Старый знакомый

Джон не мог дождаться возвращения в Альбион. Какое бы отвращение ни внушали ему морские путешествия, только на этом острове он и чувствовал себя дома. Альбион предоставил ему убежище, когда жизнь разлетелась на тысячи осколков, и Джон уже не чаял что-нибудь из них собрать. Там он получил и признание, которого долгие годы напрасно добивался в своем мире, и женщину, которая его боготворила. Кого заботило, что жил он с чужим лицом?

Так много причин быть счастливым, почему же Джон до сих пор таковым себя не чувствовал? Потому что счастья не существует. Голос разума вмиг обрывал праздные мысли, но Джон давно научился его игнорировать.

Он позаботится о том, чтобы его возвращение обставили с помпой. В конце концов, он оправдал надежды Уилфреда Альбийского.

Бесшабашному нравилось быть королевским посланником. Даже вооруженные охранники – бесплатное приложение к должности, которое он до сих пор был вынужден терпеть, – не казались в это июньское утро такими навязчивыми. От одного из них так несло чесноком, что Джон отворачивал лицо, отдавая распоряжения из окна кареты. В Кале им надо быть самое позднее через три часа. Из Дункерка паромы в Альбион отходили гораздо чаще, однако Дункерк находился во Фландрии, вот уже два месяца оккупированной гоилами, поэтому Джон настоял на том, чтобы переправляться в Кале. Командовавший его телохранителями офицер снисходительно заметил, что даже гоилы блюдут международные соглашения и вряд ли отважатся нападать на королевского посланника. Джон подозрительно поднял брови: уж не держит ли молодой человек его за труса? Собственно, храбрецом Джон и сам себя не считал, хотя четыре года гоильских застенков до некоторой степени извиняли его осторожность.

Фландрия стала легкой добычей, с тех пор как предназначенное ей оружие упокоилось на дне морском. И корабли, и потопившие их самолеты были сконструированы по проектам Джона. Странное чувство, будто сам с собой играешь в войнушку.

За окнами кареты проплывали цветущие луга и яблоневые сады, и Джон решил на время забыть о политике. Лотарингия прекрасная страна, и здесь знают толк в еде и напитках. Даже Морж выписал себе шеф-повара из Лютеции, хоть и не любил об этом распространяться, а погреба с лотарингским вином охранял едва ли не строже, чем сокровищницы. Джон достал корзину с продуктами, собранную ему в дорогу по приказу Горбуна. Гусиный паштет, приправленный соусом из лебединого жира, соловьиный мед, фаршированные улитки, окорочка ведьминых лягушек, слоеный торт со съедобным золотом. Не так-то просто откупорить бутылку красного вина в подпрыгивающей на камнях карете, но уже первый глоток оправдал все усилия. Обнаружился и хрустальный бокал, завернутый в салфетку из лотарингского сукна. На его дне Бесшабашному померещился остроносый профиль Арсена Лелу. Джон одним глотком осушил бокал, словно желая таким образом избавиться от неприятного видения.

Это значило, что оба его сына живы. Отрадная новость, ничего не скажешь, хотя об Уилле Джон вспоминал гораздо реже. Его любимцем оставался Джекоб, в то время как Розамунда всегда отдавала предпочтение младшему. Джон женился на ней из-за ее прославленных предков, любовь если и вспыхнула, то слишком поздно. Не то чтобы к тому времени ответное чувство в груди Розамунды совсем угасло, просто на ее долю выпали уж слишком тяжелые испытания. Какая любовь в состоянии выдержать столько разочарований? Джон никогда не был мужчиной, которого любила Розамунда.

Внезапно лошади встали, так что Джон забрызгал рубашку вином. «Хорошие дороги, – подумалось ему, – вот на что в следующий раз следует обратить внимание короля. Без этого и речи не может быть ни о каком прогрессе». Джон выковыривал из улиточьей раковины остатки паштета, когда руки его вдруг задрожали.

