Глава 8
Тот день был душным и пасмурным. Под соснами было сухо, а асфальт шоссе лоснился, влажный. Ребята сидели возле палатки и питались абрикосами. Это был обед. Ели молча.
– А где ты шлялся всю ночь, Димочка? – вдруг игриво спросила Галя.
Юрка и Алик быстро переглянулись. Но на Димку они не посмотрели. Не было сил на него смотреть. А Галя смотрела на Димку. Он сидел, уткнувшись в кулек с абрикосами, лицо его стало квадратным – под скулами вздулись желваки. На лбу и шее запеклись ссадины.
– Ай-я-яй! – Брижит Бардо погрозила пальцем.
Это было так фальшиво, что Юрка сморщился, а Алик закрыл глаза. Галя потянулась.
– А я так выспалась сегодня!
Юрка встал и подтянул штаны.
– Пойду к Янсонсу газеты посмотреть.
– Я тоже, – сказал Алик.
Галя и Димка остались одни. Они сидели по-турецки. Их разделяла ямка, полная пепла и углей, остатки костра, на котором Галя несколько раз варила обед. Гале тяжело было смотреть на Димку («не сиди так, пожалуйста, вскочи, кричи, ударь, но не сиди так»), но она смотрела. Это была ее первая серьезная роль: «Гореть до конца, дотла…»
– Что с тобой было этой ночью? – спросил Димка, не поднимая головы.
Словно хлыстом по горлу. Галя вскинула голову, закусила губы и закрыла глаза. Что с ней было этой ночью? Ведь если отбросить все, чего на самом деле не было, и просто, совсем просто вспомнить о том, что с ней было этой ночью, тогда нужно покатиться по земле и завыть. Но ведь было же, было и другое – стихи, музыка, слова… Она засмеялась. Колокольчики. Похоже на смех Офелии.
– Что ты вообразил, Димка? Мы катались на такси, в полвторого я была уже дома и заснула. Какое у тебя воображение нехорошее. Противно!
«Неужели это так? – подумал Димка. – Врет, конечно». – Он поднял голову и посмотрел на Галю. – «Веселая. Врет. Не верю ей. А если поверить?..»
– Врешь! – заорал он и вскочил на ноги.
– Нет! – отчаянно закричала Галя.
«Врет».
– Что с тобой случилось? Ты обалдел!
«Нет, не врет».
– Ты мне не веришь?
– Не верю.
– Как мне тебе доказать?
– Доказать? Ты собираешься доказывать?
– Если ты мне не веришь, я отравлюсь.
– Великолепно! Вы в новой роли, мадемуазель. В клипсах у вас, конечно, цианистый калий?
– Вот! – Галя схватила и показала ему горсточку абрикосовых косточек.
– Синильная кислота, понял? От ста штук можно умереть. Понял?
– Дура! – закричал Дима и отвернулся. «Фу ты, дурища, не врет, конечно». Другое слово он ей готовил, а крикнул ласковое «дура». Да разве можно сказать-то слово такой? Подняла свою мордочку и горсть слюнявых косточек показывает. Димка сел спиной к Гале.
«А может быть, все-таки врет? Она ведь актриса. Так сыграет, что и не разберешься. Ну, что ж, – играть так играть». Он встал и сказал:
– Собирай вещи.
– Что-о?
– Собирай свои шмотки. Через два часа выходим.
– Куда?
– Как куда? Уходим из Таллина дальше. В рыболовецкий колхоз и в Ленинград.
– А-а.
– Торопись. Через час выходим. Ребята в курсе.
– Сейчас.
Димка вытащил из палатки свой рюкзак и посмотрел на Галю. Она лежала на спине, положив руки под голову.
– Дима, – сказала она, – подбрось монетку.
– А ну тебя.
– Я прошу, подбрось монетку. Димка вынул из кармана пятак и подбросил его.
– Что? – спросила Галя.
Монетка лежала орлом. Димка поднял ее, сунул в карман и сказал:
– Решка.
Галя села. Они посмотрели друг на друга. – Дима, я не пойду с вами. Я остаюсь здесь.
***
Всю жизнь он будет помнить то, что произошло дальше. Всю жизнь ему будет противна жизнь при воспоминании об этом. Как он буйствовал, и как умолял ее, и как крикнул ей в лицо то слово, и как потом просил прощения, обещал все забыть, и как он заплакал.
