Глава 6
Димка сидел на пляже и смотрел в море. Он внимательно следил за одной точкой, еле видной в расплавленном блеске воды. Она двигалась в хаосе других точек, но он ни разу не потерял ее из виду, пока она не исчезла совсем. Он подумал: нырнула Галка, интересно, сколько продержится, где это она так хорошо научилась плавать? Он увидал: в бледно-зеленом, переливающемся свете скользит гибкое тело. Он почувствовал: Галя! Галя! Галя! Он почувствовал страх, когда Галя вышла из воды и направилась к нему с солнечной короной на голубой голове, со сверкающими плечами и темным лицом. На пляже вдруг всех точно ветром сдуло. Исчезли все семьи и отдыхающие-одиночки, и кружки волейболистов, и мелкое жулье, и солидная шпана, и читающие, и курящие, подозрительные кабинки и спасательная станция, слоны и жирафы с детской площадки, и сами дети, касса, дирекция, буфет и пикет милиции, все окурки, яичная скорлупа и бумажные стаканчики, лежаки, мачта, скульптурная группа, велосипеды и кучки одежды. Все. Идет Галя. С короной на голубой голове. С темным лицом.
Афродита родилась из пены морской у острова Крит. А Галя? Неужто в роддоме Грауэрмана вблизи Арбата? В сущности, Афродита – довольно толстая женщина, я видел ее в музее. А Галя?
Галя стройна, как картинка Общесоюзного Дома моделей.
Что бы я сделал сейчас, если бы был я греком? Древним, конечно, но юным и мощным, точно Геракл?
О Галя!
Я бы схватил ее здесь, на пустующем пляже. На мотоцикле промчался бы с ней через Таллин и Тарту.
Снял бы глушитель, чтоб было похоже на гром колесницы.
Я бы унес ее в горы, в храм Афродиты.
Книгу любви мы прочли бы там от корки до корки.
Димка не был греком, он боялся Гали. Что он знал о любви? Он бросил Гале полотенце. Она расстелила его на песке и села, обхватив руками колени.
– Ой, как здорово искупалась!
Она подняла руку и отстегнула пуговку под подбородком. Стащила с головы голубую шапочку.
– Не смотри на меня.
– Это еще почему?
– Не видишь, я растрепанная! Дай зеркало и гребенку!
Димка засвистел, перекатился на другой бок и бросил ей через плечо зеркальце и гребенку. Он стал смотреть на свои сандалии, засыпанные песком, а видел, как Галя причесывается. В левой руке она держит зеркальце, в правой – гребенку, заколки – во рту.
– Теперь можешь смотреть.
– Неужели? О нет, нет, я боюсь ослепнуть!
– Смотри! – крикнула она с вызовом.
Димка стал смотреть.
«Смотри, смотри, смотри! – отчаянно думала Галя. – Смотри, сколько хочешь, смотри без конца! Можешь смотреть и прямо в лицо, а можешь и искоса.
Смотри равнодушно, насмешливо, страстно, нежно, но только смотри без конца!
Ночью и вечером и в любое время!»
– Что с тобой? – спросил Димка, холодея.
– А ничего. Не хочешь смотреть, и не надо, – проговорила она, чуть не плача.
Сегодня, в четыре часа утра, Юрка и Алик ушли на рыбную ловлю. Кто-то им сказал, что в озере Юлемисте бездна рыбы. А в девять часов Димка закрутился под солнечным лучом, проникшим в палатку через откинутый полог.
Луч был тоньше вязальной спицы. Он блуждал по Димкиному лицу. Димке казалось, что он стал маленьким, как червяк, и что он лежит у подножия травяного леса. Забавно, что трава кажется нам, червякам, настоящим лесом.
Вокруг оглушительно, точно сорок сороков, гремели и заливались синие колокольцы. Солнечный луч полез Димке прямо в нос. Димка чихнул и проснулся.
Рядом с его ложем сидела на корточках Галка. Она была в белой блузке с закатанными рукавами и в брюках. Она смеялась, как тысяча тысяч синих колокольчиков. Она щекотала Димкин нос травинкой. Димка знал, что такое жажда расправы. Она появлялась у него всегда, когда его будили.
– Ах ты подлая чувиха! – заорал он и бросился на Галку. Хрипло ворча:
«Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» – он сломил ее сопротивление. И вдруг он заметил, что Галка во время борьбы не проронила ни звука. Вдруг он увидел ее странно увеличившиеся глаза. Вдруг он почувствовал под своими руками ее плечи и грудь. Он вылез из палатки и бросился бежать. Мчался меж сосен, прыгал через ручьи, выскочил на шоссе и снова – в лес. Он задыхался и думал: «Надо отрабатывать дыхание».
