В речи своей, сказанной в Москве, г[осударь] и[мператор] укоряет дворянство в медленности изъявления согласия на освобождение, в медленности действий Комитета и дает чувствовать, что медленность эта может поставить дворянство в опасное положение.

В чем дело освобождения?

Государю императору угодно освободить помещичьих крестьян. Совершенно справедливо его убедили в том, что крестьян нельзя освободить иначе, как с землей, на которой они сидят. Земля эта принадлежит помещикам. Следовательно, необходимо, лишив помещиков известных прав на часть земли, передать эти права крестьянам. Для того чтобы сделать эту передачу, представлялись 4 средства: 1) купить землю у помещиков и отдать ее крестьянам. 2) В видах государственной пользы отобрать безвозмездно землю у помещиков и передать ее крестьянам. 3) Прибегнуть к самопожертвованию дворян и просить их в видах государственной пользы отдать землю крестьянам, и 4) открыв положение своих финансов, прибегнуть к содействию всех сословий, и в особенности образованнейшего дворянского, в отыскании мер выкупа за землю, отчуждаемую у помещиков.

Ежели бы было избрано первое средство, дворянство согласием на продажу могло бы угодить царю. Ежели бы избрано было 2-е, дворянство покорностью и молчанием могло бы отвечать на безвозмездное отчуждение. Ежели бы дело коснулось самопожертвования, дворянство могло бы не обмануть ожидания правительства. Ежели бы, наконец, сознавшись в своей несостоятельности, правительство прибегло бы к содействию дворянских собраний, образованное сословие могло бы трудами и изысканиями помочь правительству.

Но ни одна из этих единственно возможных мер не была избрана правительством. В начале нынешнего года явился рескрипт, в котором весьма ясно были определены будущие условия крестьянского сословия; но совершенно умалчивалось о условиях другого сословия, приглашаемого к отчуждению половинной части своей собственности. Явились циркуляры министра, поправки циркуляров, речи государя императора, но во всех этих документах, так же как и в рескрипте, умалчивалось о том, кто заплатит за землю, отчуждаемую у помещиков.

Ежели вспомним, что не так давно происходило во Франции и Англии, государствах, в которых уровень образования и потому сознания общего блага так несравненно стоит выше нашего и где правительство не нашло возможным освободить иначе рабов, как заплатив за них деньги собственникам, то, как надо ожидать, будет встречен дворянством рескрипт, лишающий его не только безвозмездно ценного права собственности на крестьян, но и значительной части земли, не определяя за нее никакого обеспечения, а поручая самим помещикам, без изменения безобразного полицейского устройства, взыскать с крестьян, освобожденных от зависимости, те огромные суммы, которые стоит отчуждаемая земля.

Вместо общего негодования и озлобления, которым, надо было ожидать, встретит дворянство рескрипт, лишающий его половины собственности и похожий на те слова, которыми ловкий кулак закидывает неопытного продавца, умалчивая о условиях продажи, рескрипт был встречен дворянством с неподдельным восторгом. Ежели слышался в большинстве ропот, и то не за безвозмездное отчуждение личной собственности, а за [не] обеспечение выкупа, ропот этот был заглушен и в литературе, и в обществе, и на дворянских выборах восторгом меньшинства, образованного и потому сильнейшего.

Это единственное в истории и не оцененное еще явление произошло оттого, что рескрипт о освобождении только отвечал на давнишнее, так красноречиво выражавшееся в нашей новой истории желание одного образованного сословия России – дворянства. Только одно дворянство со времен Екатерины готовило этот вопрос и в литературе, и в тайных и не тайных обществах, и словом и делом. Одно оно посылало в 25 и 48 годах, и во все царствование Николая, за осуществление этой мысли своих мучеников в ссылки и на виселицы, и несмотря на все противодействие правительства, поддержало эту мысль в обществе и дало ей созреть так, что нынешнее слабое правительство не нашло возможным более подавлять ее.

Ежели некоторые в порыве излишнего восторга, а другие, избрав великое дело поприщем подлой лести, умели убедить государя императора в том, что он 2-й Петр I и великий преобразователь России и что он обновляет Россию и т. д., то это совершенно напрасно, и ему надо поспешить разувериться; ибо он только ответил [на] требование дворянства, и не он, а дворянство подняло, развило и выработало мысль освобождения.