Последний раз он плакал четыре года назад в пионерском лагере, когда его на глазах всего отряда в честном поединке отлупил Игнатьев. Кто мог знать, что Игнатьев целый год занимался в боксерской секции? Дней через десять после этой истории он снова плакал. Но вовсе не из-за Игнатьева. Он лежал в траве и смотрел в голубое небо, куда взлетали стрелы малышей из 4-го отряда. О чем-то он думал, он сам не понимал, о чем. Может быть, все-таки об Игнатьеве, о том, что через год он ему покажет, а может быть, о Зое, вожатой 4-го отряда. Было забавно смотреть, как стрелы летели ввысь, исчезали в солнечном блеске и появлялись вновь, стремительно падая. Малыши для утяжеления вбивали в наконечники гвозди. Шляпкой вперед, конечно. Он на мгновение закрыл глаза, и одна такая стрела попала ему прямо в лоб. Бывает же такое! Малыши испугались и убежали, а он перевернулся на живот, уткнулся носом в землю и заплакал. Не от боли, конечно. Было не больно. Но все-таки страшно обидно – попали прямо в лоб. Как будто мало места на земле. Потом четыре года он не плакал. И когда его била шпана в Малаховке, молчал. А вот теперь снова.
Плакал из-за потрясающей обиды и из-за того, что рисовало ему его нехорошее воображение. Плакал неудержимо, истерика тащила его вниз, как горная река. Он презирал себя изо всех сил. Разве заплачут ремарковские парни из-за обманутой любви? Пойдут в бар, надерутся как следует и будут рассуждать о подлой природе женщин. Почему же он не может послать ее подальше и уйти, насвистывая рок-н-ролл? Он презирал себя и в то же время чувствовал, что словно освобождается от чего-то.
Когда он оглянулся, Гали вблизи не было. Он увидел, что она у янсонсовского крыльца разговаривает с ребятами. Он увидел, что Юрка замахнулся на нее, а Алик схватил его за руку. Галя взбежала на крыльцо и скрылась в доме, а ребята вышли со двора и сели на траву возле забора.
***
Только мужская дружба и стоит чего-нибудь на этом свете. Ни слова об этой… Как будто ее и не было.
– Томас мировой рекорд поставил. Прыгнул на 2.22.
– Жуть!
– Пошли, ребята, выкупаемся в этом цивилизованном море?
Море в этот день было похоже на парное молоко. Далеко от берега кто-то брел по колено в воде. Купаться в общем-то не хотелось. Хотелось есть. Ох, как хотелось есть!
– В конце концов, я могу позвонить деду. Он у меня в общем-то прогрессивный, – неуверенно сказал Алик.
Димка глянул на него волком.
– Но жрать-то все-таки мы что-то должны в дороге, – пробормотал Юрка.
Димка и на него посмотрел. Они замолчали. Они вдруг почувствовали себя маленькими и беззащитными перед лицом равнодушной, вялой природы. Ведь что бы с тобой ни случилось, дождишко этот мерзкий будет сыпать и сыпать, и море не шелохнется, и солнце не выглянет, и не увидишь ты горизонта. Помог Фрам.
Он вылез из воды и крикнул:
– Чуваки! Вы-то как раз мне и нужны.
Еще вчера Фрам сам сидел на мели и не знал, что делать. Он проигрался в пух и прах. С очкастым Олегом просто невозможно было играть. Найти музыкальную халтуру не удалось – в Таллине хороших-то лабухов было пруд пруди. Фрам загнал свой кларнет и так расстроился, что пропил все деньги в первый же вечер. Как раз в то время, когда Димка баловался лимонадом, Фрам сидел в каком-то скверике и мучительно пытался вспомнить имена тех типчиков, что подвалились к нему в ресторане и которых он всех угощал. Даже девчонку и ту он не запомнил. В общем, началась бы самая настоящая «желтая жизнь», если бы в скверике вдруг не появился знакомый парнишка по имени Матти. Фрам с ним слегка контактировал в прошлом году на Московском ипподроме. Матти приезжал в Москву в отпуск на собственном «Москвиче» и интересовался многими вещами.
Ведь надо же, как повезло Фраму: в такой случайный момент встретить Матти.
Матти раньше был официантом, а теперь работал продавцом в мебельном магазине. Он совершенно небрежно подкинул Фраму целую бумагу и сказал:
– Можно немножко подработать. Нам нужны грузчики.
Этим он очень больно ударил Фрама по самолюбию.
– Киндер, – сказал Фрам, – неужели ты думаешь, что эти руки… эти руки… – Он помахал руками.
Матти усмехнулся.
– Дам тебе два-три мальчик. Будешь бригадир. Побегал, покричал, вот и вся работа. Бизнес тип-топ.
– Мальчиков я сам себе найду, – задумчиво сказал Фрам.
