудовали, танкисты нам все свои запасы раздали, что у них было: хлеб, тушенка, галеты. Лейтенант плитку шоколада подарил, у него в бою потом ноги оторвало. А как раздали все, стали гнать: “Уходите, пацаны, нельзя здесь вам больше! Бегом отсюда!!!”»

«Я домой не пошел, дома никого не было. Вот в кустах и остался. Галеты грыз, которые мне бойцы подарили. Неожиданно все пришло в движение. Как-то вдруг выстрелил маленький танк, который стоял вдалеке, рядом с дорогой. Потом еще, еще и еще. Танк у дороги громыхнул из своей пушки еще несколько раз. Из люка показался командир и замахал красным флажком куда-то вперед. В этот момент танк взорвался. Взрыв был такой силы, что машину буквально разнесло на куски. В одну сторону отлетела башенка, в другую ствол, куски брони. Голову и туловище лейтенанта из этого танка отбросило к деревьям. В том направлении, куда махал красным флажком наш командир, стала видна немецкая колонна. Пяток больших танков, несколько бронемашин, грузовики и мотоциклы. Несколько танков и грузовиков дымились, перегородив дорогу между болотами. Взорванная машина сумела достать фашистов».

«…Со станции заговорили наши танки, противотанковые пушки и пулеметы пехоты в роще, у края болот и у железнодорожной насыпи. Они по колонне били, там немцы из машин повыскакивали. Вся роща вмиг окуталась пороховым дымом и звуками выстрелов. Было уже не видно, куда стреляют наши, не видно немецкой техники. Немцы стали отвечать. Взрывы снарядов, которые летели в танкистов и пехотинцев, заставляли вжиматься в землю. Земля под нами буквально дрожала от этих взрывов. В нашу сторону летели комья земли и осколки. Очень болела голова, и мозги буквально шевелились от всех этих выстрелов и разрывов».

«Немцы, взобравшись на железнодорожное полотно и сдвинув с дороги подбитые танки, пошли в атаку. На помощь сражающимся у железной дороги со станции пришел трехбашенный танк. Танки постоянно перемещались, маневрировали, меняя позицию, вели огонь по врагу. Недалеко от нашего укрытия вражеский снаряд попал в «Т-28». Танк сразу густо задымил, дернулся вперед и замер. Из него никто не выходил. Прогремел страшный взрыв. Все три башни, поднявшись в воздух с языками пламени на несколько метров, отлетели в сторону от корпуса. Следом немецкие снаряды накрыли и оставшиеся два наших легких танка. Один из них загорелся, и из него пытались выбраться танкисты. Комбинезоны на них горели, и огненные фигуры пытались помочь друг другу сбить пламя. Так и сгорели вместе, упав яркими кострами рядом со своим танком. А потом немцы выбили пушки, что были в роще, и они замолчали. Только наша пехота стреляла по немецкой пехоте, что пытались атаковать их, обходя подбитые машины и танки по железнодорожной насыпи и у болота. Со стороны Верхов тоже был бой. Там дым от сгоревших машин поднимался вверх».

«…Четыре немецких танка и пехота смогли прорвать наши позиции и двинулись по полю к станции. Но бой на позициях все еще шел, стреляли пулеметы и винтовки, иногда бухала пушка. Правда, часть наших пехотинцев скрылась в лесу. Навстречу немцам со станции выдвинулись – большой трехбашенный и маленький двухбашенный танк, а оставшийся на станции трехбашенный танк и две пушки по немцам стреляли». Они и остановили врага.

