Рассказы и фрагменты незавершенных романов, составляющие этот том, относятся к 70-м годам – «переходному» периоду, который предшествовал коренному перелому в мировоззрении и творчестве Толстого, и ко времени непосредственно после перелома.

«Острая ломка всех «старых устоев» деревенской России обострила его внимание, углубила его интерес к происходящему вокруг него, привела к перелому всего его миросозерцания», – писал В. И. Ленин в статье «Л. Н. Толстой и современное рабочее движение». Сам Толстой в одном из писем 1906 года заметил, что «душевный переворот» произошел в нем «25 лет тому назад» и открыл ему «смысл и назначение нашей истинной жизни и всю преступность, жестокость, мерзость той жизни, которую мы ведем, люди богатых классов, строя наше глупое матерьяльное внешнее благополучие на страданиях, забитости, унижении наших братий».

Перелом обозначил окончательный разрыв с идеологией дворянского класса, к которому Толстой принадлежал по рождению и воспитанию, и полный переход на позиция патриархального крестьянства.

Социально-философские, этические, эстетические искания в 70-е годы достигают у писателя мучительного напряжения. Ощущение творческого перепутья, овладевшее Толстым после «Войны и мира», определило характер всей его деятельности на целое десятилетие.

В 70-е годы Толстому становится вполне ясен переломный характер современной ему эпохи. Сознание того, что «все переворотилось и только укладывается», что это – самый важный вопрос для всякого человека думающего и чувствующего, – владеет им неотступно. Перед писателем с трагической остротой встает проблема выбора пути; поиски смысла жизни приводят к пересмотру прежних решений. Одновременно с очевидностью раскрываются новые неисчислимые бедствия, принесенные пореформенным временем трудовому народу, и прежде всего русскому мужику, судьба которого особенно волновала Толстого.

Сосредоточенность творческого труда, характерная для предшествующих семи лет, отданных «Войне и миру», сменяется непрерывно оттесняющими друг друга страстными увлечениями то народной школой, то историческими романами из разных эпох русской жизни, то романом о современности – «Анной Карениной», то планами автобиографического сочинения (будущей «Исповеди»).

Характеризуя в одном из писем 1872 года современную ему литературу, Толстой отмечает в ней «упадок поэтического творчества всякого рода». Он называет этот упадок «смертью с залогом возрождения в народности» и там же признается, что надеется участвовать в том «выплывании», какое станет возможно после настоящего сближения искусства с запросами и вкусами народа (т. 61, с. 274–275). С огромным увлечением отдается он созданию литературы для народа – сначала детских рассказов, вошедших в «Азбуку» и затем в «Русские книги для чтения», а впоследствии так называемых «народных рассказов».

Произведения, написанные Толстым специально для народного чтения, составляют основное содержание данного тома.

В разделе «Незаконченное. Наброски» широко представлены фрагменты незавершенных исторических романов, над которыми писатель трудился в начале и в конце 70-х годов.

Проблемы народного образования, подъема национальной культуры в 60-70-е годы горячо обсуждались в русском обществе, на страницах периодических изданий и в литературных произведениях. Революционные демократы и народники надеялись, в частности, этим путем осуществить революционное просвещение и воспитание народа; консерваторы рассчитывали, сосредоточив контроль над народным образованием в руках помещиков и церкви, противодействовать таким образом распространению «революционной заразы»; либералы пытались отделаться от решения кардинальных социальных проблем эпохи передачей народу элементарных знаний. Толстой занял в этой борьбе свою, сложную и противоречивую позицию. В статье «О народном образовании» (1874) он горячо отстаивал не только необходимость народных школ, но и право народа самому решать свою судьбу, в частности – «великое дело своего умственного развития». Одновременно он категорически возражал против идеи о возможности и нужности воспитывать и развивать народ. Его педагогическая программа призывала обратиться к основам народного (то есть патриархально-крестьянского) миросозерцания и опираться только на них. Она оказалась, таким образом, направленной и против консервативной «петербургской педагогии» министра просвещения Д. Толстого, и против «хождения в народ» передовой интеллигенции.

Однако практическая и, в особенности, литературная работа Толстого, связанная с его увлечением народными школами, была очень далека от пассивной позиции, прокламированной в статье «О народном образовании».

Открывая вновь свою Яснополянскую школу и содействуя организации школ по всей округе, он мечтал «спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых», которые «кишат в каждой школе» (т. 61, с. 130). Он был переполнен безграничной любовью к «маленьким мужичкам», как именовал он крестьянских детей. Любовь эта и проявилась в «Азбуке», над которой Толстой трудился с огромным упорством в 1871–1872 годах и затем в 1875 году, когда, откладывая работу над «Анной Карениной», писал «Новую азбуку» и переделывал «Книги для чтения».

Убедившись в том, что за десять лет, протекших после прекращения журнала «Ясная Поляна», «не вышло ни одной книжки… которую бы можно было дать в руки крестьянскому мальчику» (т. 61, с. 284–285), Толстой своими детскими рассказами восполнял этот пробел. С «Азбукой» он связывал самые «гордые мечты», полагая, что несколько поколений русских детей, от мужицких до царских, будут учиться по ней и получат из нее первые поэтические впечатления. «Написав эту Азбуку, мне можно будет спокойно умереть», – делился он в 1872 году своими мыслями с А. А. Толстой (т. 61, с. 269).

