Виноват и не виноват перед вами, дорогой Николай Николаевич. Виноват, потому что вам было неприятно от меня за то, что я не пишу; но не виноват, потому что, право, не мог писать письма, не мог ничего делать все это время. Я не солгу, если скажу, что меня не было дома, т. е. что я не находился сам в себе, а где-то ailleurs, Ходил на охоту, учил детей, обедал, принимал гостей, когда приезжали; но если должен был от себя что-нибудь делать, то ничего не мог. Работа все нейдет, но живу хорошо и вас точно так же люблю и ценю, как прежде, т. е. с каждым днем больше, с каждым днем, с которым несомненнее приходит грустное убеждение о том, как мало хороших людей отдельно и умных людей отдельно, и как редко, редко то и другое вместе, как у вас. Но зачем вы сердитесь на Тургенева? Он играет в жизнь, и с ним надо играть. И игра его невинная и не неприятная, если в малых дозах. Но сердиться и вам не надо. Впрочем, это давно вырвалось у вас и вы это уже забыли; но то же, что вы пишете о своих работах, хоть и давно, надеюсь, что вы не забыли и что письмо мое застанет вас в их середине. Дай бог. У нас все хорошо. Мы с женой очень дружны, как всегда, когда у нас пойдет настоящая жизнь; дети здоровы, учатся порядочно, позволяют иногда о себе помечтать, время все занято хорошо. Очень вам благодарен за хлопоты обо мне; но простите великодушно, когда дошло дело до биографии, до портрета, я живо представил себе все, да и дело есть, то я испугался.

Ради бога, нельзя ли на попятный?

Так не сердитесь на меня, дорогой Николай Николаевич, и верьте, что никогда не перестану вас любить. Писать мне не смею просить. Я не стою того.

Жена вам посылает дружеский поклон.

Ваш Л. Толстой.