«Шедший первым «Т-28» успел подбить два танка гитлеровцев, когда в него попали, и он задымился. Пулеметный «Т-26» пытался прикрыть своего товарища, но противотанковые орудия в пехотной цепи немцев его подбили. Оставшиеся немецкие танки, выдвинувшись вперед, занялись орудиями, что били со станции. Одно орудие они подавили, а второе все продолжало бить и бить, как заведенное. Несмотря на то что оба наших танка горели, экипажи в них продолжали сражаться. Они подбили еще один немецкий танк, а огонь из пулеметных башен уложил много немцев. Вдруг с тех позиций, откуда прорвались немцы, появился наш пушечный «Т-26», который вступил в бой с оставшимся у немцев танком и несколькими выстрелами подбил его. Гусеницу сбил. Немцы из своего танка пытались выбраться, но из горящего «Т-28» их из пулеметов побили. Немецкие пехотинцы, оставшись без танкового прикрытия, под огнем танковых пулеметов стали отступать, а «Т-26» их подгонял своими снарядами и пулеметным огнем. Из «Т-28» вылезли несколько танкистов и, погасив огонь, занялись ремонтом машины. По ним немцы стреляли, а они тушили и смогли завести свой танк. Танк, что был на станции, так там и оставался, двигаясь по улице станции и не выходя на поле боя, стрелял по немцам из-за укрытий.

Вскоре со стороны поселка Верхи вновь появились немецкие танки и броневики. Танк, что раньше горел, и «Т-26» пошли им навстречу. «Т-26» подбили, сбив гусеницу, но он продолжал стрелять из пушки, подбил бронемашину, пока не взорвался. А «Т-28» снова загорелся, но, не останавливаясь, танк двинулся на врага и протаранил несколько немецких бронемашин и танк. Пара немецких танков его в упор расстреляли».

«Последний наш танк со станции долго сдерживал немцев. Несколько немецких танков, обойдя подбитые машины, пытались снова прорваться к поселку, но наша машина не давала им приблизиться. Своим огнем она смогла подбить два танка и бронемашину. Немецкая пехота под пулеметным огнем наших бойцов из станционных построек продолжала атаку уже без поддержки своих бронемашин».

«Тут на дороге со стороны Осиповичей развернулось несколько грузовиков и из них по наступающим гансам стали стрелять минометы. А потом загромыхал своими орудиями и пулеметами подошедший из Осиповичей бронепоезд. Хорошо наши стреляли, много немцев побили, не дали им ворваться на станцию. Танкисты тоже ударили по вражеской пехоте и артиллеристам врага из всех своих огневых точек. Экипажу удалось подбить орудие и немцы побежали, бросая своих раненых. Танкисты их преследовали, но, не доходя до оставленных нашей пехотой позиций, остановился из-за поврежденной гусеницы».

«Два танка, что у дороги на Верхи стояли, сломанными были. У одного башня не крутилась и пушка разорванная была. А у второго двигатель сломан был и гусеницы сорванные. Экипаж из танка в лесу укрылся и из пулемета по немцам бил. Немецкие пехотинцы их окружили и гранатами закидали».

Не смогли немцы прорваться на станцию и вдоль железной дороги. Находившаяся там под огнем врага пехота не отступила и держала оборону до конца. В живых осталось всего несколько человек, в том числе и политрук роты.