Своей «Азбукой» Толстой не открыл наилучший способ обучения грамоте или простейший путь усвоения четырех действий арифметики. Но помещенными там рассказами он действительно создал целую литературу для детского чтения. Многие из этих рассказов и поныне входят во все хрестоматии и буквари; «Филипок», «Три медведя», «Акула», «Прыжок», «Лев и собачка», «Кавказский пленник», рассказы о Бульке и др.

Известный русский педагог профессор С. А. Рачинский справедливо писал автору «Азбуки» и «Книг для чтения»: «Нет в мире литературы, которая могла бы похвалиться чем-либо подобным».

В четырех «Русских книгах для чтения» сравнительно немного произведений оригинальных. В большинстве случаев – это вольные переложения русских, индийских, арабских, персидских, турецких, немецких сказок, переделки басен Эзопа, реже – отдаленно напоминающие источник – пересказы произведений новой литературы.

При выборе источников и создании своих собственных рассказов Толстой неизменно исходил из того, чтобы сюжет их был прост, но занимателен и чтобы они представляли поучительный или познавательный интерес. В высшей степени характерно, что использованы были, главным образом, произведения древнегреческой литературы (образцы которой Толстой с таким восторгом перечитывал в это время в подлинниках, специально изучив для этой цели греческий язык) и устного поэтического творчества разных народов. Здесь нашел писатель источник «истинно прекрасного и простого прекрасного» (т. 61, с. 247), Примечательно и то, что в основу некоторых рассказов («Солдаткино житье», «Как мальчик рассказывал про то, как его в лесу застала гроза» и др.) положены сочинения учеников Яснополянской школы, о которых с таким восхищением отзывался Толстой раньше в статье «Кому у кого учиться писать, крестьянским ребятам у нас, или нам у крестьянских ребят?».

Выпуская в 1872 году «Азбуку», Толстой отмечал факты заимствования разных сюжетов для своих рассказов. В дальнейшем исследователи, в особенности В. С. Спиридонов, проделали огромную работу, конкретизируя, уточняя эти авторские указания. За редким исключением, все источники маленьких шедевров Толстого установлены. Сопоставляя теперь источники с текстами Толстого, легко убедиться, что всякий раз, заимствуя контуры сюжета, Толстой создавал свой рассказ, свою басню, свою быль, свою сказку, свою былину. Не случайно, помещая рассказы «Азбуки» в «Русских книгах для чтения», он обозначал лишь жанр произведений и совсем не упоминал о заимствованиях.

«Русские книги для чтения», при многообразии их содержания, поражают своим стилевым единством. При этом рассказы для детского чтения явились трудной даже для Толстого школой освоения нового художественного стиля. Это была огромная лаборатория, в которой всякий художественный материал, переплавляясь, приобретал качества, усвоенные Толстым из народной поэзии и народной жизни. Эти качества: «определенное, ясное и красивое и умеренное» – он стал теперь считать обязательными для искусства вообще.

В детских рассказах воплотил Толстой овладевшие им в начале 70-х годов мечты о произведении «чистом, изящном, где не было бы ничего лишнего, как вся древняя греческая литература, как греческое искусство».

Писательская взыскательность к своему труду, вообще в высшей степени свойственная Толстому, в процессе работы над детскими рассказами привела к тщательному обдумыванию и взвешиванию буквально каждого слова.

Получив в 1876 году письмо детского писателя Е. В. Львова с высокий оценкой рассказов, помещенных в «Русских книгах для чтения», Толстой отвечал, что эти рассказы и басни «есть просеянное из в 20 раз большего количества приготовленных рассказов, и каждый из них был переделыван по 10 раз» и стоил ему «большего труда, чем какое бы ни было» из его писаний. Главная трудность, по словам Толстого, состояла в том, чтобы «было просто, ясно, не было бы ничего лишнего и фальшивого». В том же письме он с законной гордостью заявлял: «…я знаю, как думает народ и народный ребенок, и знаю, как говорить с ним… я и любовью и трудом приобрел это знание» (т. 62, с. 250).

Рассказ «Кавказский пленник», напечатанный в 1872 году в журнале «Заря», а затем вошедший в «Четвертую русскую книгу для чтения», Толстой рассматривал как «образец тех приемов и языка», которыми он будет «писать для больших» (т. 61, с. 278).

Стилевое богатство последующего творчества Толстого, создателя «Анны Карениной» и «Воскресения», «Смерти Ивана Ильича» и «Хаджи-Мурата», «Власти тьмы» и «Плодов просвещения», конечно, не укладывается в рамки того по необходимости упрощенного художественного строения, какое являют рассказы для детского чтения.

Но художественные принципы, выработанные в рассказах «Азбуки» («надо, чтобы все было красиво, коротко, просто, и, главное, – ясно»), несомненно, оказали затем воздействие не только на стиль «народных рассказов», но также на стиль «Анны Карениной», незавершенных исторических романов и других произведеиий позднейшего периода деятельности Толстого. Стремительное развитие драматического сюжетного действия, большая, сравнительно с «Войной и миром», простота и ясность языка, его лаконизм – в этих отличительных чертах стиля «Анны Карениной» и «Воскресения» явственно чувствуется художественная школа, пройденная в начале 70-х годов автором маленьких рассказов для крестьянских детей. Эстетические принципы, провозглашенные Толстым в конце творческого пути в трактате «Что такое искусство?», в значительной мере уже были реализованы, по справедливому замечанию В. В. Стасова, рассказами «Азбуки».