Глава 14
Если бы Светлана могла представить, где ей придется провести оставшееся время, она бы, наверное, придумала какую-нибудь отговорку там, в больнице, когда Матиас пригласил ее в гости. Потому что особняк, в который они вошли, снаружи выглядел куда более скромно, чем внутри. Слово «роскошь» не подходило к убранству дома только по той причине, что вкус Моники сдерживал и архитектора, и декоратора. В доме не было ничего, что кричало бы о достатке. И это потребовало от хозяев, наверное, немалых денег, подумала Светлана. Намного больше, чем если бы они решили во весь голос заявить о том, что не относятся к среднему классу.
— Это ваша комната, — сказала веселая черноглазая девушка. Ее драгомейское имя Светлана от растерянности не разобрала. Догадавшись об этом, та весело попросила: — Зовите меня Консуэла.
Поднявшись на третий этаж вместе со Светланой, она показала, где находится ванная.
— А это, — она протянула бубу — вышитое африканское платье, — вам переодеться после душа. Ужин внизу, в столовой...
По-французски девушка говорила бегло и легко, хотя с какими-то привычными ошибками. Наверное, так было принято говорить здесь.
Вода словно смыла накопившуюся легкую усталость. Усталость, вызванную массой новых впечатлений, которые она все не могла разложить по полочкам. От геля, которым Светлана намыливалась, пахло тонко и нежно. Совсем не так, как пахнет Африка: парижский запах. При всей своей любви к Драгомее, Моника, видимо, не решалась пользоваться местной парфюмерией.
Бубу, которое Светлана надела на себя, оказалось из очень тонкой ткани, нарядное и красивое. Золотая вышивка на золотисто-желтом фоне должна была бы пропадать, но этого отчего-то не происходило. Выглянув в широкое, полукруглое окно, Светлана мельком взглянула на городок, раскинувший вдоль склона холма, полого опускавшегося к океану. Ни улиц, ни домов почти не было видно из-за густой зелени. «Ничего, успею прогуляться после ужина», — решила девушка.
Консуэла болтала о чем-то со швейцаром, и улыбка ее была еще более веселой. Она вся лучилась от радости, от переполнявшего ее задора. Увидев гостью, она пошла к ней навстречу. Швейцар что-то одобрительно воскликнул на своем наречии.
Консуэла посмотрела на Светлану и перевела:
— Он сказал, что еще не видел ни одной европейской девушки, которой так подошел бы наш африканский костюм.
— Мерси, — поблагодарила Светлана.
Она и в самом деле не могла видеть, насколько этот экзотичный наряд подчеркивал золотистый оттенок ее волос. Одновременно со Светланой с другой стороны в зал вошли Моника и Матиас. И оба хором повторили комплимент, который Светлана только что уже слышала. Затем все трое сели за стол, на котором пока приборов было больше, чем еды.
«Как во дворце», — подумала про себя Светлана, и ей вдруг вспомнились наставления Елены Васильевны, учившей ее держать нож и вилку: «А что, если тебя пригласит в гости английская королева? Как ты будешь есть с ней за одним столом?» Светлану это забавляло. Но как-то Елена Васильевна рассказала ей, как спасалась ее подруга по гимназии Вероника Волчанская в блокадном Ленинграде от голода. Она стелила накрахмаленную скатерть, ставила все приборы. На тарелке лежал кусочек черного хлеба. Вероника отрезала от него крошечные ломтики и ела его так, словно это был деликатес. «И, знаешь, такие, как моя Вероника, меньше страдали от голода, потому что не позволяли себе опускаться». Наверное, этот пример показался Светлане более убедительным, чем угроза оказаться за одним столом с английской королевой. Но как она теперь была благодарна бабушке, что у той хватило терпения (в других вопросах она легко шла на поблажки) выработать у Светланы привычку сидеть за столом и обращаться с приборами.
Одно блюдо было необычнее другого, хотя Светлане казалось, что ее уже ничем нельзя удивить. Если в вопросах парфюмерии Моника осталась консерватором, то в том, что касается кухни, она столь же решительно отдала пальму первенства местным поварам. И самое удивительное, что ощущения переедания не возникало. Наверное, от того, что большая часть блюд состояла из овощей.
Светлана, успевшая проголодаться, не чинясь, съедала все, что подавали, следуя примеру Матиаса и Моники. Глядя, как гостья с удовольствием пробует новые блюда, крупный Матиас, который явно не страдал отсутствием аппетита, довольно посматривал на нее. Ему было приятно, что старания повара не пропали даром.
Разговор велся, в основном, о том, как занимается группа, которую набрал Макс, сколько там человек, почему на открытие выставки приехало так мало студентов?
— Английский в последние годы потеснил остальные языки. И тех, кто владеет французским, оказалось не так много, — ответила Светлана. Немного замявшись, она добавила: — Правда, две девушки не поехали из-за того, что боялись заболеть...
— А ты не боялась? — спросил Матиас, хохотнув. К этому моменту они пересели на террасу, где на столе стояло только мягкое душистое вино.
— Вообще-то мне это даже в голову не пришло. — Света пожала плечами. — Просто наши девушки сначала решили, что мы едем в Париж, поскольку стоял вопрос о французском языке. А когда оказалось, что это не Франция...
— Они испытали разочарование, — подсказала Моника, испытующе глядя на нее.
— В какой-то степени, — уклончиво ответила она. — Решение приняли родители, а не сами девушки. В газетах, по радио и по телевидению об Африке рассказывают только ужасы, нам показывают только такие кадры, которые связаны либо с войной, либо с голодающими. Одним словом, впечатление, которое складывается у человека, не вызывает у него желания оказаться в этой части света.