Поле боя осталось за нами. На нем остались два десятка сожженных и подбитых боевых машин. Немцы, встретив ожесточенное сопротивление, потеряв танки и людей, отошли в сторону станции Верхи. Часть танков, как наших, так и немецких, удастся отремонтировать. Но четыре пушечных и один пулеметный «Т-26», два – «Т-28» и их экипажи утрачены окончательно. По большому счету от роты остался только экипаж Тарасова. Лейтенант выполнил поставленную задачу – не допустить врага к станции. Гитлеровцы были остановлены и отброшены на исходные позиции. За что тут парня ставить к стенке, Николай не находил. Как не находил ответа на вопрос, почему пехотинцы требовали его смерти? На ум приходил только один ответ: смертью лейтенанта Тарасова штрафники хотели прикрыть свою трусость! Ведь это они бросили свои позиции и сбежали в лес! Такую же позицию по данному вопросу занял и Алексеев. Так что никакого наказания Тарасову не будет. Он останется ротным. Битую технику, что в районе станции, сможем отремонтировать, ему в роту и пойдет, как и танкисты, что капитан привел. Собранные материалы нужно будет сохранить и в штаб батальона для сохранности отдать. Пригодятся, вдруг кому не понравится решение. Со штрафниками из числа пехотинцев за оставление занимаемых позиций и трусость придется разобраться в соответствии с требованиями закона. А с политруком нужно отдельно побеседовать, чтобы не оскорблял парня лишними подозрениями. Жаль, что командир далеко, у него это лучше получилось бы, ну да ничего, и сами сможем разъяснить политику партии. Алексеев мужик вроде нормальный, грамотный, для должности начштаба бронегруппы вполне подойдет. Командир давно уже требовал подобрать на эту должность стоящего командира, а то все самому приходится делать. Своих знаний для руководства бронегруппой не хватает, командира постоянно приходится отвлекать своими проблемами, а их все больше с каждым днем. Да и командир не всегда рядом. Как же было хорошо, когда командовал только своим экипажем. За тебя думали и ставили задачи, оставалось только подчиняться и выполнять приказы. Теперь приходится все чаще принимать решения самому и отдавать приказы другим. Никогда не думал, что придется командовать такой массой людей и техники. Три танковые роты (с Тарасовской было четыре), зенитный самоходный дивизион, противотанковый дивизион, ремонтная рота, автотранспортная рота, рота тыла, разведывательный и комендантский взводы, взвод связи. Вон сколько всего, и ко всему этому еще приданный стрелковый батальон штрафников. А меня, кроме командира и старшего лейтенанта Максимова, никто и не учил, как со всем этим управляться. Хорошо еще, что командиры подразделений все понимают и помогают как могут, а то бы совсем кирдык. Им и самим тяжело приходится, знаний и опыта не хватает. Большинство парней только военное училище окончили, опыта командования мало, всего в нескольких в боях участвовали. Так что срочно нужен человек, который будет помогать в руководстве столь обширным хозяйством, и Алексеев, наверное, лучшая из известных кандидатур.

Глава 35

Химы – Бабино

Из записей в дневнике фон Бока (РИ):

В Полесье (РИ)

66-й стрелковый корпус перешел к обороне на широком фронте: 232-я стрелковая дивизия – на рубеже Здудичи, Буда южнее Паричей, отряд Курмышева занимал район Ратмировичи, ст. Рабкор. Корабли Березинского отряда Пинской речной флотилии произвели массированный обстрел переправы у Паричей, при этом монитор «Смоленск» получил повреждение.

День не задался с самого утра. Для начала пришлось долго уговаривать Галину уехать к раненым в город. Несколько позже прилетели немцы на «Ю-88» и с высоты в километр бомбили плацдарм и поселки. К концерту присоединились и «гансы» с большими пушками. Длилось это около двадцати минут. Потом из Бобруйска на бреющем прилетели «сталинские соколы» и прекратили это безобразие, отбомбившись по позициям «оркестрантов». Досталось немцам и в воздухе. Два «Ишачка» пощипали им крылышки, а одного так вообще приземлили. Но и «соколятам» досталось. Две из трех «Чаек» возвращались назад с дымом.

Наслаждаться зрелищем падающего «Юнкерса» нам не дали. Вновь заработала артиллерия, и, по сообщению из Долгорожской Слободы и Хим, на штрафников навалилась гитлеровская пехота. До обеда наши отбили две атаки, но потом не выдержали атаки танков и мотопехоты отступили в лес. Благо раненых успели заранее отправить в тыл. Немцы их не преследовали, а выстроившись танковым клином, двинули по трассе на Бобруйск. В танковой колонне наряду с немецкими машинами шли и наши «БТ», «Т-26» и «БА-10». Оставленные окопы стали обживать немецкие пехотинцы и даже артиллерию ближе к селу подтянули. Примерно то же самое происходило и на Жлобинском направлении. Там бой развернулся за аэродром в Телушах и поселки Савичи и Ступени.

«Дорогих гостей» нам в Бабино долго ждать не пришлось. Немцы появились под канонаду контрбатарейной борьбы и разрывы снарядов. Кстати, разрывы ложились достаточно близко к нам. Видно, немцы не купились на ложные цели или разведка у них хорошо сработала.

