Мои родители естественным образом дополняли друг друга. Старший ребенок в семье, моя мама была лидером среди братьев и сестер, тогда как мой отец в своей был ведомым. Даже в подростковом возрасте он так часто ходил по пятам за старшей сестрой, девочкой с сильным характером, что их нередко принимали за влюбленных. Уже с одной только этой точки зрения вполне объяснима та легкость, с которой Роуз взяла на себя роль лидера, а Арчи – подчиненного. Но порядок рождения – лишь один штрих в богатой палитре семейной жизни, который сам по себе не может объяснить крайней степени приспособляемости моего отца.

И Арчи, и Роуз были детьми евреев-иммигрантов из России, столкнувшихся с огромными трудностями. Оба обожали матерей и не имели близких отношений с отцами. Обоих матери выделяли среди других своих детей. Но вместе с тем положение, которое каждый из моих родителей занимал в эмоциональной жизни каждой семьи, было очень разным.

Роуз росла ответственной «хорошей девочкой», из всей семьи имевшей самые близкие отношения с мамой. По характеру она принадлежала к тому типу людей, которым нужно все время кого-то опекать, и она практически в одиночку воспитала троих своих младших братьев и сестру после того, как ее мать умерла в 44 года от туберкулеза. Необходимость заботиться о младших давалась Роуз легко: она молча и безропотно делала все, что нужно. По ее словам, она никогда не была ребенком.

Эти факты могут создать представление о жизни Роуз как полной лишений, но в воспоминаниях мамы о своем прошлом нет и намека на жертвенность или жалость к себе. Скорее, она рассказывает о родственниках с любовью и теплотой, что вызывает только чувство гордости за то, что и ты принадлежишь к ее замечательному клану – большой и пестрой семье. Чем труднее были обстоятельства, тем крепче становилась эта несгибаемая сплоченная семья иммигрантов. Их девизом было: «Семья – это все».

В семье Арчи с трудностями, вызванными иммиграцией, справлялись совершенно иначе. Члены семьи, оказавшись в новой стране, будто воспроизводили пережитые лишения, превращая пассивное в активное, то есть перенося модель потери на семейные взаимоотношения. Того, кто выходил из себя, исключали из семьи, и он никогда больше в нее не возвращался. Тех, кто отличался от прочих, также не терпели. Если вам случалось поругаться с одним из членов семьи, этот человек уже не мог вас простить, никогда не разговаривал с вами и даже не признавал вашего существования. Учитывая, что отец наблюдал в семье – своей первой и наиболее влиятельной социальной группе, – неудивительно, что его девизом стала пословица «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь».

Арчи, средний из троих детей, тоже был любимчиком своей матери. Но он не занимал в семье ответственного положения. Судя по всему, с ним нянчились, баловали и не отпускали далеко от дома. Безусловно, сильная привязанность моей бабушки к нему во многом объяснялась тем фактом, что она была отрезана ото всех членов собственной семьи, а позже – от отца Арчи и своей единственной дочери. Арчи и его мать срослись, как сиамские близнецы.

Арчи был преданным сыном. Именно ему мать уготовила роль своего знаменосца, с ним отводила душу, и именно он был ее верным союзником в борьбе против собственного отца во время их недолгого и несчастливого брака. Арчи не помнил, чтобы хоть раз сказал своей матери «нет» или: «Ты знаешь, мама, а я вижу ситуацию по-другому». «Ты хоть раз не согласился с ней или выразил собственное мнение?» – спросила я его. «Нет, – ответил он. – Никогда. В этом не было смысла».

Возможно, демонстрация собственного голоса в семье моего отца считалась актом протеста и измены, влекшим за собой риск отчуждения. Арчи был свидетелем того, как однажды его старшая сестра бросила вызов матери и была за это отлучена от семьи. Отношения, ожесточившиеся в новой стране, объединяла история горя и потерь, которые никогда не обсуждались и даже не упоминались. Так, никто никогда не спрашивал бабушку о ее семье и не интересовался событиями из ее прошлого, о которых сама она не говорила. И всякий раз, когда один из членов семьи отца отказывался признавать мнение другого, возникал эмоциональный накал.