Только потом он услышал выстрелы и прижал лицо к окошку кареты.

Солдат, от которого пахло чесноком, лежал с окровавленным лицом возле своей лошади. Второго нигде не было видно. Джон негнущимися пальцами потянул из кобуры револьвер, – то была его особая, усовершенствованная модель, хотя с виду оружие ничем не отличалось от обычного. Но даже им Джон не смог бы сделать больше шести выстрелов зараз.

Подъехавший к повозке молодой человек в ладно скроенном сюртуке мало походил на разбойника. Хотя иные из них одеваются как князья, особенно те, кто выдает себя за заступников бедных. Путешествовать по дорогам Альбиона так же небезопасно, поэтому Джон уже дважды попадал в их руки. С тех пор он безуспешно убеждал Моржа поднять налог, который шел на финансирование дорожных патрулей.

– Месье Брюнель. – Незнакомец отвесил изящный поклон, не убирая руки с рукояти заткнутого за пояс пистолета. – Тьерри Оже к вашим услугам.

Итак, они знают, кто он. Это не предвещало ничего хорошего.

Выкуп. Конечно, это единственное, что им нужно. Сколько даст Альбион за того, кому обязан своим немыслимым техническим прогрессом? Во рту пересохло, словно его выложили пергаментом. Джон всегда ощущал страх физически. Он все-таки попытался открыть дверцу, хотя не чувствовал под собой ног. Молодой разбойник покачал головой.

– Сидите на месте, месье. Мы только подправим маршрут, прочее останется без изменений.

На вид Тьерри Оже был почти мальчик, но действовал с уверенностью опытного головореза. По-альбийски он изъяснялся довольно бегло, хотя и с заметным лотарингским акцентом. Вскоре появился еще один – постарше и с виду не такой галантный, хотя одетый не хуже. Как видно, разбойничий промысел приносил неплохой доход.

– Садись к нему, – приказал новоприбывший юноше. – Да гляди, чтоб не выпрыгнул.

Тьерри Оже повиновался. Он поднял с пола пистолет Джона и устроился на сиденье напротив. Снаружи раздавались голоса, но Джон так и не смог понять, сколько было нападающих. В любом случае время и место они выбрали удачно.

Даже на полях не было ни души. За изгородью, перед которой на траве все еще алела кровь убитого солдата, равнодушно жевала жвачку одна-единственная корова. Вдали, словно дополняя обманчивую идиллию, звонил церковный колокол. Когда повозка развернулась, Джон увидел, как с другой стороны двое мужчин оттащили с дороги его второго охранника, на вид такого же мертвого, как и первый.

– Куда вы меня везете? – Тело Джона не только немело от страха, но и выделяло при этом огромное количество пота, в то время как сознание оставалось на удивление спокойным и ясным, словно душа на какое-то время отстранялась от жалкой, трясущейся плоти, не сводящей глаз с дула направленного на нее револьвера.

Тьерри Оже закурил сигарету. Моду на них в Лотарингии ввел Горбун, но эта распространяла необычный запах. Ведьмин папоротник, если только Бесшабашному не изменяло обоняние. В лотарингских лесах они не редкость, штука крепкая.

– Во Фландрию, – ответил Тьерри Оже на его вопрос. – Я вижу, вы запаслись провиантом. Это кстати, дорога предстоит долгая.

Большего Бесшабашный так и не смог из него вытянуть.

Судя по доносившимся снаружи голосам, шайка собралась разномастная. Кроме лотарингского акцента, Джон различил ломбардский говор. Предводитель, очевидно, происходил из Левонии.

Во Фландрию въезжали ночью. Увидев за шлагбаумом гоилов, Джон едва не высунулся из окна, чтобы воззвать к помощи лотарингских пограничников. У одного из каменных солдат была гранатовая кожа, обладателям которой молва приписывает необузданный темперамент. Такую имел один из стражей Бесшабашного в подземелье.