***
Ребята работали грузчиками вот уже целую неделю. Таскали на разные этажи столы и стулья, серванты, шкафы. Эти проклятые польские шкафы, такие огромные! У Алика на плече появился кровавый рубец. Юрка ушиб ногу. Димка вывихнул палец. Они скрывали друг от друга свои увечья и говорили, что работенка в общем-то терпимая, сносная, и интересно, сколько они получат в день зарплаты. Фрам тоже работал изо всех сил. Он отчаянно матерился и кричал:
– Заноси!.. Подай назад!.. Взяли!..
Он суетился, забегал вперед или орал снизу. Хватался за угол шкафа и багровел, натужно стонал, отбегал и кричал:
– Стоп, стоп, чуваки! Вправо, влево!
Потом ребята ждали бригадира внизу. Фрам всегда задерживался в квартирах. Он сбегал по лестнице, оживленный и неутомимый, орал:
– Бригада-ух! Вперед!
Впрыгивал в кабину грузовика, а ребята влезали в кузов.
Все эти дни они питались консервированной кукурузой. Царица полей восстанавливала их силы. Болели руки, плечи, ноги. Утром невозможно было пошевелиться, а после работы дьявольски хотелось пива. Как это быть грузчиком и не пить пива! Дунуть на пену и залпом выпить всю кружку, так, как пьют настоящие грузчики в киоске напротив. Настоящие грузчики, толстоногие, багровые, ели в обеденный перерыв огромные куски мяса.
И что-то все-таки в этом было. Плестись после работы на автобус, дремать на заднем сиденье и чувствовать все свое тело, совершенно сухое, усталое и сильное. И думать только о банке с кукурузой. Только о кукурузе и ни о чем другом. Проходить мимо ресторана (заладили они там эту «Марину», как будто нет других песен), а ночью лежать возле палатки и вместе с Аликом ждать возвращения Юрки. И слушать, как Алик читает стихи:
Сколько ни петушись,
В парках пожара
Не потушить.
Не трудись задаром,
Только не злись,
В парках пожары,
И листьев холодных слизь
Осень приносит тебе в подарок,
Только не злись.
– Алька, отчего ты летом пишешь об осени, а зимой о весне?
И слушать, как Алик объясняет, почему он так делает. И слушать сосны. И музыку из дома Янсонса. И думать: кто же он все-таки такой, этот Янсонс? И если зоотехник, то почему болтается весь день без дела, балуется с красками и смотрит, смотрит на все? (Вот бы научиться этому – полчаса смотреть на элементарную собаку и улыбаться.) Хорошо лежать так и слушать голос Алика (этого не забыть, бородатый черт), и сдерживать ярость, и не смотреть на окно, в котором теперь всегда темно, и вспоминать ремарковских ребят (разве станут они?..) А потом увидеть, как мелькает за соснами последний автобус, и ждать Юрку. И вместе с Аликом притвориться спящими и слушать, как Юрка раздевается, сдерживая дыхание, так как знает, что они притворяются спящими.
А потом слушать Юркин храп и посапывание Алика. Хорошо, если птица какая-нибудь начинает свистеть над тобой, но иногда это раздражает. Только под утро становится холодно, и сигарет не осталось совсем. Пожалуй, лучше все-таки завернуться в одеяло, но разве уснешь, когда вокруг такой шум? Вся «Барселона» собралась и смотрит из окон на ринг. Надо выйти из угла, и надо его избить, бить и бить по его мощной челюсти и по тяжелому телу. Хорошо, что они решили провести в «Барселоне». Дома и стены помогают. Это известно каждому, кто читает «Советский спорт». Вон они смотрят из окна, родители и старший брат Витька. В крайнем случае он за меня заступится. Да я и сам легко изобью этого паршивого актеришку. А потом перемахну через канат – и домой! По черной лестнице, через три ступеньки. Но там что-то происходит.
Заноси! Возьми левее! И польский шкаф, эта проклятая махина, падает прямо на тебя. И ты начинаешь стонать и убеждаешь себя, успокаиваешь: спокойно, спокойно, в кино еще и не так бывает. Все это кто-то выдумал – чтоб ему! – а ты каким был, таким и остался. Такой ты и есть, каким был, когда вы разнесли вдребезги команду 444-й школы…
***
– Шабашьте, ребята! – сказал степенный грузчик Николаев. – Все равно всех денег не заработаете.
Ребята пошли за ним в магазин.
Покупателей в магазине уже не было, в зале бродил один Матти. Он был в синем костюме и нейлоновой рубашке.
– Суббота, суббота, хороший вечерок! – напевал он. Он был бывалым пареньком, этот Матти.