— Да-да, — кивнула Моника. — Понимаю. Многие мои родные во Франции тоже долго не могли понять, отчего я большую часть времени проводила в Дра1гомее, а не в Ницце...
За прошедшие несколько часов, как показалось Светлане, выражение лица Моники несколько смягчилось. Беседа потекла более непринужденно. Но по-настоящему свободной она почувствовала себя, когда Матиас, поклонившись, ушел, а Моника просто, без нажима, хотя и в общих чертах, вдруг принялась рассказывать Светлане о том, как прошло детство Максима, как его мать отказалась жить в Африке, а потом вышла замуж за академика. В начале перестройки ее муж принял приглашение и уехал преподавать в Кембридж. Теперь она жила в Англии...
Единственное, что у Светланы вызвало смутное ощущение неслучайности темы разговора, — фотографии, оказавшиеся на плетеном столике. Если этот разговор действительно был запланирован Моникой, то какую цель она при этом преследовала? Обо всем этом Светлана раздумывала, уже лежа в прохладной постели в своей комнате. Она так и не выбралась прогуляться, как собиралась, потому что рассказ Моники заинтересовал ее больше, чем достопримечательности незнакомого города. Светлана расспрашивала про старого Поля, про то, что заставило его покинуть селение и уйти в город, о том, сколько лет он прожил в коттедже, где жили Матиас и Максим.
Рассказала Моника и о том, как познакомилась с Матиасом, каким он оказался замечательным специалистом, в отличие от ее мужа, который, как и жена Матиаса, терпеть не мог Африку и в конце концов уехал, дав согласие на развод. Как Матиас наладил работу нескольких заводов, выпускавших консервированные соки, придумал новую технологию по сохранению витаминов и естественного вкуса. Как после этого умело вложил деньги в новое дело...
— Теперь он вместе с Максимом и Андреем строит на побережье отели, и это приносит стабильный доход.
«Вот оно что! — мысленно воскликнула Светлана. — А мы-то наивно считали, что он живет исключительно на продаже картин!»
День был снова переполнен впечатлениями. И Светлана уснула, едва голова ее коснулась подушки. И ей снилось, что она летит над какой-то темно-зеленой бесконечно громадной картиной, сюжет которой ей никак не удается разглядеть. А потом перед ней появился Поль. Он держал за руку маленького мальчика и смотрел на нее темными, как южная ночь, глазами, словно заглядывал в душу, а потом что-то произнес на своем языке.
«...Лана ... боруру», — угадала она по его губам. «Судьба и смерть, — перевела про себя. — Чья судьба? Чья смерть?» — спросила она. И вдруг поняла.
Взгляд Поля объяснил ей все: смерть грозит его мальчику — Максу. И смерть его каким-то образом связана с ней. В ту же секунду Светлана проснулась. Словно и не спала...
Моника и Матиас, одинаково дорожившие Максом, восприняли слова Поля настолько серьезно, насколько их может воспринять европеец. Наверное, аборигены племени, в котором вырос Поль, попытались бы ее изгнать, чтобы с тем человеком, которого они любят, не случилось ничего худого. Но два европейца поступили иначе: они решили узнать ее получше, попытались по-своему понять, какую опасность она представляет для Макса. И холодность Моники вызвана страхом за жизнь пасынка, хотя бы потому, что ее муж навсегда утратит душевный покой, если с Максом что-нибудь случится. Наверное, Матиас отнесся не менее серьезно к словам Поля, чем его жена. Отчего же он так добродушен и приветлив с ней?
Господи! Светлана села и посмотрела в окно. Наступал рассвет. Такой же неожиданный, как и южная ночь, которая не переходила в сумерки, а накрывала город мягким покрывалом сразу же, как только солнце скрывалось за горизонтом. И сейчас случится то же самое. Бледно-сиреневый горизонт, как только покажется краешек неправдоподобно огромного солнца, сразу утратит краски нежной акварели. Небо заиграет насыщенной темперой. А днем будет властвовать масло: иссиня-черная тень, выбеленные солнечным светом стены, рядом — изумрудная зелень листвы и алый бархат цветущих кустов. Солнце высветит все истинным светом и расставит по местам.
С чего ей вдруг пришло в голову, что слова «судьба и смерть» имеют отношение к ней? Ведь ни Моника, ни Матиас, в отличие от нее, не придали словам Поля никакого значения. Они пригласили студентку из группы, которую набрал их обожаемый Максим, и расспросили обо всем, что им было интересно. И, уж конечно, сам Макс, удовлетворив странную прихоть старика, и думать забыл, что тот бормотал, прежде чем погрузился в вечный сон. Мысль об этом успокоила ее, и, неожиданно для себя, она снова ненадолго заснула.
К утру сон забылся. А проснувшись, Светлана пережила неловкость — она обнаружила, что ее джинсы и майка, выстиранные и выглаженные, висят на вешалке. Вчера Светлана, облачившись в бубу, оставила вещи в ванной. У нее промелькнула мысль, что неплохо бы их постирать, но поскольку хозяева дома ждали ее к ужину, Светлана решила, что не имеет права задерживаться. А вечером она про них забыла, потому что в ванной их уже не было. Наверное, Консуэла успела бросить брюки и майку в стиральную машину. Поскольку уже ничего нельзя было изменить, Светлана после душа облачилась в привычную одежду и спустилась вниз, еще не подозревая о том, что ей предстоит.