Но тогда зачем им понадобилось во Фландрию?

Офицер на лотарингской стороне с недовольным видом оглядел карету и сделал знак отправляться. Джон хотел было закричать, но предостерегающий взгляд остановил его. Под курткой Тьерри без труда угадывались очертания направленного в живот Бесшабашного дула. Джону приходилось видеть, как умирают от такой раны, – так погиб один из военнопленных, работавших на подземных гоильских фабриках. Поэтому он поборол себя и не дрогнув встретил золотистый взгляд гранатового гоила.

Когда застава скрылась в темноте, Бесшабашный вздохнул с таким облегчением, что Тьерри Оже, усмехнувшись, предложил ему затянуться своей сигаретой. Они двигались на северо-восток, насколько позволяла судить картина безоблачного ночного неба. Оно выглядело одинаково по обе стороны зеркала, даже названия некоторых созвездий совпадали. Отражение, не более, – так привык Джон называть этот мир, несмотря на две луны, фей и прочую нечисть. Он даже спрашивал себя, действительно ли по ту сторону нет гоилов, или они все-таки живут в подземельях и просто не решаются выйти на поверхность.

Бесполезные мысли, но сейчас они позволяли ему отвлечься от страха, с каждой милей становящегося все невыносимей.

Он давно уже потерял счет времени. Обыскав Джона на предмет оружия, Оже забрал его карманные часы, вместе с кошельком и золотыми запонками, на которых молодая жена велела выгравировать его инициалы. Точнее, инициалы инженера, чье имя он позаимствовал.

И все-таки кто стоит за этим странным похищением? И чего ему теперь ждать – пытки, экзекуции, нового тюремного срока? Все его драгоценное спокойствие оказалось не более чем иллюзией. Хотя чему здесь удивляться? Последний дурак раскусил бы это с самого начала.

Видя, что его охранник задремал, Джон положил ладонь на дверную ручку и прильнул к окну. На такой скорости он рисковал сломать себе шею. Однако в этот момент предводитель шайки выкрикнул имя Оже и поравнялся с каретой.

К счастью или к несчастью – этого Джон так и понял.

Уже на рассвете они остановились перед заброшенным домом с выбитыми стеклами и следами пуль на оштукатуренных стенах. Вдали крутились ветряные мельницы. По ту сторону зеркала они тоже считались символом Фландрии, правда, по эту их лопасти были разноцветными: синими, под цвет неба, – во Фландрии обычно серого, – зелеными, как бескрайние наливные луга, и красными, как окружавшие мельницы поля тюльпанов. Эта страна выглядела беззащитной, даже на взгляд обыкновенного путешественника.

Предводитель сделал знак выйти из кареты. Черная борода и косматые брови придавали ему сходство с анархистами, какими их изображают на плакатах. Оже ткнул в спину Джона дулом пистолета, но повел пленника не в сторону дома, а к колодцу неподалеку.

Сердце Бесшабашного едва не разорвалось от страха. Сразу вспомнилось, что рассказывали о людях, сгинувших в подземельях. Глупости, Джон. Иначе ты давно бы уже был мертв.

Колодец, как и следовало ожидать, оказался шахтой, в глубину вели стальные ступени. Только не туда! Он все еще отлично бегает. В подземельях это не раз спасало ему жизнь. За ним гнались не только гоилы, но и гигантские летучие мыши, ящерицы размером с теленка и гнездившиеся в каменных расщелинах пауки.

Джон оглянулся. Оже, конечно, его пристрелит, так что с того? Времени на размышление не оставалось. Бесшабашный толкнул одного из разбойников, так что тот упал на землю, однако не успел Джон ступить и шагу, как уперся в дуло пистолета и, не выдержав напряжения, повалился перед Тьерри Оже на колени.

– Закроем на это глаза, так и быть, – раздался зловещий шепот Оже. – Но знай, Диего не моргнув глазом отстрелит тебе пальцы, если попытаешься осложнить ему жизнь. А лезть в колодец все-таки придется.