Из конторы вышел Фрам.
– Получайте башли, чуваки! – императорским тоном сказал он и, видимо, поняв, что немного переборщил, ласково подтолкнул Юрку, а Алика похлопал по спине. – Бригада-ух!
Ребята расписались в ведомости и получили деньги. Димка – 354 руб. 40 коп., Юрка – 302 руб., Алик – 296 руб. 90 коп.
– Почему нам по-разному начислили? – спросили они у кассира.
– Спросите у бригадира. Он калькулировал.
Они вышли в зал, загроможденный мебелью. В конце зала Матти лежал на кровати и курил, а Фрам причесывался у зеркала.
– Сейчас я с ним потолкую на «новой фене», – сказал Юрка.
– Ребята! – крикнул Фрам. – Помчались на ипподром? Там сегодня отличный дерби.
Хлопнула дверь – ушел кассир.
– Слюшай, Фрам, – прогнусавил Юрка (он всегда гнусавил, когда хотел кого-нибудь напугать), – слюшай, у тебя сколько классов образования?..
– Семь, – ответил Фрам, – и год в ремеслуху ходил. Фатер не понял моего призвания.
– А где ты так здорово научился мускульную силу калькулировать? – спросил Димка.
– Да, это как-то странно, – пробормотал Алик.
– Вы о зарплате, мальчики? – весело спросил Фрам. – Да это я так, для понта.
– Для смеха? – спросил Матти, не меняя позы.
– Вот как, – сказал Юрка и сделал шаг к Фраму.
– Кончай психовать, – сказал Фрам, – какие-то вы странные, чуваки!
Зарплату всегда так выписывают, что ни черта не поймешь. Зато вот премиальные, тут всем поровну, по сотне на нос. Держите! – Он вынул из кармана и развернул веером три сотенных бумажки.
– То-то, – Юрка забрал деньги.
– За что же нас премировали? – удивился Алик.
– За энтузиазм, – захохотал Матти.
– Приказом министра мебельной промышленности комсомольско-молодежная бригада-ух премирована за энтузиазм, – подхватил Фрам. – По этому поводу бригада отправилась играть на тотализаторе. Вы никогда не играли, мальчики?
Тогда пойдите обязательно. Новичкам везет, это закон.
– Я не пойду, – сказал Димка, – хватит с меня родимых пятен капитализма.
– Видишь, Матти, – закричал Фрам, – физический труд облагораживает человека!
Ребята засмеялись. Матти, посмеиваясь, ходил вдоль длинного ряда блестящих кухонных шкафов, только что полученных из ГДР. Он доставал из шкафов какие-то баночки с наклейкой и складывал их в портфель.
– Политура, – пояснил он. – Дефицит. Бизнес.
– Во работает, – восхищенно шепнул Фрам, – нигде своего не отдаст!
– Сейчас отдаст, – сказал Димка и подошел к Матти. – Клади все обратно. Слышишь?
Матти повернулся к Димке.
– Еще хочешь премия?
– Положи все обратно и закрой на ключ.
– Ты крепкий мальчик.
– Если хоть одна банке пропадет, узнаешь тогда.
– О, курат! Что ты хочешь?
– По морде тебе дать хочу, мелкий жулик!
Матти быстро свистнул Димке по уху, а Димка мгновенно ответил хуком в челюсть. Они отскочили друг от друга. Портфель упал, и банки покатились, Алик спокойно стал поднимать их и ставить обратно в шкафчики. Юрка сказал, усмехаясь:
– Матти, сними костюм, ты сейчас будешь много-много падать.
У Димки разряд по боксу. Матти поднял портфель.
– В магазин можете больше не приходить. Найдем умный мальчик.
Ребята засмеялись.
– Ты, что ли, нас нанимал? Тоже мне, частный владелец!
Матти и Фрам пошли к выходу.
– А ты подожди, шестерка, – сказал Димка Фраму. Он схватил Фрама за руку и повернулся к ребятам. – Ребята, ведь этот тип везде деньги вымогал за наш труд. И эти премиальные, которыми он нас наградил, тоже из этих денег.
– Что тебе от меня надо, психопат? – заскулил Фрам. – Вы свою долю получили.
– Паук-мироед, – восхитился Юрка.
– Что нам от тебя надо? – сказал Димка. – Как ты думаешь, Юрка?
– Пусть пятый угол поищет, – сказал Юрка.
– А ты, Алька?
– Убить, – сказал Алик. – Убить морально. – Фрам, мы тебя увольняем с работы, – заявил Димка. – Попробуй только появиться здесь еще раз.