Восторг, произведенный рескриптом в численном меньшинстве, но большинстве по образованию и влиянию, выразился так сильно, что в первую минуту почти никто не заметил несправедливости и невозможности тех начал рескрипта, от которых государь император не отступит, как он выразил в своей речи, но все в горячечной деятельности принялись за осуществление давнишней любимой мысли, хотя бы и на нелепых данных правительства. Нашлись люди, которые даже стали подводить историю под меру правительства и доказывать право крестьян на землю. Но, приступив к самому делу, восторг этот значительно охладел. Численное большинство – дворянство, менее независимое в средствах и менее образованное, призванное также к обсуждению вопроса, не отстаивая права на личность [крестьянина], наткнулось на пробел в обеспечении за землю и замедлило ход дела. Кто заплатит за право собственности или, пожалуй, права пользования, за землю, которую от нас отнимают? – спрашивает это большинство. Крестьяне? Да пускай правительство, имеющее больше нас средств, получит эти деньги, мы ему верим, а сами не видим возможности взыскивать с крестьян, при новом их положении и при старом положении полиции: подати, как бы дешево мы ни оценили землю, в 4 [раза] больше, чем те, которые платят рядом государственные крестьяне. И чем мы будем жить, лишившись и рук и земли? – спрашивают другие, – тогда как теперь с своими семействами мы имеем только насущную необходимость? И чем же стало преступно с 1858 года жить так, как мы жили? Столкнувшись с такими вопросами, образованное меньшинство почувствовало, что, совершенно справедливо, из-за убеждений в необходимости меры освобождения жертвуя половиной своего состояния, оно не имеет права насиловать менее образованного большинства, лишающегося насущной необходимости и не понимающего еще выбора резни или нищеты, в который оно поставлено. Меньшинство ясно поняло недосказанность рескрипта а стало отыскивать другие средства к разрешению вопроса. Выкуп или обеспечение, единственное средство, находящееся в руках дворянства, естественно представились ему. И со всех сторон явились проекты выкупа, согласующие все интересы. Самые горячие защитники освобождения во что бы то ни стало понимали совершенную справедливость выкупа или обеспечения за землю; и самые упорные защитники старого становились на все согласны, как только дело касалось выкупа или обеспеченья за землю.

Но странное дело, несмотря на то, что выкуп есть единственный выход из настоящего положения, несмотря на то, что со всех сторон, от всех сословий слышатся голоса за выкуп, правительство упорно стоит за начала рескрипта и молчит или отказывает на все проекты казенного выкупа или обеспечения. То самое наше правительство, которое постоянно акапарировало в казенные руки всякого рода собственность: заводы, леса, земли и т. п., теперь упорно отказывается от принятия в свое ведение помещичьих крестьян с их землями и взыскания с них выкупа, который оно признает справедливым. Возможность же финансовой меры продолжает быть тайной. Казалось, встретившись с таким преднамеренным или умышленным коварством, дворянство должно бы было стараться останавливать дело. Но наоборот, дворянство, предоставленное собственным средствам, хотя и махнув рукой на слабое, прячущееся за него правительство, оно одно внутренней усиленной работой старается отыскать средства к выходу из безвыходного положения. Среди этой трудной, медленной работы по всей России слышатся в Москве обращенные к дворянству слова главы государства: «Долго подумав и помолясь богу, я начал освобождение. Вас нельзя благодарить, а я бы желал благодарить, потому что я родился в Москве. Старайтесь оправдать мое высокое доверие, а то мне нельзя будет стоять за вас, и т. п. А от начал своих я не отступлю». Что за оскорбительная комедия и непонимание дела в такую важную минуту! Молясь богу или нет, но не правительство подняло этот вопрос, и не оно высоким доверием и благодарностью, и угрозой резни подвигает его. Правительство всегда давило этот вопрос, правительство же ставит непреодолимые преграды его разрешению; дворянство же одно подвинуло его, несмотря на все правительственные преграды, разрешает и разрешит. Поэтому поощрять его обещаньем благодарности и высоким доверием – неприлично, укорять его в медленности – несправедливо, а угрожать тем, что его порежут за то, что правительство слабо и нелепо, и давать чувствовать, что это было бы не худо, – нечестно и неразумно. Свободно став в то положение, в котором нужно стоять за него, дворянство знало, что оно делает; но знает ли правительство, принимающее вид угнетенной невинности, те беды, которые своим упорством и неспособностью оно готовит России? Ежели бы, к несчастью, правительство довело нас до освобождения снизу, а не сверху, по остроумному выражению государя императора, то меньшее из зол было бы уничтожение правительства.