Диего. Значит, он не ошибся насчет левонского акцента. Ну что с того, что они люди? Всем известно, что гоилы используют людей на службе и платят им бриллиантами. Хотя многие работают на них задаром, потому что видят в гоилах освободителей.

Солдат, которого Джон сбил с ног, на первый взгляд тоже выглядел как человек, однако проступавшие на лбу полоски лунного камня выдавали его, равно как и черные когти. Человекогоил – новая раса. С тех пор как Фея покинула Кмена, никто не знал, с какой стороны они ударят.

Диего стал спускаться первым, освещая путь шахтерской лампой. Человекогоил, охранявший теперь Джона вместо Тьерри, в лампе не нуждался. Золотые глаза обычно остаются у них на всю жизнь.

Ступени вывели их в один из проложенных гоилами туннелей. Этот представлял собой всего лишь пешеходную дорожку, в то время как большинство предназначалось для передвижения всадников, грузовых повозок, а в последнее время и поездов.

В плену Джон видел планы этой разветвленной подземной сети. На поверхности земли не существовало места, куда она не дотягивалась. Джону попадался на глаза даже проект подземного коридора, соединявшего Альбион с континентом. Похожие схемы существовали и для Свериги, но даже Джон недоумевал, как в этих случаях решить проблему воздухоснабжения под водой. Последнее обстоятельство даже радовало его, потому что в противном случае гоилы так или иначе заставили бы его им помогать.

Дороги, которыми шли Джон и его сопровождающие, выглядели совсем новыми. Они были вымощены ониксом – еще один способ унизить древнюю династию, предшествовавшую правлению Кмена. Туннель выходил в просторный зал, в целом похожий на обычный вокзал, с той только разницей, что не нуждался в защищавшей от дождя и ветра стеклянной крыше. На путях ждали два товарных поезда. Не исключено, что они прибыли из какого-нибудь портового города во Фландрии, чтобы доставить гоилам очередную партию колониальных грузов: сахар, кофе, хлопок и червей-шелкопрядов. К работорговле, столь прибыльной для Альбиона и Лотарингии, гоилы интереса не имели.

Они вообще питали сочувствие к народам, считавшимся, как и они сами, отсталыми, и предпочитали использовать на принудительных работах военнопленных. Эта позиция снискала каменному народу союзников в тех странах, куда мешал им добраться врожденный страх перед морем.

Третий состав, открывшийся за двумя первыми, оказался бронированным и охранялся солдатами. На локомотиве красовался герб Кмена – после свадьбы с Амалией черную моль на нем сменил аустрийский орел на карнеоловом поле.

Гоилу, поджидавшему Джона в последнем вагоне, было явно не по себе в стальных стенах. Джон знал Хентцау как ненавистника технического прогресса и не сомневался, что в этом плане ничего не изменилось. Левый глаз гоила безжизненно мерцал, как слепой, зато правый пробудил в Бесшабашном целую бурю воспоминаний. Страх, ненависть, бессилие – будто где-то внутри прорвало шлюзы и хлынувший поток захлестнул разум. С той самой минуты, как Оже открыл ему, что они направляются во Фландрию, в душу Джона закралось подозрение, что за его похищением стоит яшмовый пес, которое он тут же отогнал, обозвав себя параноиком. Теперь же действительность подтвердила самые худшие опасения.

Яшмовую кожу Хентцау покрывали трещины. Преданность королю дорого обошлась гоилу. В то время как большинство его соплеменников оставались на поверхности не более двух месяцев, Хентцау повсюду неотступно следовал за Кменом. Его яшмовое лицо давно уже примелькалось Джону. Был ли Хентцау ровесником короля или старше? Судя по фотографиям в газетах, годы почти не изменили Кмена – все такой же обаятельный и гораздо моложе правителей, которым он объявил войну. («Это они объявили нам войну, – возразил бы на это Хентцау, – вот уже много лет назад»).