Они вытащили своего бригадира на улицу. Фрам пытался впасть в истерику.
Юрка стукнул его коленом пониже спины и отпустил. Фрам перебежал на другую сторону улицы, взял такси и крикнул:
– Эй, вы! – Достал из кармана и показал ребятам пачку денег. – Привет от Бени! – крикнул он и юркнул в машину.
Ребята присели на обочину тротуара и долго тряслись в немом смехе.
– Мальчики, пошли наконец рубать! – заорал Юрка.
– На первое возьмем шашлык! – крикнул Алик.
– И на второе шашлык, – сказал Димка.
– И на третье опять же шашлычок, – простонал Юрка.
***
И тут они увидели Галю. Она была шикарна, и все оборачивались на нее.
Она была очень загорелой. Сверкали волосы, блестели глаза. Она улыбалась.
– Привет! – сказала она.
Димка прошел вперед, словно ее и не было. Он перешел улицу, купил газету и сел на скамейку.
– Почему вы не бываете на пляже? – светским тоном спросила Галя.
– Мы теперь проводим время на ипподроме, – хмуро сказал Алик.
Галя захохотала.
– Когда же вы исправитесь, мальчишки? А Дима по-прежнему в меланхолии?
Юрка и Алик молча смотрели на нее, а она, сияя, смотрела на Димку.
– Он читает газету «Онгулент». Уже овладел эстонским языком? Дима такой способный…
– Заткнись, – тихо сказал Юрка.
– Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – забормотала Галка, и лицо ее задергалось и стало некрасивым. – Я полюбила человека, и он меня.
Неужели мы не можем остаться друзьями?
– А Димка?
– Что Димка? Я любила его. Он моя первая любовь, а сейчас… другое.. я и он… Григорий… и я…
– Ты на содержании у него! Ты содержанка! – выпалил Алик и испугался, что Галка даст ему по щеке. Но она уже овладела собой.
– Начитался ты, Алик, западной литературы, – криво улыбнулась она и пошла прочь.
– Шалава, – сказал вслед Юрка. Галя пересекла улицу, подошла к Димке, выхватила у него из рук газету «Онтуленг» и что-то сказала. Димка тоже ей что-то сказал и встал. Галя схватила его за руку и что-то быстро-быстро сказала. Димка двумя пальцами, словно это была жаба, снял со своей руки ее руку и отряхнул рукав. (Молодец, так ей и надо! Димка сказал что-то ме-е-дленное, а потом долго говорил что-то быстрое-быстрое. Галя топнула ногой (тоже мне!) и отвернулась. Димка заговорил. Галя заговорила.
Заговорили вместе. Галя подняла руку, подзывает такси. Садятся вместе в машину. Уехали.
– Он с голоду умрет, – пробормотал Юрка.
– Мы вместе с ним, – сказал Алик и поднял руку.
– Ты что? – спросил Юрка уже в машине.
– Следуйте за голубой «Волгой», – сказал Алик шоферу, а потом Юрке:
– Он черт знает что натворить может. Целую неделю не спит. Понял?
***
– Да, я была влюблена в тебя. Все было прекрасно. Я была счастлива, как никогда в жизни, когда мы с тобой… Думала только о тебе, мечтала о тебе, видела тебя, целовала тебя и ничего другого не хотела. Ведь я мечтала о тебе еще с седьмого класса. Почему-то ты казался мне каким-то романтичным.
А ты? Ты какой-то необузданный, азартный: По-моему, ты влюбился в меня на смотре самодеятельности. Верно? Но что делать? Есть, видно, что-то такое, что сильнее нас. А может быть, я такая слабая, что не могу управлять своими чувствами? Все остальные могут управлять, а я такая слабая. Я и сейчас тебя люблю, но все-таки не так, как тогда. Так я люблю сейчас его. Да, его! Что ты молчишь? Посмотри на меня. Ну вот, ты видишь, что я не вру. Видишь или нет? Отвечай! Что, у тебя язык отсох? Он человек, близкий к гениальности, он красивый человек. Ты не думай, что он хочет просто… Он влюблен в меня. Мы поженимся, как только… как только мне исполнится 18 лет. Ты не знаешь, как я счастлива! Он читает мне стихи, он научил меня слушать музыку, он помогает мне готовиться в институт. Скоро мы поедем в Ленинград, и там я поступлю в Театральный. И не думай, что по блату. Никакого блата не будет, хотя у него там… Он уверен, что я пройду. Он думает, что у меня талант. Дима, ты понимаешь, ведь, кроме всего прочего, мужчину и женщину должна связывать духовная общность. Должно быть созвучие душ. У тебя ведь нет тяги к театру.