Наши мины и артиллеристы сработали как надо. Вовремя и правильно. Раздолбать, а потом зачистить танковую и моторизованную колонну прямой наводкой артиллеристам большого труда не составило. Хотя и им прилетело. Два расчета сорокапяток пали вместе со своими орудиями. Досталось и бойцам «штурмового» батальона, атаковавшим колонну после артобстрела с флангов. Выжившие в огне гренадеры просто так сдаваться не собирались. Они огрызались, как и чем могли, дело дошло до рукопашной, и неизвестно чем, все закончилось, если бы не удар «панцерников» и роты «офицерского» штрафбата с фронта. В лесу тоже кипел бой, там сошлись штрафники и немецкая рота, решившая атаковать нас вдоль края болота. Наших было больше, они были злее и активнее. На плечах отступающих немцев мы ворвались в ранее оставленные поселки и выбили врага на исходные позиции. Нашими трофеями стали несколько орудий, 81- и 82-мм минометы, десяток пулеметов. Были и танки, но с ними нужно было разбираться ремонтникам.

В отбитых поселках теперь уже нужно было закрепляться нам. Одни штрафники, понесшие большие потери, удержать позиции вряд ли смогли. Свой штаб я разместил на окраине села Химы. Закапываться в землю и восстанавливать порушенное мы начали сразу. Обычно около четырех часов немцы прекращали атаки, но тут были какие-то неправильные гитлеровцы. Останавливаться на паре атак они явно не собирались. До вечера мы удерживали поселок, отбили несколько атак, в том числе и танковую. У меня сложилось мнение, что немцы решили стереть нас в порошок. По нашим позициям работал десяток стволов тяжелой артиллерии, минометы, отбомбилось звено бомбардировщиков. В поселке не осталось ни одного целого дома. Одним из первых залпов была уничтожена штабная рация, а проводная связь между подразделениями и поселками постоянно рвалась. Артиллерию, что была у нас с собой, немцы выбили. Атаки приходилось отбивать только пулеметами и минометным огнем. Потери в личном составе росли ежеминутно. В передышках между атаками я старался отправлять раненых в тыл, но это не всегда получалось. Один из снарядов попал в землянку и похоронил сразу два десятка раненых «штурмовиков». Часть людских остатков разбросало по ближайшей территории. Подкрепления к нам не поступали, да и неоткуда им было появиться. К восьми часам вечера немцы прорвали оборону и выбили штрафников из Долгорожской Слободы и Гончаровки. Мы оказались отрезанными от своих. В строю осталось чуть более четырехсот человек, из которых половина раненых. Тридцать бойцов были в тяжелом состоянии. В принципе мы решили две главные задачи: отвлекли часть резервов врага с Рогожского направления и не дали ему ворваться в Бобруйск. Можно отступить в лес, но тогда пришлось бы бросать раненых, с ними на руках нам было не оторваться от преследователей. Оставлять немцам тоже нельзя. Они их расстреляют, чтобы не мучиться. Около сотни ходячих раненых удалось отправить в глубь леса к краю болота и торфоразработкам. Что делать с тяжелыми, я не знал. Нужно было в любом случае оставлять группы прикрытия, считай смертников, так как отойти они уже не смогли бы.

Решение подсказали сами бойцы. Ко мне подошел Самойлов и сказал, что старший лейтенант Михайлов, освобожденный в Слуцке, в течение дня был дважды ранен, и попросил меня с ним поговорить. Старлей не жилец, ранение в живот, большая потеря крови. Почему не уважить хорошего человека. Землянка была наполнена стонами, матом, ароматом крови, испражнений и лекарств. Михайлов лежал закутанный в окровавленные бинты на полу землянки, но держался довольно бодро.

– Что, дела совсем хреновые, лейтенант? Только не ври, ладно? – тихо прошептал старлей.

– Мы практически окружены, с трех сторон немцы, сзади в лесу болото. Есть возможность отойти туда и дождаться помощи от наших утром.

– До утра половина из нас богу представляться будет, а остальных немцы с рассветом минами накроют. Ты это знаешь. Сдаваться будешь?

– Не буду. Примем бой. Постараемся с собой унести как можно больше немцев.