Со своим новым лицом Джон чувствовал себя как в маске. Удастся ли яшмовому псу ее сорвать?

Бесшабашный выработал в себе альбийский акцент и научился боксировать, чтобы изменить язык тела. Но оставались непроизвольные жесты. Нервное подрагивание пальцев – последствие гоильского плена. Хентцау, конечно, это помнит. Как и многое другое.

– Могу ли я спросить вас, какова цель похищения?

Вот так. Джон Брюнель не боится, потому что ничего не знает о гоилах, кроме того, что они противники Альбиона и боятся открытых водных пространств.

– Похищения? – переспросил Хентцау. – Не думал, что вы так воспримете мое приглашение. Клифтонский мост, железнодорожное сообщение между Голдсмутом и Пендрагоном, туннель под Лондрой, телеграфный кабель до Нового Амстердама… – Хентцау поскреб растрескавшийся лоб. – Наш король большой поклонник вашего таланта, господин Брюнель.

Сколько лет этот истукан с молочными глазами ставил Джона на место. Похоже, маска выдержала испытание. Хотя чему здесь удивляться, если она защитила его даже от взгляда собственного сына?

– Велика честь, – отозвался Бесшабашный. – Насколько мне известно, гоилы пользуются услугами не менее одаренного инженера. Судя по тому, что его самолеты потопили мой лучший корабль.

– Ах да, самолеты… – Хентцау скривил безгубый рот в жалком подобии усмешки.

Стоявшая за его спиной женщина в форме протянула плоский кожаный футляр. Изящная ручка зеркальца, которое достал из него гоил, грозила раскрошиться под его каменными пальцами.

– Когда секретные агенты впервые описали мне этого инженера, которому король Уилфред обязан своими безлошадными каретами, я подумал, что они ошиблись или я чего-то недопонял. Но этот железный корабль… Нам нужны такие же, господин Брюнель. Планы давно вынашиваются, не хватает инженера.

Хентцау встал рядом с Джоном и поднес к его глазам зеркало. Отразившегося в нем лица Бесшабашный не видел вот уже восемь лет.

– Невероятно, правда? – Хентцау опустил зеркальце. – Тот, кто доставил мне эту вещицу, якобы подобрал ее в одном из заброшенных серебряных дворцов. Не знаю, слышали ли вы о таких. Говорят, входить туда небезопасно для здоровья.

Джон оглянулся. Человекогоил все еще был здесь. Чернобородый охранял дверь.

Впереди недели изнурительной работы, темные туннели, огненные ящерицы, чье дыхание обжигает тело, заразные крысы и ядовитые пауки. Вернувшись из плена, Джон ожесточенно тер себя мочалкой в ванной, словно пытался соскрести ужасные воспоминания. Как он нашел в себе мужество бежать? Этого он не помнил. Но это был единственный раз, когда Джон показал себя храбрецом, хотя и не имел потом возможности этим похвастать, потому что Джон Бесшабашный должен был умереть в подземельях.

– Собственно, почему Альбион? – Хентцау убрал зеркальце в футляр и вернул женщине в форме. Среди гоильских женщин попадаются очаровательные, вроде этой.

– Поначалу я подался в Сверигу, – пояснил Джон.

Эту страну он выбрал из тех же соображений – оградить себя от гоилов морскими водами – единственным, чего они боятся. Но об Альбионе – с неограниченными сырьевыми ресурсами его колоний и бесплатной рабочей силой – он думал с самого начала. Только там он мог развернуться по-настоящему. Прошло несколько месяцев, прежде чем Джону удалось пробраться на грузовое судно, следовавшее из Бирки в Голдсмут.

– А новое лицо? – услышал он голос Хентцау.

– Ниссе. Они бывают на редкость великодушны к отчаявшемуся человеку.