А я готова сгореть ради театра. А он играл в горящем театре, под бомбами. Не ушел со сцены, пока не кончил монолог.
– Эффектно, – сказал Димка.
– Ты думаешь, он выдумал? Я видела вырезку из газеты. Он мужественный, сложный и красивый человек. А ты… Дима, ты ведь еще мальчик. У тебя нет никаких стремлений. Ну, скажи, к чему ты стремишься? Кем ты хочешь стать?
Скажи! Ну, скажи что-нибудь! Да не молчи ты! Скажи! Скажи! Бога ради, не молчи! Хоть тем словом назови меня, но не молчи! Они сидели под обрывом.
Между валунами прыгали маленькие коричневые лягушки. Наверху был поселок Меривялья, где теперь жила Галя. Внизу было море. Когда Галя кончила говорить, Димка подумал: «Как это у меня хватило силы выслушать все это?»
Море лежало без движения и отливало ртутью. Здесь было полно камней возле берега. Это было похоже на погибший десант. «Как это меня хватает на все это?» Когда Галя заплакала, он полез вверх. На шоссе он оглянулся. Галя стояла и смотрела ему вслед. Она была вся туго обтянута платьем. Димка вспомнил, как они лежали с ней на пляже и в лесу. Однажды ящерица скользнула по ее голой ноге. Он терпеть не мог всего быстро ползающего и вскрикнул, а Галя засмеялась. Причитали над божьими коровками. Черт, он не учил ее слушать музыку и не читал ей стихи! Целовались и бегали, как сумасшедшие. А сейчас она стоит внизу. Броситься вниз и схватить ее здесь, на пустующем пляже.
На мотоцикле промчать через Таллин и Тарту… Наверное, тот ее не только музыке учит. Димка ринулся прочь по шоссе. Только бег и может помочь.
Чтоб все мелькало в глазах и ничего нельзя было разобрать.
Серая сталь и стекло пронеслись мимо. Жаль, что мимо. Вдруг его осенила догадка, и он оглянулся. Такси шмыгнуло за поворот, Димка не разглядел пассажира, но был уверен, что это он.
***
– Я его убью, – шептал Димка, спокойно шагая по шоссе.
Он залег в лесу в двадцати метрах от дома, где теперь жила Галя. Рядом с ним лежало ружье для подводной охоты. Он уже все рассчитал. Скоро они выйдут. Наверное, поедут в театр или в ресторан. Надо подойти метров на пять, чтобы было наверняка. На этом расстоянии гарпун пробьет его насквозь.
Мансардное окно в домике жарко отсвечивало закат. Оно было похоже на раскаленный лист меди. А стены были освещены нежным розовым светом. А над головой качались сосны. Шишки падали с них и глухо стукались о землю. Ни одна не упала прямо на голову. На земле для них места было достаточно. Димка наклонял голову и смотрел на хвойный наст, где суетились одинокие муравьи.
Прополз черный рогатый жук. Словно танк, он подминал под себя и раздвигал травинки. Под сосной копошилось целое семейство красных, с черными точками «солдатиков». Эти солдатики очень похожи на божьих коровок, только они плоские и не могут летать.
Димке было стыдно. Его даже передергивало всего, когда он понимал, как это глупо – лежать тут с ружьем для подводной охоты. И самое смешное то, что ведь он не убьет Долгова.
Этого не случится.
Не может этого случиться. Галка права, он просто глупый, смешной мальчишка.
Но когда он поднимал голову и видел это раскаленное окно, он понимал, что все-таки его убьет. Подойдет на пять метров, чтобы было наверняка.
Гарпун пробьет его насквозь.
Когда над соснами появились звезды, а где-то далеко заиграла радиола и окна в домике стели желтыми и прозрачными, Димка услышал голос:
– Галочка, я тебя жду внизу.
Человек в светлом пиджаке и темном галстуке стоял на крыльце и курил.
«Очень удобно, – подумал Димка и встал. – Вообще-то подло убивать в темноте. Мерзавца не подло. Я подойду к нему и крикну: „Эй, Долгов, вот тебе за все!“»
Он подошел к домику и прицелился. Расстояние было метров десять.
Все-таки не насквозь.
– Эй, Долгов! – заорал он, но кто-то выбил у него из рук ружье, кто-то зажал рот ладонью, кто-то потащил в лес.
Долгов вздрогнул от этого крика. Он узнал голос. Потом он увидел в лесу какие-то тени. Он спустился с крыльца и вышел за калитку. Он был готов ко всему. Но тени в лесу удалялись. «Я опять опоздал, – с горечью подумал Долгов, – опоздал на каких-нибудь двадцать лет с небольшим».