– Понятно. Это, конечно, правильно, но глупо. Все тут ляжете, и пользы от вас никакой. Только землю собой удобрите. Накроют артиллерией, а потом танками закатают. Я так понял, артиллерии уже не осталось? Последний раз гранатами отбивались. Ты вот что, не глупи. Уводи людей. Нас тут тяжелых, почитай, три десятка рыл осталось, кому до утра не дотянуть. Ты дай команду нас на позиции вынести и к пулеметам положить. С часок мы тут вас прикроем, а то и больше, если немцы снова в атаку не пойдут. Вы в это время в болоте и скроетесь. Нам все равно умирать, не сегодня, так завтра. Хоть с пользой концы отдадим. В плен нам нельзя. Наелись уже. И тебе тоже. Я тут парней расспрашивал. Умный ты, тебе к нашим надо. От тебя хоть польза есть, вот что за месяц натворил. Правильный ты мужик, не то, что я. Роту в первом же бою положил, а потом с оставшимися в плен попал. Надо было застрелиться тогда под Каменкой, да струсил. О жене и ребенке подумал, хотел еще раз обнять. Надеялся выжить в плену.

– А сейчас, что, о них не думал?

– Думал, конечно. Хотелось бы с ними повидаться. Да не судьба. Так что особо выбирать не приходится. В плен не пойду. Лучше меня прямо тут хлопайте, или я сам себя в траншее. Да и остальные тоже так же решили. Пришел наш час, мы все равно вам обузой будем. Уходите. Сколько сможем, продержимся, а нет – так и суда нет. Гранату мне только оставите. Лимонку.

– Оставлю. Ты это все сам, один решил?

– Да нет. Всем обществом переговорили, не все, конечно, согласились остаться, а те, кто решил, послали за тобой фельдшера. Патронов много не оставляй. Вам самим пригодятся, как на прорыв пойдете. Нам тут долго держаться не придется. У санитара список наш с домашними адресами, ты отпиши, как будет возможность.

– Хорошо, – только и мог ответить я.

– Еще одна просьба у меня к тебе личная будет. Я, конечно, понимаю, что мы тут все штрафники и нам не положены командирские кубики. Но раз уж последний бой, то, может, выдашь? У твоего Горохова должны быть. Он же куркуль, небось припрятал!

– Скажу, найдет.

– Вот за это отдельное спасибо.

Выйдя из землянки и вызвав Петровича, дал команду выдать комсоставу из штрафников, кто останется на позиции, знаки различия и вынести раненых к пулеметным позициям. Много пулеметов мы оставить не могли, но десяток станкачей для этого случая было не жалко. Узнав о решении тяжелораненых остаться прикрывать отход, вместе с ними остались и те, кто был ранен в ноги и не мог передвигаться сам. Всего на позициях осталось шестьдесят два человека. Еще тридцать раненых мы забирали с собой.

Весь отряд собрался на западной окраине села и оттуда, прикрываясь кустарником, скрылся в лесу. В основном тут была моя «гвардия». Отведя личный состав поглубже в лес, я вместе с Метелкиным и Никитиным вернулся на его окраину.

Бой в Химах начался через полчаса после нашего исхода. Немцы озверело, не жалея снарядов и мин, били по площадям и позициям. А затем вперед двинулось до роты пехоты, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Их встретил огонь нескольких пулеметов, затем к ним присоединилось еще три. Десяток гитлеровцев упали и больше не поднялись с земли. Атака с фронта вроде захлебнулась, но тут последовал удар пехоты со стороны Долгорожской Слободы, и немцы ворвались в село. Шум боя в селе слышался еще около получаса. Там среди развалин работало несколько «Максимов», раздавались крики и взрывы гранат, затем все как-то разом смолкло, и наступила звенящая тишина. Никто из немцев не двигался в сторону леса, они заняли позиции в развалинах и старались не светиться на открытой местности.

