ЕГЛЕ
Литовская сказка
Однажды вечером три сестры купались в озере. Вот они наплавались, наплескались и вышли на берег. Две старшие оделись, а младшая - ее Егле звали - только руку протянула к рубашке, вдруг кто-то как зашипит на нее! Посмотрела Егле - это уж забрался в рукав.
– Уходи прочь! - закричала девушка.
– Пообещай, что пойдешь за меня замуж, - уйду, - сказал уж человеческим голосом.
Егле рассердилась, а сестры смеются.
– Чем не жених тебе, - говорят, - соглашайся, сестрица.
И побежали домой.
Осталась Егле одна на берегу. Солнце зашло, совсем стемнело. Страшно Егле, да как без рубашки домой пойдешь?
– Милый уж, отдай рубашку! - просит она.
Уж все свое твердит:
– Назовись моей невестой.
– Ну, ладно, - крикнула Егле, - будь по-твоему!
Уж выполз из рукава. А Егле схватила рубашку - и скорей за сестрами.
На другое утро села Егле у окошка пряжу прясть. Сидит - прядет, песни поет. Про ужа и думать забыла. Вдруг слышит - во дворе зашуршало, зашипело. Глянула девушка в оконце да так и обмерла со страху.
Полон двор ужей! Шипят ужи, извиваются. А три самых больших, самых толстых вползли на порог, сквозь щелку под дверью в дом проскользнули.
Егле - скорей из комнаты да в клеть! Забилась в уголок, дрожит от страха.
А ужи говорят отцу с матерью:
– Пришли мы сватами от самого царя озерных вод. Снаряжайте вашу младшую дочь. Она за нашего господина обещала замуж пойти.
Что тут делать? Пусть хоть царь, а все равно гад ползучий, уж холодный, - как за такого любимую дочь отдать! Да и отказать нельзя - сама девушка слово дала.
Как раз в ту пору у них старуха-соседка гостила. Та старуха и говорит потихоньку отцу с матерью:
– Отдайте вместо дочери гусыню. Где ужам разобрать!
Отец с матерью так и сделали. Вынесли белую гусыню и говорят сватам:
– Вот наша младшая дочь. Везите невесту к жениху.
Ужи посадили белую гусыню в корыто и повезли ее со двора. Только подъехали к воротам, слышат - кукушка на заборе кукует:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Гусыню сосватали.
Ку-ку!
Воротились ужи в дом, зашипели, засвистели - подавай им настоящую невесту.
Опять старуха-соседка шепчет отцу с матерью:
– Выведите им белую овечку.
Мать с отцом привели белую овечку.
– Не хотелось с дочкой расставаться, - говорят ужам, - да что поделаешь! Берите ее, ведите к жениху.
Ужи повели белую овечку. Полдеревни провели, да с дерева на базарной площади опять закуковала кукушка:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Овечку сосватали.
Ку-ку!
Приползли сваты назад.
– Нет, - говорят, - не та невеста.
А старуха-соседка все учит:
– Отдайте ужам белую корову.
Привели белую корову, алой лентой ей шею обвили, отдали сватам.
Ужи погнали по деревне белую корову, до самой околицы довели. А за околицей на кусту кукушка сидит, по-кукушечьи говорит:
Ку-ку, ку-ку!
Девушку припрятали,
Корову сосватали,
Ку-ку!
Воротились сваты, говорят:
– Мы к вам с честью, а вы вот как? Три раза нас обманули! Смотрите: в четвертый обманете - не миновать вам беды. Зубами изгрызем мы ваши деревья в садах, хвостами побьем посевы на полях.
Егле услышала из клети эти слова и вышла к сватам.
– Я, - говорит, - слово дала, я и отвечаю. Ведите меня к жениху.
Сваты по деревне ползут, за сватами Егле идет, за Егле ужи в пыли вьются - невесту к жениху провожают. А кукушка за ними летит, по-кукушечьи говорит:
Вот это невеста!
Умна и прелестна,
Стройна, точно елка,
Кудри, как из шелка!
Подошли к озеру. Вода в озере запенилась, забурлила и отхлынула от берега. А на прибрежном песке юноша появился - статный, красивый, в богатой одежде.
– Я жених твой, - сказал Егле юноша. - Зовут меня Жолтис. Для других людей я уж, что по земле извивается, а для тебя, девушка, сбросил я змеиную кожу, тебе одной открыл свое имя. Полюбишь меня, красавица?
– Полюблю, - сказала Егле, - буду тебе верной женой. - И пошла за женихом в подводное царство.