Через несколько минут, когда он снова сунулся к палатке, он увидел, что Галя лежит на спине и курит.
– Эй, пошли рубать! – крикнул он.
За завтраком было странно. Булка не лезла в рот, и все хотелось курить.
Галя крошила булку в кефир и все смотрела в окно.
Ребята на озере Юлемисте ловят рыбу. Димка им завидовал. Они там просто ловят рыбу, а у него что-то случилось с Галей. Что же случилось? А стоит ли завидовать Юрке и Алику! Они там со своей идиотской рыбой, а он здесь с Галей.
И дальше все шло очень странно. Ни разу не появилась Брижит Бардо.
Возле киоска Галя даже не обратила внимания на новые фотографии – Лоуренс Оливье и Софи Лорен. Она шла рядом с Димкой и покорно слушала его прогнозы Олимпийских игр. Димка же трепался без конца. Молол языком что-то о травяном хоккее. Напрасно эта игра не культивируется в Союзе. Он бы, безусловно, вошел в сборную страны. Болтал и думал: «Что же произошло?»
«Любовь!» – грянуло из небес, когда Галя выходила из воды. Начинается любовь, Димка. Эта девочка, которую ты десять лет назад нещадно избил за разглашение военной тайны. Эта девочка, которая была леди Винтер и Констанцией Бонасье одновременно и которой хотелось быть д’Артаньяном. Но д’Артаньяном был ты. Помнишь погоню за каретой возле Звенигорода? Эта девочка, которая передавала твои записки своей однокласснице, когда все у вас стали вдруг дружить с девочками и тебе тоже надо было с кем-то дружить.
Не мог же ты дружить с этой девочкой, ведь ты ее видел каждый день во дворе.
Эта девочка вдруг на сцене. Помнишь школьный смотр? Эта девочка вдруг в юбке колоколом, и туфельки-гвоздики. Ты помнишь, как пожилой пьяный пижон сказал в метро: «Полжизни бы отдал за ночь с такой крошкой». Еще бы тебе не помнить: ты дал ему прямым в челюсть. Эта девочка… Ты полюбил ее. Ты и не мог полюбить никакую другую девочку. Только ее. Галя чуть не плакала и смотрела на Димку.
– Пошли рубать, – сказал он, – время обеда.
– Не пойду.
– Почему?
– Дай лучше мне закурить.
– Ты сегодня уже пятую.
– Ну и что же?
– А то, что охрипнешь и тебя не примут в театральный институт. Вот будет смешно.
– Тебе уже смешно?
– Ага.
– Что же ты не смеешься?
– Ха-ха-ха!
– Тебе действительно смешно?
– Конечно, смешно.
– А я хочу плакать, – сказала она, как маленькая девочка.
– Пошли рубать.
Он встал и стал одеваться. Галя смотрела в море.
– Я хочу быть на яхте, – сказала она, – а ты?
– Не откажусь.
– Со мной?
– Можно и с тобой. – Димка больно закусил губу.
– Иди ты к черту! Я с тобой не поеду! – крикнула Галя и уткнулась лицом в колени. Димка помялся с ноги на ногу. Он уже не мог теперь грубо хлопнуть ее по плечу или потащить за руку.
– Ладно, Галя, я тебя жду, – промямлил он и поплелся наверх к лесу.
Ему было тошно и смутно. Галя его тоже любит – это ясно. И это у нее не игра. И она смелее его. Почему это так? Цинично треплешься с ребятами на эту тему, а любовь налетает, как поезд в кино. Почему ему страшно? Ведь он прекрасно знает, что это не страшно. Любовь – это… Любовь – это… Что он знает о любви?
Любовь! Что знает о тебе семнадцатилетний юноша из «приличной» семьи?
О, он знает вполне достаточно. Соответствующие беседы и даже диспуты он посещал. Кроме того, ему вот уже больше года разрешается посещать кое-какие фильмы.
Впрочем, он и до шестнадцати их посещал.
Он знает, как это бывает. Люди строят гидростанцию, и вдруг Он говорит:
«Я люблю», – а Она кричит: «Не надо!» или «А ты хорошо все обдумал?».
А потом они бегают по набережной и все пытаются поцеловаться. Или сидят на берегу, над гидростанцией, а сводный хор и оркестр главного управления по производству фильмов (дирижер – Гамбург) наяривают в заоблачных далях. И вот зал цепенеет: Он снимает с себя пиджак и накидывает его на плечи любимой. Наплыв.
О, семнадцатилетний юноша, особенно если он начитанный юноша, очень много знает о любви! Он знает, что раньше из-за любви принимали яд и взрывали замки, сидели в темницах, проигрывались в карты, шли через горы, моря и льды и погибали, погибали… Сейчас, конечно, все не так. Сейчас хор и гидростанция внизу.