Незаметно наступил поздний вечер, солнце скрылось за лесом, в селе на наших бывших позициях замелькали лучи фонариков. Дмитрий не выдержал и послал в ту сторону несколько пуль. Оттуда сразу заработали «МГ-34», тявкнуло несколько минометов, пославших мины в глубь леса. К ним тут же присоединилось еще с десяток различных стволов, в том числе и пушечных, а в селе вновь раздались гранатные взрывы. Продолжалось светопреставление с полчаса, пока там кто-то не дал команду прекратить тратить боекомплект. Здесь нам больше делать было нечего.

Вернувшись к отряду, застал нерадостную картину. Несколько случайных снарядов унесли жизнь шестерых бойцов, еще трое получили осколочные ранения. Рисковать и оставаться на месте было нельзя, нужно было искать путь к нашим. Разведка, посланная вдоль края болот, наших раненых не нашла, натолкнулась на немецкие патрули и дозоры. Дорога к Бабино была перекрыта, то же самое было и со стороны Гончаровки. Там расположился пехотный батальон и гаубичная батарея. Везде немцы подтягивали свои подразделения и занимали позиции. Для нас оставались только два пути – в болото или через немецкие порядки на северо-запад. Второй путь мне казался более привлекательным и безопасным. Там должно было быть «окно», через которое можно было прорваться к городу. Но я ошибался. После обеда 26 июля противник выбил 43-ю кавдивизию из Кировска и Столпищ. Передовые части немцев наседали на наших уже у Думановщины. Возвращаться назад к Химам оказалось тоже невозможным. Противник выдвинул в лес к болоту свои дозоры и поисковые группы. Везде, куда ни сунься, были подразделения врага. О выходе к Бобруйску и Бабино можно было и не мечтать. Если только прорываться с боем, а это лишние потери и ненужный шум. Чтобы скрыть наше присутствие, дал команду экипироваться в немецкую форму. Особо менять было нечего, и так многие носили трофейные сапоги, бриджи, плащ-накидки и другую амуницию.

Перед рассветом немцы начали ротацию своих потрепанных и уставших за день подразделений и вывозку раненых. Тут еще дождь заморосил. Вот под эту марку мы и двинулись заре навстречу. Прокатило. Выглядели натурально. Грязноватая немецкая форма, грязные лица, трофейные бинты на раненых, куча оружия, боеприпасов и гранат, усталый неспешный шаг. Мы ничем не отличались от идущих впереди нас отрядов врага. Обычная потрепанная пулеметная рота, возвращавшаяся после тяжелого боя в свое расположение. Нас не остановил даже пост жандармов, проверявших документы у небольшой группы солдат во главе с унтером.

До девяти часов утра мы успели пройти десяток километров и выйти на Могилевское шоссе. На нашем пути тут и там виделись следы боев, сгоревшая и разбитая техника, обломки самолетов, колонны пехоты и повозок, направляющиеся в тыл или к линии огня. Дважды подавалась команда «Воздух» – и колонны срывались с дороги, рассыпаясь по обочинам. Мы тоже дисциплинированно сходили с дороги и ждали разрешения жандармов двигаться дальше. Сами самолеты в небе видны не были, только гул авиационных двигателей и взрывы на дороге говорили, что они где-то в облаках. Воспользовавшись одной из таких бомбежек, нам удалось прихватизировать пять конных повозок, доставлявших боеприпасы. Что добру пропадать, тем более что возницы, из числа местных пейзан, и два сопровождавших их солдата при нашей помощи успокоились навсегда. Все чаще шедшие впереди нас колонны уходили с шоссе в ближайшие поселки и располагались там на отдых. Только мы, как заведенные, все шли дальше. Стали встречаться усиленные посты полевой полиции и регулирования, останавливающие и проверяющие документы у солдат. Нас пока никто не трогал, но долго это продолжаться не могло. Искали ли они нас или кого еще, не знаю, но сторожевая система орала об опасности на всю округу. Было видно, что бойцы устали. Серые, осунувшиеся лица, потухшие и усталые глаза об этом ясно говорили. Вчерашний бой, ночные метания, нервотрепка с движением по тылам немцев вымотали людей. Нужно было им дать возможность отдохнуть, и поэтому мы снова углубились в лес и расположились на дневку.