Требуется огромное мужество, чтобы делать вид, экспериментировать или вести себя в духе «что, если…» ради того, чтобы более полно раскрывать свою истинную сущность другим. Когда мы в состоянии изложить более точные, сбалансированные переживания членам своей семьи, мы точнее воспринимаем и других людей, в том числе своего интимного партнера. Давайте посмотрим, как это работает.

Моя сестра Сьюзен, типичный первенец, с удвоенной силой «активничала», когда мы росли. Она была помощницей для мамы, гордостью и радостью отца и примерным ребенком. Ее роль в семье была ролью идеального ребенка и звезды, сиявшей в глазах отца ярче солнца. На протяжении многих лет я с такой же удвоенной силой вела себя как «недостаточно активный» ребенок. Я была «проблемным», «трудным». Поскольку семейные роли подчас соблюдаются очень строго, мой статус интеллектуального «лузера» поддерживался независимо от моих успехов и трудностей Сьюзен. Не раз отец заявлял незаинтересованному знакомому: «Харриет смышленая, но моя старшая дочь Сьюзен – девочка выдающихся способностей» – или: «Не думаю, что есть кто-то умнее Сьюзен». Порой присваивание Сьюзен ярлыка самого совершенного человека, когда-либо жившего на этой планете, достигало поистине чудовищных масштабов, например, когда он рассказывал мне, как ему завидовали все родители, едва завидев мою сестру в коляске, как они просто мечтали обменять собственного ребенка на Сьюзен.

Быть идеализированным ребенком – удовольствие, которое обходится дорого. Это мешает здоровой самооценке, требующей от нас объективного представления о собственных достоинствах и недостатках. Недооценка тоже препятствует объективной самооценке, но мы больше склонны сопротивляться ярлыкам, которые нас принижают, чем приукрашивают. Идеализация соблазнительна. Но, как кто-то мудро заметил, на пьедестале, как и в тюремной камере, слишком мало места для маневра.

Сьюзен была действительно одаренной, творческой личностью с выдающимся кругозором. Всякий раз, когда собирались наши родственники, она отвечала за потчевание гостей интересными историями и приключениями. Она запоем читала, обладала энциклопедическими знаниями и высказывалась уверенно и обстоятельно по всем вопросам – даже о том, о чем она ничего не знала. Но она никогда не делилась своими проблемами и не вела себя так, будто ей что-нибудь нужно. Ей было ужасно трудно сказать: «Я не знаю». Наши сестринские отношения совершенно не ладились, и напряжение усугублялось нашими поляризованными ролями в семье и моим ощущением, что Сьюзен знает все, а мне нечего ей предложить.

Конечно, в жизни Сьюзен не все было идеально. Одна из сфер, где ее выдающийся ум не помогал ей, – это мужчины. Казалось, у нее было искаженное представление о мужчинах, и она не могла воспользоваться своим интеллектом, чтобы судить об их характере и намерениях. Я знала о ее проблеме, но Сьюзен никогда не говорила о ней в семье открыто, а я по своей инициативе не начинала таких разговоров.

Важный поворотный момент случился, когда Сьюзен однажды приехала ко мне в Топику на День благодарения. У меня была назначена встреча с семейным терапевтом, и полушутя я предложила ей свой сеанс в качестве подарка. К моему удивлению, Сьюзен приняла предложение и попросила меня пойти с ней. Я, широко раскрыв глаза, слушала, как Сьюзен с ходу погрузилась в процесс, подробно описывая историю своих стремительных стартов в отношениях, недальновидности и неуверенности в своем умении оценивать мужчин. Она сказала, что в любовных отношениях чувствует себя листом, гонимым ветром. Я была глубоко тронута ее открытостью и решимостью разобраться со своей проблемой. Меня поразило и то, что, когда терапевт дал ей чрезвычайно сложное задание, она с рвением принялась его выполнять.