Стоял ноябрь – зимний месяц в Свериге, а эти существа оказались такими пугливыми, что Джон едва не замерз насмерть, разыскивая их. Он узнал о них из гоильских архивов. Приходились ли они родственниками дуплякам, гоблинам или кобольдам или представляли собой отдельную ветвь карликовой расы – вопрос спорный. В Свериге их называли «hjälpare i nöden» – «помощники в беде». Они должны были увидеть его отчаяние, иначе бы не показались.

– И что, они действительно не берут платы за свои услуги?

– Именно так, – подтвердил Джон.

Эта беседа с яшмовым псом о ниссе казалась ему странной. Но Джон давно привык к этому слову, лучше других описывающему превратности его судьбы: странный.

Мысленно он уже подсчитывал шаги, отделявшие его от двери, но что дальше? Бежать до самого колодца? Только не это. Человекогоил, может, и не бог весть какой стрелок, но Хентцау бьет в глаз золотого ворона в небе. Хотя и предпочитает орудовать саблей, поскольку огнестрельное оружие не согласуется с его понятием о воинской чести.

На какой-то момент Джона охватила такая тоска по своей новой родине, что у него заболела голова.

– Теперь тебе не надо будет ехать в Сверигу, чтобы найти бескорыстных помощников, – услышал он голос Хентцау. – Говорят, наши безглазые саламандры не менее отзывчивы. «Ваги аниотий» – «чешуйчатые ангелы». Водятся якобы в карстовых пещерах, богатых фосфатными породами. Лично мне встречаться с ними не приходилось, возможно, потому, что я никогда не чувствовал себя достаточно отчаявшимся. Или потому, что привык рассчитывать только на себя.

– Будет ли мне позволено в последний раз взглянуть на небо, вдохнуть свежего воздуха? – дрогнувшим голосом спросил Джон.

Хентцау презрительно скривился:

– Только не надо драматизировать. Успокойся, небо ты скоро увидишь. Три-четыре дня – и снова будешь среди своих.

«Своих»? В устах гоила это слово могло обозначать людей вообще, включая похитителей Джона.

Хентцау усмехнулся, как будто прочитал его мысли. Ходили слухи, что гоилы действительно умели это делать и чутко, как собаки, ощущали чужой страх.

– Ты должен благодарить меня, Джон, – продолжал Хентцау. – Как истинному пророку новой магии, в Альбионе тебе делать нечего, он давно уже обратился в вашу веру. Но в той стране, куда тебя отвезут, ты соберешь хороший урожай неофитов.

В этот момент локомотив застучал, и дрожь металлического пола передалась коленям Джона. А ведь это он научил гоилов водить поезда под землей.

– Ах да, хорошо, что не забыл! – воскликнул Хентцау, как раз когда Бесшабашный собирался спросить его, какую страну он имеет в виду. – Я встречался с твоим сыном.

– Он, как я слышал, угнал один из моих самолетов. – Джон старался говорить в тон собеседнику, чтобы не выдать своего беспокойства. – Храбрость у него от матери.

«А потом вы виделись на Кровавой Свадьбе…» – мысленно добавил Джон. «Лондра ньюс» писала об этом вскользь, гораздо меньше, чем было известно Уилфреду Альбийскому. И конечно, его любимому инженеру.

В этот момент гоильская девица в форме кому-то кивнула, и перед Хентцау предстал курьер с запечатанным письмом. За годы заключения Джон научился читать по каменным лицам и теперь понял: яшмовый пес не обрадовался прочитанному.

– Плохие новости? – спросил он.

Гоил сердито посмотрел на Бесшабашного. Он не терпел фамильярности. Хентцау медленно – как это делает человек, думающий о чем-то своем, – свернул депешу, сунул ее в карман мундира и только после этого ответил, глядя куда-то мимо Джона:

– Плохие или нет, к тебе они ни малейшего отношения не имеют. Ты здесь, чтобы искупить свою вину.