Что он знает о любви? Массу, множество разных сведений.
Любовь – это… Любовь – это… Любовь – это фонтан, думает он.
Галя оделась и идет, медленно вытаскивая ноги из песка. Димка смотрит на нее. Ему тошно и смутно. Он счастлив. Пусть эти дети ловят свою дурацкую рыбу. К нему идет любовь.
***
В лесу было душно. Сосны истекали смолой. Галя и Димка медленно брели, раздвигая кусты и заросли многоэтажного папоротника. Июль навалился душным пузом на этот маленький пес. Трудно было идти, трудно разговаривать и просто невозможно молчать.
– Божья коровка, улети на небко, там твои детки кушают котлетки.
Одно неосторожное движение, и весь этот лес может зазвенеть. Курить нельзя: вспыхнет смола.
– Божья коровка, улети на небко, там твои детки кушают котлетки.
Божья коровка приподняла пластмассовые крылышки и стартовала с Галиной ладони вверх. Голубым тоннелем она полетела к солнцу.
– Что?! – закричала Галя. – Что, что, что?!
Она подняла лицо и руки вверх и закружилась. Она кружилась, а папоротники закручивались вокруг ее ног, пока она не упала.
– Ой! Димка ринулся в папоротники, поднял Галю и стал ее целовать.
– Дурак! – сказала она и обняла его за шею. Кто-то совсем близко закричал по-эстонски, и женский голос ответил по-эстонски, и с пляжа донесся целый аккорд эстонской речи. Эстония шумела вокруг Гали и Димки, и им было хорошо в ее кругу, они стояли и целовались. Но вот появились велосипеды. Это уже совсем лишнее.
Лес гремел, словно увешанный консервными банками, и слепил глаза огненными каплями смолы. Галя и Димка бежали все быстрей и быстрей. Они выскочили из леса и помчались к ресторану. Им страшно хотелось есть.
***
– Эти божьи коровки похожи на маленькие автомобили.
– Автомобиль будущего, ползает и летает.
– Давай полетим куда-нибудь!
– В нашем автомобиле?
– Ну да.
– Шикарно!
– Ты меня любишь? Да. А ты меня? Да. Ну, так иди ко мне. Подожди, кто-то идет. Проклятие!
– А тебе нравится Таллин?
– Я его люблю.
– Хорошо, что мы здесь, правда?
– Очень хорошо.
– Завтра пойдем в «Весну»?
– Вдвоем?
– Ага.
– Блеск!
– Ты меня любишь? Да. А ты меня? Да. Ну, так иди ко мне. Подожди, кто-то идет. Проклятие!
– Мы ведь все-таки пойдем дальше?
– Конечно, через пару недель.
– Товарищ командир!
– Ладно тебе.
– В Ленинград. Здорово как!
– Сначала поработаем в колхозе.
– Ты меня любишь? Да. А ты меня? Да. Ну, так иди ко мне. Подожди, кто-то идет. Проклятие!
– Ты бы хотел играть со мной в одном спектакле?
– Ну еще бы!
– Кого бы ты хотел играть?
– Разве ты не знаешь, кого!
– И я бы хотела играть с тобой.
– Ты меня любишь? Да. А ты меня? Подожди…
– Тере!
– Tepe!
– ……? – спросил встречный.
– Не понимаю.
– Не скажете ли, который время?
– 9 часов 30 минут.
***
Наконец они оторвались друг от друга. Внешняя среда ходила вокруг тяжелыми волнами. Димка с силой провел ладонью по лицу и уставился на Галю.
Она сидела, прислонившись к сосне.
– Знаешь, Галка, любовь должна быть свободной! – выпалил Димка.
– То есть? – Она смотрела на него круглыми невидящими глазами.
– Современная любовь должна быть свободной. Если мне понравится другая девчонка…
– Я тебе дам! – крикнула Галя и замахнулась на него.
– И если тебе другой…
– Этого не будет, – прошептала она.
***
«Монастырь Св. Бригитты – памятник архитектуры XVI века. Находится под охраной государства».
Пятьсот лет назад здесь сгорела крыша и все внутри. Оконные рамы и двери были разбиты каменными ядрами. Остались только стены, четырехугольник огромных стен, сложенных из плохо обтесанных валунов.
Галя и Димка шли по тропинке, проложенной туристами внутри четырехугольника. Готические окна снизу доверху рассекали стены. Полосы лунного света – и кромешная тьма. Звезды над головой – и тишина. Только камешки откатываются из-под ног. Гале стало страшновато, она взяла Димку за руку.
– Ты довольна, что мы здесь? – спросил Димка.
– Да, – шепнула она.
– Почему ты говоришь шепотом?
– Я боюсь, что они нас услышат.
– Кто?
