Глава 23
Пристраивая его на полу, Светлана случайно нажала на одну из кнопок и услышала голос, записанный автоответчиком. Низкий, с придыханиями, голос Караджич.
Светлана плохо разбиралась в современной технике. Поэтому она не смогла в ту же самую секунду нажать на кнопку «стоп», чтобы не слышать того, чего ей не следовало знать. Впрочем, причина была не только в этом. Голос Беллы ввел ее в состояние, похожее на столбняк.
— ...Милый! У меня такое ощущение, что мы не виделись вечность. Один день — как один год! Чтобы и ты не скучал по мне, оставляю тебе свое коротенькое послание. Целую. Белла.
Раздался легкий чмокающий звук. Светлана вздрогнула.
«...Чтобы ты не скучал»...
А он и не скучал. Пока. Потому что, когда истекли семь часов, пришла она. Конечно, его слова были шуткой. Но эта шутка слишком похожа на правду. «Один день»... Значит, они не виделись всего один день? Скорее всего, так оно и есть. Слишком ненасытен Максим. И одной женщины ему мало. Он не привык отказывать себе ни в чем. И ни одна из женщин, в сущности, ничего не значит для него. Теперь и ее имя вошло в длинный список, в котором Максим конечно же не собирался ставить точку. Еще немного — и для нее тоже день ожидания превратится в год. Потому что Светлана чувствовала, как все сильнее и сильнее привязывается к ощущениям, переживаниям, которые прежде были неизвестны ей, и потому не томили душу.
Если она задержится здесь еще на какое-то время, то увязнет как муха. А он будет с досадой смотреть, как она бьется в силках, пытаясь привлечь к себе его внимание, но все соки, которые ему нужны, будут уже выпиты. Ему потребуется что-то новое. Как это было до сих пор. Если опытная, красивая, известная всем Караджич не сумела удержать его надолго, то уж Светлане тем более не удастся.
Нет уж, лучше уйти самой. Не дожидаясь, когда она получит отставку. Сейчас. Пока он спит. И пока негодование придает ей силы. Их хватит хотя бы на то, чтобы одеться.
Максим что-то пробормотал во сне и протянул руку вперед, словно и во сне хотел дотронуться до нее. Светлана задержала дыхание, чувствуя, как гулко бьется ее сердце. Как туго натягивается струна. Еще секунда — и она оборвется. Светлана закрыла глаза и перевела дыхание. Максим снова что-то пробормотал. Слово было незнакомым, наверное африканским. Она почувствовала, как сердце забилось еще сильнее. Так сильно, что этот грохот мог бы разбудить спящего. Она отпрянула к двери, сжимая в руках охапку одежды.
Охранник распахнул перед ней ворота. Она не видела его лица за стеклянной перегородкой, но ей показалось, что его глаза насмешливо сверкнули.
«Очередная жертва уходит на рассвете, — представила она его мысли и решила, что больше никогда не позволит себе этой слабости... Может, перевестись? — промелькнула в уме слабая надежда. — Но кто же переводит с первого курса? — одернула она себя. — По крайней мере, со второго. Господи, но какую же муку придется терпеть. Сумею ли я это выдержать?»
Ей снова вспомнился чмокающий звук. И она снова вздрогнула. Ждать, когда эта движущаяся лента подвезет ее к самому краю и она свалится в коробку с отметкой «брак». Светлана невольно усмехнулась онемевшими губами при слове «брак». Оно вызвало ассоциацию совсем с другим событием в жизни людей.
Нет, оказавшись впервые в его объятиях, она вовсе не думала о том, чтобы связать Максима брачными узами. Но все же, наверное, где-то в глубине души мечтала о каких-то долгих и прочных отношениях. Если бы не звонок Беллы.
Голос этой женщины подействовал на нее как удар тока. Может, еще и потому, что она в ту минуту была совершенно безоружной, беззащитной. Если бы она внутренне подготовилась, если бы ждала этого...
Светлана шла, не замечая, как улицы постепенно заполняет народ, как открываются магазины, как поток машин проносится мимо, обдавая выхлопными газами. Она шла и шла, не думая, куда идет и зачем. Слезы душили ее. Но она не позволяла себе плакать. И только ускоряла шаг, словно спешила куда-то. Она спешила убежать от себя. А потом подумала о том, что все случившееся — на самом деле большая удача. Ведь если бы она не услышала этой фразы, то наверняка осталась бы. Даже сейчас, когда ей удалось осознать всю непрочность тех нитей, которые связали на какой-то короткий миг ее судьбу с судьбой Максима, все тело ее наполнялось томительным теплом, и в памяти всплывали разные сцены — как он тянется к ней губами, как ласкает ее, как его руки скользят по ее телу. А какую же муку ей пришлось бы испытать тогда, когда все это вошло бы в привычку? Когда она уже не могла бы жить без этого? Нет, то был перст судьбы. Только отчего перст такой чугунный?
