Не стою я, дорогой Николай Николаич, таких писем, как ваши два последние, тем, что не написал вам давно, стою только той душевной радостью, которую они доставляют мне.

Пожалуйста, напишите мне подробнее о вашем нездоровье. Я так и не знаю, что у вас. По последнему письму я думал, что вам лучше. Хоть вы и сами не любите лечиться, все-таки не залечивайтесь. Искушение у вас сильно – докторов много: знакомые. Если бы я был в городе, я наверно бы лечился, а вот не лечусь, и все то же. Радуюсь тому, что статья ваша разрастается, и понимаю это, и желаю этого, и прошу вас работать побольше над делом, а не над пустяками, как переводы и особенно эта дребедень из дребеденей «Фауст» Гете. Фет напомнил мне его.

Да еще получил от вас весточку – предисловие к Шопенгауэру – последняя страница превосходна. А 4 корня ведь я так и не понимаю и боюсь, что Шопенгауэр не понимал их, когда писал – мальчиком, а потом, когда вырос большой, не хотел отречься.

Судя по вашим письмам, у вас на душе очень хорошо. И это удивительно для меня – в Петербурге. Как получу ваше письмо, так захочется ужасно вас увидать. Давайте мечтать, что на масленице, если будем живы-здоровы, вы приедете к нам. Я бы приехал к вам, если бы вы жили где-нибудь одни; но Петербург для меня что-то страшное и гадкое, не по мыслям, но чувству прямо противно. Я бы так и ждал вас, и пригонял свои занятия, чтобы быть более свободным.

У нас все – очень хорошо. Каждый день удивляюсь своему счастью. Работа идет ровно. Могу сказать, что я на половине. И рядом с работой все светлее и светлее становится. Обнимаю вас.

Ваш Л. Толстой.

Хвалю ваше предисловие [к] Шопенгауэру, но не согласен, что пессимизм есть основная черта религиозного настроения.

Если случится, что вам без труда можно приобрести книгу о Филоне или его сочинения – такую книгу, чтобы дала ясное понятие о нем, то достаньте, пожалуйста, и пришлите.