– Монахини, и монахи, и сам настоятель, и рыцари, погибшие у стен, и пушкари…
– И звонари, и алебардисты, – продолжал Димка, – и старая Агата.
– Кто-о? – Галины глаза стали круглыми.
– Да старая черная Агата, – скороговоркой пояснил Димка и дальше таинственно:
– Видишь, ходит она со связкой ключей? Рыжебородый Мартин, конюх магистра, говорил мне, что она помнит всех людей, замурованных в этих стенах.
– Ой, ой! – застонала Галя.
– Агата! – крикнул Димка.
– Ата! – рявкнула из угла старая Агата и гостеприимно обнажила желтую пасть.
– Ой! – закричала Галка и прижалась к Димкиному плечу.
– Пойдем. – Димка обнял ее за плечи и повел к выходу, под низкую арку. Там внизу сквозь ветви деревьев отсвечивала под луной, словно полированная, речушка Пирита.
– Не бойся ты этих призраков! Пока ты мечтала о шекспировских спектаклях в этих стенах, я договорился со всей кодлой. Они нам не будут мешать. Нам никто не посмеет помешать.
– А туристы? Тут все окрестности кишат ими.
– Даже они.
Зарево Таллина на юго-западе, и черно-лиловая туча над ним. И все это рассекает силуэт мачт полузатопленного барка в устье реки. Галя и Димка, прижавшись друг к другу, лежат на песке, Димка давно забыл о страхе, томившем его в начале этого дня. Он пропал после первого же поцелуя. Он чувствует Галино тепло и видит ее всю. Она уже стала частью его самого. Вот она закрыла глаза. Спит. Димка встал, закурил и посмотрел на спящую Галю.
Она лежала на боку, чуть согнув колени и вытянув вперед руки, словно и во сне искала его. Губы ее шевелились, словно и во сне шептали ему…
С сигаретой во рту Димка бешено полетел к морю. Вбежал по колено и, вытянув руки, упал вперед. Пошел на четвереньках по дну, потом поплыл, а когда снова встал на ноги, было по грудь. Повернулся к берегу. Галино тело темнело на песке. Димка поплыл обратно, потом побежал по мелководью, выскочил на берег.
Галя спокойно спала и уже не шевелила губами. Он достал из сумки новую сигарету. Мокрые штаны и рубашка прилипли к телу. Он стал мерзнуть. Это было прекрасно. Это было то, что нужно. Словно вытащил свою радость со дна моря.
***
Я хотел бы здесь насовсем остаться у берега этого моря. С Галей, конечно.
Здесь есть все, что нам нужно на ближайшее тысячелетие. Что нам нужно еще?
Каждый вечер мы будем вместе купаться и заплывать за боны. А после лежать, обнявшись, и слушать море.
И видеть зарево Таллина.
И нюхать полоску гадости, что остается на берегу после отлива. И целоваться.
Без конца, без конца, без конца целоваться.
Кто помешать нам посмеет?
Некому нам мешать.
Может быть, призраки старые, ключницы и монахи?
С ними в контакт я вошел и мирно договорился, Автобусы, что ли, нам помешают? Не помешают. С ревом проносятся где-то вдали за лесом.
Война, что ли, нам помешает?
Войны не будет.
Море нам помешает?
Нет, оно помогает всем, кто тонуть не хочет. Лишнее счастье нам помешает.
Мы никогда не будем сыты.
Голод нам помешать не может.
И деньги к чертовой матери!
Не помешают нам ни годы, ни войны, ни история и ни фантастика.
Агрессорам с дальних планет до нас не добраться.
Мы сами скоро там будем и наладим дружбу народов.
Межпланетную дружбу народов.
Надеюсь, что там найдется кусочек приличного моря, немного песка и сосны, а девушку я захвачу отсюда.
И сигареты «Лайка», что по два сорок пачка, пачек сто сигарет.
19 ЛЕТ НАЗАД, ЗА ДВА ГОДА ДО ИХ РОЖДЕНИЯ, В НЕСКОЛЬКИХ МИЛЯХ ОТСЮДА, В МОРЕ, САМОЛЕТАМИ «Ю-88» БЫЛ АТАКОВАН И ПОТОПЛЕН МАЛЕНЬКИЙ ПАРОХОД, НЕСУЩИЙ ФЛАГ КРАСНОГО КРЕСТА. ШЛЮПКИ БЫЛИ РАССТРЕЛЯНЫ ИЗ ПУЛЕМЕТОВ.
Димка, голый по пояс, выкручивает свою рубаху, стучит зубами и думает:
«Что помешать нам может?»
А что им действительно может помешать? Что и кто? Никто и ничто, потому что они пришли на этот берег из глубины веков и уйдут дальше в бездонную даль.
«Разве вот только туристы», – думает Димка.
Да, разве что туристы.