Она позволила себе полюбить Максима. Самый неосмотрительный, самый опрометчивый шаг в жизни. Разве можно после него полюбить кого-то другого? Ей было смешно даже подумать об этом. Смешно? Ей стало страшно, когда она вдруг увидела бесконечную выжженную пустыню отчаяния, которая образовалась в ее душе...
Где она была, Светлана не могла бы сказать. Она не чувствовала ни холода, ни ветра. Они даже помогали ей остудить кипевшие в груди чувства: смесь отчаяния, горечи, тоски и... потери. Потери чего-то нужного, важного для нее, по сравнению с которой все, что происходило снаружи, казалось мелким и ничтожным. Восполнить это чувство было невозможно. Эта черная бездонная пропасть (где-то она уже видела ее?) вселяла ужас. Неужели теперь до конца дней ходить с этим ощущением? — мельком подумала она. И тотчас отогнала эту мысль. С таким ощущением невозможно выдержать и день.
Поблизости в церкви ударил колокол. Посмотрев на часы, она поняла, что ходила почти шесть часов. «Какое счастье, что в эти дни не будет занятий. Есть время взять себя в руки».
Единственным местом на свете, где она могла бы прийти в себя, был Верхнегорск. До отхода поезда ждать слишком долго, но она успевала на электричку. А там пересесть на автобус — и вечером она окажется дома.
...Последние опаздывавшие пассажиры мчались по перрону. А Светлана не могла заставить себя идти быстрее. Вот-вот должна была захлопнуться дверь. Последний шаг, последнее усилие. Но оно не давалось ей. Какой-то мужчина, мчавшийся сзади, буквально толкнул ее вперед и влетел следом.
— С вами все в порядке? — спросил он, взглянув ей в лицо.
— Спасибо, — едва сумела она выдавить из себя улыбку. — Если бы не вы, я бы не успела.
— Но вам не плохо? — переспросил мужчина, глядя в ее бледное, осунувшееся лицо.
— Нет, я, наверное, просто замерзла, — выдавила она из себя.
Говорить было так же трудно, как и проделывать любое движение. Словно иссяк весь запас энергии.
— Идите за мной, — скомандовал мужчина, придерживая дверь. — Сейчас найдем свободное место, и я вас посажу. У меня такое впечатление, что вы вот-вот потеряете сознание.
Первый вагон был забит людьми. Второй тоже. Но в третьем уже оказалось чуть свободнее. А в конце четвертого незнакомец отыскал два места. Светлана опустилась на лавку, словно была тряпичной куклой. Мужчина сел рядом, положил портфель на колени и принялся читать газету.
Светлана прислонилась головой к стенке вагона и мгновенно погрузилась в какую-то черноту. Тяжесть, которую она взвалила на себя, оказалась настолько непосильной, что сознание требовало отдыха.
— Приехали! — услышала она и открыла глаза.
Ну вот, уже немного получше, — удовлетворенно проговорил незнакомец и направился к выходу. — Вам помочь?
— Нет-нет, спасибо. Я уже... отогрелась.
Бледность еще не прошла. Но по крайней мере она уже не походила на человека, который через секунду упадет в глубокий обморок.
Оказавшись в автобусе, который с ровным гулом мчал по трассе, окруженной густым лесом, Светлана снова впала в забытье. И с остановки шла к дому на автопилоте.
Елена Васильевна не ожидала приезда внучки. Она сидела у себя на втором этаже за мольбертом и рисовала чей-то портрет. Она так задумалась, что не услышала, как тихонько скрипнул ключ, как мягко отозвались шаги Светланы в тишине дома.
— Кто там? — Услышала она голос Елены Васильевны. Ничуть не встревоженный и не испуганный. — Светлана?! Ты?.. Вот сюрприз!
Глаза ее вспыхнули радостью. Она раскрыла объятия, и Светлана прижалась к бабушке, ощутив вдруг, насколько Елена Васильевна стала тоньше. Словно цветок в гербарии...
— До чего я рада, — сказала Елена Васильевна, снова улыбаясь. — Ты не представляешь! А я не ждала тебя раньше Нового года.
— Я и сама не думала, что вырвусь. Сначала хотела поработать. А потом...
...Дома ей и в самом деле стало немного полегче. Ей помогали и стены, и книги, стоявшие на полках, и картины — такие знакомые и родные. Но еще больше помогало присутствие Елены Васильевны. Словно она каким-то непонятным образом оттянула на себя часть боли. Пока они пили чай, Елена Васильевна рассказывала нехитрые новости из жизни соседей и знакомых. Ни к чему не обязывающий, легкий разговор, который уводил мысли Светланы от того, что вызывало тянущую боль в груди.