С тех пор девять лет минуло. Егле родила своему мужу двух сыновей и дочку. Хорошо жилось Егле. И дети удались - ласковые, послушные, и муж ее любил и берег. Только вот затосковала Егле по родному дому. Стало ей подводное царство немило, захотелось на отца с матерью поглядеть, ласковым словом с братьями перекинуться, с сестрами за прялкой песни спеть.
Просит она мужа:
– Отпусти меня, Жолтис, домой погостить, отцу с матерью показать наших деток.
А Жолтис не отпускает.
– Разве плохо тебе в подводном царстве? - спрашивает ее.
– Нет, хорошо, - отвечает Егле. - Да плоха та дочь, что отца и мать своих забудет навеки.
– Ну, будь по-твоему, - говорит Жолтис. - Отпущу тебя, только прежде спряди ты мне эту золотую кудель.
Егле села за пряжу. День прядет, другой прядет, а кудель все не убывает. Будто даже больше становится.
А старая нянюшка, что младшую дочку нянчила, поглядела, как Егле пряжу прядет, покачала головой и говорит:
– Хоть до моих лет доживешь, и то тебе не спрясть всей кудели.
– А что же, нянюшка, делать? - спрашивает Егле.
– А ты накали спицу в огне, да и проткни ею кудель.
Взяла Егле спицу, накалила добела и только воткнула в кудель - вдруг выскочила из клубка большая жаба. Эта жаба в кудели сидела и выпускала изо рта золотые нити. Егле с одного конца пряжу пряла, а с другого конца кудель еще длиннее становилась. Ну, а теперь Егле всю кудель в одну ночь спряла.
Наутро приносит она мужу пряжу и говорит:
– Что ты велел, то я исполнила: исполни и ты, что обещал.
– Хорошо, - отвечает Жолтис. - Я от своих слов не отказываюсь. Отпущу тебя к матери и отцу, когда ты эти башмаки сносишь.
Жолтис достал из-под лавки железные курпы и подал их жене.
Обула Егле железные курпы. С утра до вечера ходит по острым камням, на скалы взбирается, а на железной подошве - хоть бы одна царапина.
Нянюшка смотрит на нее и головой качает:
– Зря себя, доченька, мучаешь, сто лет проживешь - сто лет курпы целы будут.
– Научи, нянюшка, что делать, - просит Егле.
– Снеси кузнецу и вели их в горн бросить.
Так Егле и сделала. Кузнец перекалил железо в горне, - стало оно ломкое да хрупкое, что стекло. В один час износила Егле курпы.
Приходит она к мужу и говорит:
– Теперь отпустишь?
– Отпущу, - говорит Жолтис. - Только как же ты без заячьего пирога в родном доме покажешься? Смотри, осудят тебя люди, - загордилась, скажут.
Тут Егле и вспомнила. Еще когда она маленькой была и случалось отцу с матерью куда-нибудь из дому уезжать, - никогда они с пустыми руками не возвращались. Привезут пирог, всех детей куском оделят и притом такие слова скажут: "По дороге шли, в заячий домик зашли, заяц нам пирог испек, вот и вам кусок". Так и по всей Литве исстари велось. Стыдно стало Егле, что она дедовский обычай забыла, и побежала она печь пирог.
А муж потихоньку все ведра и горшки припрятал, одно решето оставил. Как в решете воду носить, как тесто месить? Вода прольется в дырочки, мука просыплется.
Но и тут старая нянюшка помогла. Она взяла ржаного мягкого хлеба и залепила дырки. Егле замесила в решете тесто, ни капельки воды не пролила, ни горсточки муки не просыпала.
Испекла Егле пирог и стала с мужем прощаться.
Муж ей говорит:
– Больше девяти дней не гости, и смотри, как назад пойдешь, чтобы никто тебя не провожал. Стань на берегу и позови меня так:
Если жив мой друг бесценный,
Забурли, вода проточная.
Из пучины бры-зни, пена,
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине темной плавает,
Над волною закипит
Пена красная, кровавая!
– И вы, мои сыновья, и ты, дочь, слово дайте - о чем знаете, людям не рассказывать.
Дали дети слово.
Тут Жолтис обернулся ужом и вынес жену с детьми на берег озера.
Вот радости-то было, когда Егле со своими детьми в родной дом постучалась!
Отец и мать дочерью да внуками не налюбуются, братья, сестры с Егле не наговорятся.
Только соседи их дом стороной обходят. Меж собой говорят:
– Вернулась ужиха с уженятами. Хорошо еще - мужа своего дома оставила. Не было бы от них беды!
Братьям обидно. Стали они сестру уговаривать:
– Откажись от мужа, оставайся с нами навеки. А придет муж за тобой, мы тебя не выдадим.
Егле отвечает:
– Не дело вы, братья, говорите. Как жене от живого мужа отказываться, как детей родного отца лишить! И если не придет муж за мной, я сама, как время поспеет, из вод озерных его вызову.