***
Игорь Баулин решил купить торшер. Он уже купил массу мебели, разыскал потрясающие гардины и уникальную керамику (у его молодой жены был современный вкус), и теперь нужен был только торшер.
Шурик Морозов и Эндель Хейс на днях отбывали в Бельгию. Они получат там на верфи новенький красавец сейнер и выйдут в море. Пройдут через Ла-Манш и через «гремящие сороковые широты», через Гибралтарский пролив, и через Суэц, будут задыхаться в Красном море и одичают в океане, а дальше смешной город Сингапур, и то-то нагазуются, когда придут во Владик. А Игорь будет жить в маленьком поселке, вставать ровно в шесть и отсыпаться на своем крошечном «СТБ» (когда идешь в тихую погоду с тралом и нечего делать), он будет ловить кильку и салаку в четырнадцати милях от берега и каждый вечер будет возвращаться в свой домик, к своей жене, будет дергать торшер за веревочку и удивляться: «Вот жизнь, а?», – пока не забудет об океане. Если можно о нем забыть.
Возле мебельного магазина друзья увидели трех своих спутников, трех «туристов – пожирателей километров». Они были обросшие, мрачные и худые, как черти. Они разгружали контейнер.
– Смотри, Игорь, – сказал Шурик, – как видно, они все-таки не побежали на телеграф.
– Да, это так, – констатировал Эндель.
– Неплохие они, по-моему, ребята, – задумчиво сказал Шурик.
– В общем, «герои семилетки», – процедил Игорь. – Мне ясно, почему они именно здесь – решили подкалымить. Знаешь, какой калым у грузчиков?
Подошли, поздоровались.
– Рыцари дорог, почему вы не пожираете километры?
– Потому что нам жрать нечего, – мрачно сказал Юрка, а Димка и Алик промолчали.
Было ясно, что пикировки на этот раз не получится.
– Видите ли, – пояснил Алик, – мы хотим подработать денег на дорогу.
– Куда, если не секрет?
– В какой-нибудь рыболовецкий колхоз.
Шурик улыбнулся и подтолкнул локтем Игоря.
– Почему именно в рыболовецкий колхоз?
– Просто так, понюхать море, – сказал Алик.
– И поесть рыбы, – добавил Юрка.
– И подработать денег на дорогу, – буркнул Димка.
– А там куда?
– В тартарары.
– Что-то ты, брат, очень мрачный, – сказал Шурик. – А где Брижит Бардо?
– В кино.
– Что смотрит?
– Снимается.
– Слушайте, ребята, – вдруг сказал Игорь, – если вы серьезно задумали подработать, езжайте в рыболовецкий колхоз «Прожектор». Три часа езды на автобусе отсюда. Там сейчас комплектуют экипажи к осенней путине.
Сведения абсолютно точные.
– «Прожектор»? Это звучит, – сказал Алик.
– «Прожектор» – это хорошо, – сказал Юрка.
– «Прожектор» так прожектор, – сказал Димка.
В магазине Шурик хлопнул Игоря по плечу.
– Ты читаешь мои мысли. Надо помочь ребятам.
– Какого черта, – рассердился Игорь, – не маленькие! Просто нам действительно нужны люди.
***
– Когда же мы увидимся снова? – спросила Линда.
– Откуда я знаю, – ответил Юрка и отвернулся.
Они сидели на «горке Линды». Сейчас здесь все было так, как было на самом деле несколько тысячелетий назад. Небо на западе было красное, а чудовищно искривленные стволы – черные, словно мокрые. Каменная Линда по обыкновению молчала. Живая Линда вздыхала.
– Неужели обязательно нужно уезжать?
– В том-то и дело.
Линда наклонила голову. Юрка совсем перепугался. Еще плакать начнет.
Так и есть. Ревет.
– Эй, – сказал он и тронул ее за плечо, – что это ты, брат? Что ты засмурела, Линда? Хочешь помочь городскому водопроводу? Второе озеро накапать? Я ведь еще не загнулся. Фу, какая ты странная… В конце концов – всего три часа езды. Подними голову. Вот так. Сейчас мы с тобой возьмем мотор, покатаемся, пойдем в ресторан, потом в клуб побацаем на прощание…
Схвачено?
Линда вынула из сумки платок и вытерла лицо.
– Знаешь, Юрка, когда мы снова с тобой встретимся, я начну учить тебя правильному русскому языку. Схвачено?
– Закон! – радостно завопил Юрка и полез целоваться.