Елена Васильевна смотрела на внучку и не узнавала ее. Всегда живое лицо словно увяло. Блестящие глаза погасли. В уголках рта залегла тонкая скорбная складка. Это было не лицо, а маска. Маска человека, потерявшего что-то очень дорогое. Она улыбалась, когда Елена Васильевна, желая отвлечь ее, рассказывала всякие забавные происшествия: как Вера Ивановна забыла о том, что повесила во дворе сорочку с длинными рукавами, а вечером, увидев размахивающую руками фигуру, которая пыталась то ли обнять, то ли утянуть ее за собой, подняла крик. Как...
Светлана улыбалась, но глаза ее оставались пустыми, как дом, который покинули жильцы. Елена Васильевна попыталась утешить себя тем, что нечто подобное переживают многие девушки. Пройдет время, и утрата забудется. Но сейчас она боялась, что такая сильная и глубокая натура, как Светлана, не сможет легко, как старую кожу, отбросить память о человеке, с которым была близка. Такие, как она, способны полюбить раз и навсегда.
На ком же она остановила свой выбор? И кто посмел обидеть ее? Неужели этот человек был так слеп, что не понимал, какую рану может ей нанести? Господи, ну отчего? Отчего на свете существует такая несправедливость?
Когда они поднялись наверх, Елена Васильевна достала с книжной полки папку, в которой лежали фотографии. Фотографии, которые она смотрела, только когда оставалась одна. Чтобы никто не мог видеть выражение ее лица. Но сейчас ей придется открыться.
Светлана села в старенькое кресло, ручки которого носили на себе следы острых коготков Грэя. Пока он рос, ему нравилось точить когти именно об это кресло.
Елена Васильевна устроилась в соседнем.
— Мне давно хотелось тебе рассказать, — начала она и замолчала на миг — настолько трудно было заставить себя говорить. Но, видимо, настал момент, когда горький яд может стать лекарством. И она заговорила ровным, спокойным голосом.
Фотографии были любительские. Но очень хорошие. Они почти совсем не выцвели, не утратили своего качества. Изображение оставалось четким и ясным. Группа молодых девушек на пляже. Они только пришли. Еще не успели раздеться, когда фотограф, забежав по колено в воду, снял их...
Они приехали на практику. Потому что прожить на юге было проще и дешевле, чем в любом другом месте.
Купались в основном рано утром, до работы, и вечером, когда садилось солнце.
Утром они оставались, можно сказать, в одиночестве. И это были самые приятные часы. Море было тихим, спокойным, теплым — стоило только войти в воду. А когда они выходили, тело наливалось бодростью и свежестью. Потом приходилось, соорудив импровизированный зонтик над головой, бродить вдоль берега, забираться в горы, чтобы выбрать подходящее место, и делать наброски, писать этюды.
В стране постоянно происходили изменения. Все люди жили надеждой. Светлое будущее должно было наступить, и очень скоро. Каждый из них был участником того нового, что создавалось на глазах. Они жгли по вечерам костры, читали стихи Маяковского, пели, играли на гитарах.
Однажды Елена пришла купаться чуть позже остальных подруг. Она хотела дорисовать начатый этюд, и подруги не стали ждать, убежали обедать. Она разделась и остановилась, глядя на море.
— Афродита, — проговорил мужской голос за ее спиной.
Она обернулась. Мужчина лежал на песке и смотрел на нее темно-серыми глазами. Лицо у него было скульптурное и очень выразительное.
— Нет, Елена, — ответила она, усмехнувшись, и ступила в воду.
— Тогда Елена Прекрасная, — сказал мужчина.
— Одна надежда, что по моей вине не погибнет город, — последние слова она произнесла, погружаясь в волны.
К подобного рода комплиментам она привыкла и не относилась к ним серьезно. И любители приударить у моря за красивой девушкой быстро отступали перед ее чувством юмора и независимостью.
Услышав за спиной всплеск, Елена не испугалась и не заволновалась. Плавала она прекрасно, в воде чувствовала себя уверенно. Это была ее стихия. Она плыла, а за спиной ее слышались равномерные гребки. Она чуть-чуть ускорилась. Тот, кто плыл сзади, сначала сбился, а потом тоже поплыл быстрее. Елена не сдавалась. Когда она поняла, сколько прошло времени, берега уже не было видно. И еще она поняла, что устала. Изрядно.