– А как ты его вызывать станешь?
– Эх, братья! - отвечает Егле. - Не вам его звать, не вам про то и знать. А меня лучше не спрашивайте, все равно не скажу.
А старуха-соседка учит братьев:
– Не с той стороны, - говорит, - подступаете. Что мать не скажет малые дети выболтают.
Вот собрались братья ночью в лес коней пасти и старшего сына Егле с собой взяли. В лесу коней на зеленую траву пустили, разложили костер и стали у мальчика выспрашивать, как отца по имени зовут и на какой он зов отзывается.
Ничего им старший сын не сказал. Лаской выспрашивают - отмалчивается, побоями выпытывают - только плачет.
– Ну, - говорят братья, - этот в мать пошел, может, с младшим лучше сговоримся.
Утром вернулись они домой. Егле спрашивает у сына:
– Отчего у тебя, сыночек, глаза красные?
– В лесу костер дымно горел, - отвечает ей сын, - вот глаза и покраснели.
На следующую ночь опять пошли братья в лес коней пасти и зазвали с собой младшего сына Егле.
Да и от него ничего не добились.
Вернулись наутро домой. Егле глянула на сына и спрашивает:
– Что это, сыночек, и у тебя глаза красные? Не обидели ли тебя дядюшки?
– Нет, не обидели, - отвечает ей сын. - Я всю ночь не спал, коней стерег, вот и покраснели глаза.
И на третью ночь собрались братья в лес. Приласкали они маленькую племянницу и с собой заманили.
Была она у матери с нянюшкой любимым дитятей. Никто ее никогда и пальцем не тронул, злого слова не сказал. Вот стали ее дяди выспрашивать да выпытывать. Она в землю глазками уперлась, молчит, только головой качает: "Не знаю я ничего". А как пригрозили ей дяди гибким прутом, - она задрожала вся, побелела, что платок, да все и рассказала. И как отцово имя - сказала, и на какой он зов отзывается - открыла.
Ну, дядьям только того и надо. Еще пригрозили ей, чтобы она перед матерью и словом не обмолвилась, и отвели ее домой.
А сами захватили косы, пошли к озеру. Сделали они злое дело, косы о траву вытерли и воротились назад. Только стали косы в сенях вешать, услыхала Егле железный звон, и сжалось у нее сердце.
– Что, братья, - спрашивает, - так рано на работу выходили?
Братья отвечают:
– Густая трава по утренней росе ровнее ложится.
А Егле все душой неспокойна. В тот же день собралась она назад к мужу. У порога с матерью и отцом попрощалась, у ворот сестер, братьев обняла, - никому провожать себя не позволила.
Подошла она с детьми к озеру, стала на бережку и сказала, как муж ее научил:
Если жив мой друг бесценный,
Забурли, вода проточная,
Из пучины брызни, пена,
Пена белая, молочная!
Если ж милый мой убит
И в пучине темной плавает,
Над волною закипит
Пена красная, кровавая!
Тут всколыхнулись озерные воды, пеной вспенились. Да не белая пена на волнах качается, не белая, как молоко, а красная, как кровь. И со дна голос послышался:
В час туманный,
В час рассветный
Я людьми загублен злыми
Дочка милая,
Зачем ты
Назвала отцово имя?
Заплакала, зарыдала Егле. Потом обернулась к детям и сказала:
– Нет у вас ласкового отца, нет у меня любимого мужа. Никто нас в подводном царстве не приветит, а под одним кровом с злыми убийцами нам не жить. Пусть же будет так, как я скажу:
Верным сынам моим, юным героям,
Слово сдержавшим отважно и твердо,
Дубом и ясенем стать над горою,
Буре не кланяясь, выситься гордо.
Дочке же - девочке, сердцем не сильной,
Сердцем не сильной, не крепкой душою,
Трепетным деревом, робкой осиной
Вечно дрожать на болоте листвою.
Мне же подняться в зеленом уборе,
Елью угрюмою, елью ветвистою,
Вечно ронять мне в сумрачном горе
Слезы прозрачные, слезы смолистые...
И как сказала, так и сделалось. Старший сын превратился в дуб высокий, младший - в ясень, а дочь - в трепетную осину. Сама же Егле стала над озером темною елью.
С тех пор и повелись на земле ель, дуб, ясень и осина. Печальной вдовой клонит ель свои ветви долу. Чуть дохнет ветер - дрожат, точно от страха, у осины мелкие листочки. А у дуба и у ясеня стволы крепки и тверды, как сердце верного человека. А почему это так, только тот и знает, кто слыхал от дедов про бедную Егле и про ее детей.
