Не отвечал вам на два последние письма, дорогой Николай Николаевич. Вы придумываете предлоги извиняться передо мной, а я во всяком письме не знаю, за что начать вас благодарить, и не благодарю ни за что, потому что иначе все письмо наполнилось бы одними благодарностями: и за ваш скучный, наверно, для вас труд издания, и за то необыкновенное внимание, которое вы прилагаете к нему, и за резюме суждений журналов о «Карениной», которых читать я бы не желал, но знать которые мне очень приятно. Вероятно, из «Русского мира» вырезок газеты с суждением о 8-й части мне был прислан без письма кем-то. За ваше предложение прибавить слова к поправке я очень благодарен, но если можно, велите мне прислать, я посмотрю. Если бы вашими устами мед пить. Вы поняли из моего письма, что я за работой. Нет. Я охочусь и собираюсь, но и не сажусь за стол иначе, как только чтобы писать письма. Книгу Янсона, пожалуйста, пришлите. Да если попадется, книги пословиц Снегирева и Даля, и инока Парфения не забудьте. Еще забыл вас благодарить за самое важное для меня – сообщение впечатления, произведенного на вашего приятеля Шестакова 8-ю частью. Вы не можете себе представить (как ни хорошо вы все можете себе представить) того хорошего, радостного чувства, которое это известие произвело на меня. Был еще один такой же молодой человек, с которым я виделся. Пишите мне по-прежнему в Тулу, а то осенью я хожу на охоту и не бываю на Козловке.

Я чувствую себя нынче в скверном духе и пишу дурно и боюсь, что холодно, а мне всегда бы хотелось выражаться так, как я чувствую к вам, – всегда с осторожною уважительною нежностью.