К счастью, впереди показался небольшой уступ. Одинокая скала. Елена, не раздумывая, экономя силы, поплыла к ней, не без тревоги оглянувшись на своего спутника. Выдержит ли? Кажется, да. Только обхватив руками крохотную верхушку и расслабившись, Елена укорила себя, что вовлеклась в глупую игру. Глубоко вздохнув, мужчина уцепился за скалу с другой стороны:
— Ну вот, я был прав.
— Почему? — с трудом переводя дыхание, спросила Елена.
— Не Елена, а Афродита. Из морской пены рожденная, не иначе как. Я уж решил, что мне никогда не видать суши. И приготовился доблестно утонуть. Какое счастье, что вы знали, куда плывете.
— А я не знала. Это счастливая случайность. Никогда не заплывала так далеко, — призналась Елена.
— Неужто? — Мужчина посмотрел на нее с удивлением. — Вот не подумал бы, что девушка с таким лицом способна на столь безрассудные поступки. И попался. — Он вдруг запрокинул голову и рассмеялся. — И надо же, какой райский островок. А мы как Адам и Ева.
— Только без Господа Бога и... — замялась она.
— ...без искусителя? — снова весело проговорил незнакомец. — Кстати, меня зовут Герман.
Теплая волна вдруг ударила Елену, и она случайно прикоснулась к плечу Германа. И почувствовала, что это прикосновение не оставило ее равнодушной.
Вечером Герман пришел в лагерь. С ведром винограда — свежего и душистого, только что сорванного с ветки. Навстречу ему с лаем бросился сторожевой пес Орест, который сам нанялся на работу: пришел и остался в лагере. Надо сказать, что даром есть хлеб Орест не собирался и встречал незнакомцев, проходящих мимо, грозным рыком.
Теперь, отправляясь купаться, никто не боялся оставлять вещи в лагере. Но при виде Германа Орест вдруг замолчал и замахал хвостом.
— Ого! — засмеялся Платон Игнатьевич, руководитель группы.
— Чует, что мы с ним одной крови, — кивнул Герман и поставил ведро у костра.
После чего сел перед Орестом на корточки и что-то серьезно сказал ему.
Уши у пса дрогнули. Хвост снова шевельнулся. Герман что-то снова негромко проговорил, и вдруг строгий Орест повалился на спину, как щенок, словно просил, чтобы его погладили по животу. Пасть его выглядела так, словно он улыбался. Герман погладил Ореста, еще что-то дружелюбно пробормотал и перешел к костру. Елена поймала себя сначала на том, что любуется игрой света и тени на его лице. А потом — что не может отвести взгляда от его глаз.
Светлана видела несколько фотографий Германа. Их было немного. Поэтому ей казалось, что она хорошо знает лицо дедушки. Но эта фотография, которую Елена Васильевна, как поняла Светлана, рассматривала в одиночестве, и в самом деле была особенной.
Угловатые черты лица, темный загар, который придавал коже какой-то особенный отлив, словно это был неведомый металл или сплав. Необычный рот. Мужественный и вместе с тем лукавый. Но самое главное — глаза. Если они оставляли такое впечатление на фотографии, какими же они были в жизни?
Все произошло так естественно и просто, словно они были знакомы всю жизнь. Им было так легко, так хорошо вместе, что временами Елене становилось страшно. Неужели такое полное счастье возможно? Неужели такое бывает?
Такое было. Ни одна туча не омрачила их отношения. И не смущала ни неустроенность, ни отъезды то одного, то другого. Они купались в этом счастье, как в море. Словно знали, что оно и в самом деле будет не таким долгим, как им хотелось бы.
...В общих чертах Светлана, конечно, знала, что пережила Елена Васильевна. Но сегодня она узнала все происшедшее с другой стороны. В чуть глуховатом голосе Елены Васильевны не слышалось горечи. Печаль — да. Светлана не выдержала, поднялась и, встав на колени, обняла бабушку. Прижавшись к ней, Светлана услышала, как бьется ее сердце. Даже сейчас, когда прошло столько лет, воспоминания вызвали такую мощную волну чувств. Что же она должна была переживать тогда?
Лежа в постели, Светлана снова представляла себе горящий костер на берегу. Собаку и человека, который понимал язык животных. Как жаль, что она никогда не видела... Германа. Слово «дедушка» еще меньше подходило ему, чем «бабушка» — к Елене Васильевне. И как странно, что они с бабушкой пережили встречу с любимым в море! Случайность или нет?
Конечно, потеря потере рознь. Одно дело, когда сама судьба вмешивается и разводит людей в разные стороны, и другое... «А что другое? — перебила себя Светлана. — По крайней мере, ты не позволила, чтобы судьба распоряжалась тобой. И уже это может принести облегчение».