***
– Ну, как там у вас, Витя?
– Все в порядке, старик. Родители на даче. Здоровы.
– А ты как? Защитил?
– Нет, не защитил.
– Неужели зарубили, скоты?
– Да нет. Отложена защита. Как ты там, старик?
– Отлично.
– Может, тебе денег подкинуть, а?
– У меня куча денег.
– Брось.
– Серьезно. Мы тут подработали на киностудии.
– Понятно. Значит, все хорошо?
– Осталась одна минута, – сказала телефонистка.
– Слушай, Витя, сегодня мы уезжаем из Таллина. Будем работать в колхозе «Прожектор». Я тебе напишу. Передай маме…
– Старик, перестань играть в молчанку. Пиши хоть мне. У нас все хорошо. Я маме наврал, что получаю от тебя письма. Она не понимает…
– …что я здоров, весел и бодр. И дедушке Алика скажи, и Юркиному папану, и Зинаиде Петровне тоже. Как там наша «Барселона»? Не развалилась еще? Денег у нас целая куча. Все у нас…
– …почему ты ей не напишешь? Старики очень обижены на тебя из-за этого. Только из-за этого. Слушай, я через месяц, может быть, приеду к тебе в отпуск. Старик…
– … в полном порядке. Тебе ни пуха ни пера. Защищай скорее.
– Что?
– Защищай скорее.
– Крепись, старик. Все будет в порядке, – сказал Виктор.
– Да все и так в полном порядке, – пробормотал Димка, но их уже разъединили.
***
– Хочешь честно, Крамер? – спросил Иванов-Петров.
– Только так, – сказал Алик и сломал сигарету. Они бродили вдвоем по Вышгороду.
– Понимаешь, в общем-то все это просто смешно. Так же, как твоя борода и все прочее. Смешно и очень любопытно. В общем-то это здорово, что ходите вы сейчас везде, смешные мальчики. Очень я рад, что вы ходите повсюду и выдумываете разные штуки.
– Очень любезно с вашей стороны. Спасибо от имени смешных мальчиков.
– Ты не сердись. Я уверен, что ты будешь писателем.
– Без дураков?
– Точно.
– А что для этого нужно? Посоветуйте, что читать.
– Черт! Что читать? Вот этого я не знаю. По-моему, нужно просто жить на всю катушку. И ничего не бойся.
– Я и не боюсь.
Они остановились на краю бастиона над Паткулевской лестницей.
Иванов-Петров обнял Алика за плечи.
Внизу в улицах сгущались сумерки, а черепичные крыши домов и башен все еще отсвечивали закат. Церковь Нигулисте, разрушенная во время войны, стояла в строительных лесах.
– Камни, – прошептал Иванов-Петров, – завидую камням. Их можно уничтожить только бомбами.
– В наше время это нетрудно сделать, – откликнулся Алик.
– Очень трудно. Невозможно. Погасли розовые отсветы. В узких улочках зажглись лампы. Это было похоже на подводный город из какой-то старой немецкой сказки.
***
– Остановитесь здесь. Я дальше хочу пешком.
– Галочка, дождь ведь может пойти.
– Ну и пусть.
Галя побежала по дороге. В темноте мелькало ее белая кофточка. Долгов, улыбаясь, пошел за ней. «Как это мило все, это очень мило!» – сказал он себе, думая с тревогой и тоской, что отпуск кончается.
Галя, пританцовывая и напевая, бежала обратно. Она была чуть-чуть пьяна. Она теперь каждый вечер была чуточку пьяна. И каждый вечер танцы и разговоры об искусстве, о современной сцене, и тонкие намеки, тонкие шутки, и все такое вкусное на столе, а почему не выпить «несколько капель солнца»?
Долгов протянул руки, и она оказалась в его объятиях.
***
Огромный «Икарус» с ревом пронесся мимо них. Казалось, земля задрожала.
Автобус неистовый, грузный, неудержимый, с воем летел в кромешную тьму. Шум затих, а он уходил, освещенный, все дальше и представлялся космическом кораблем.
– По-моему, он свалится в кювет, – сказал Долгов.
– А по-моему, врежется в луну, – сказала Галя. Вот бы быть там!
Мчаться в темноте! Там играет радио. Шофер включает, чтобы не заснуть за рулем. Играет тихо, но на передних сиденьях слышно. И все дрожит, и все гудит, и никто не знает, доедет ли до конца.
– Григорий, буду я когда-нибудь играть Джульетту?
– Уверен, Галчонок.
– А ты будешь Ромео.
– Нет. Это сейчас не мое амплуа.
