Цивилизации подобны горным цепям, которые вырастают и, проходя сквозь вечность геологических периодов, медленно, но неизбежно разрушаются под действием сил эрозии до уровня окружающей их местности. В масштабах более коротких промежутков истории цивилизации также подвержены своеобразной эрозии. Одни цивилизации начинают угасать, в то время как другие народы восходят к новым культурным высотам, заимствуя и усваивая так или иначе достижения предшествующей цивилизации. И все же горы и цивилизации рождаются и умирают лишь в пределах периодов, определяемых геологической палеонтологией либо всемирной историей. В масштабах более коротких исторических промежутков цивилизации служат надежными ориентирами. Сколь прочны были те или иные цивилизации, становится ясным лишь при сравнении культурной карты Евразии в 500 г. до н. э. с аналогичной картой, отображающей состояние этих цивилизаций спустя две тысячи лет.

К началу V в. до н. э. в Евразии существовало четыре явно выраженных региона «высокого подъема» цивилизации. Наиболее значительным из них было древнее и частично разрушенное плоскогорье Среднего Востока, где остатки древних культур уравнялись в несколько увядшем космополитизме Персидской империи. К этому древнему центру примыкали два более молодых региона с более резкими перепадами высот. Один из них был сконцентрирован вокруг Эгейского центра с ответвлениями в Италии и Сицилии, другой располагался в пределах долин Инда и Ганга на севере Индии. Далеко на востоке и почти изолированно лежало культурное Китайское нагорье, неспешно восходящее в своем развитии к специфическим формам зрелости.

Спустя две тысячи лет общая картина, определяющая облик Евразии, осталась прежней. Сохранились те же четыре главных культурных региона, и хотя каждый из них расширился территориально и значительно изменился внутренне, в их основах легко просматривались особенности, заложенные двумя тысячелетиями ранее. Эта преемственность, сохранявшаяся примерно восемьдесят поколений, свидетельствовала в пользу шаткого, но реально существующего культурного равновесия в пределах Евразии. Именно неизменность в соотношении культур по праву определяла эту эру мировой истории.

Такое равновесие всегда было шатким, особенно на Среднем Востоке, где три из четырех евразийских цивилизаций сталкивались друг с другом, при том что степной ареал обитания варваров лежал сразу же к северу от них. Именно в этом ключевом регионе разыгрывались основные исторические драмы нашего двухтысячелетнего периода. Сначала эллинизм в лице Александра Великого и его наследников перешел в наступление на восточную цивилизацию и временами, казалось, грозил ей полным уничтожением. Одновременно с этим эллинизм завоевал прочные позиции в Европе, где Римская империя, все более космополитичная, распространила влияние эллинистической цивилизации до самой далекой Британии.

Прежде чем экспансия эллинизма в модифицированных и смешанных формах, характерных для Римской империи, была остановлена, против нее поднялась реакция на Среднем Востоке и привела к важному процессу инфильтрации идей и отношений с Востока непосредственно в самое сердце эллинизма. Одновременно мощное, хотя и не отмеченное значительными военными акциями, расширение индийской цивилизации начало изменять евразийский культурный баланс. Распространение буддизма через Центральную Азию северо-восточным путем в Китай и Японию было одним из аспектов этого расширения; другим фактором было мощное распространение культуры Индии среди сравнительно примитивных сообществ Южной Индии и Юго-Восточной Азии.

С началом исламской эры «восточная реакция» обрела новую динамику и мощь. Исламское преобразование цивилизации Среднего Востока обозначило новое движение этого древнего региона к культурному главенству в Евразии. Между 632 г. н. э., когда умер Мухаммед, и примерно 1500 г., когда Западная Европа действительно догнала и перегнала ислам, мусульманский мир постоянно расширялся, хотя и не без периодических локальных уступок, за счет христианского мира и индуизма. В это время мусульмане обратили в ислам жителей африканской саванны и большинство обитателей евразийской степи, караванными маршрутами через Центральную Азию проникли в Китай и, одновременно совершая заокеанские плавания, распространили местные варианты исламской культуры в Восточной Африке, Юго-Восточной Азии, в Индонезии и на Филиппинах.

Следовательно, не раз в период между 500 г. до н. э. и 1500 г. н. э. происходили периодические перемещения границ между цивилизациями Среднего Востока, Индии и эллинизма, угрожая нарушить равновесие между четырьмя культурными полюсами Евразии. И все же динамизм эллинизма, а затем Индии и исламской цивилизации никогда не разрушал существующего баланса; ни смешение отдельных элементов различных цивилизаций, ни их близость никогда не затеняли непрерывности всех трех различных культурных традиций.

Громада Китая лежала за пределами бурного центра ойкумены. Кроме того, приблизительно между 600 г. и 1000 г. н. э. цивилизованные стили жизни начали развиваться в Японии, Западной Европе и на Руси. Благодаря их особому расположению все эти четыре сообщества избежали в полном объеме тех потрясений, которые сопутствовали основным культурным бурям эпохи. И все же ни одно из этих сообществ не было полностью изолировано, и каждое из них явно демонстрировало стремление к географической экспансии. Так, китайский стиль цивилизации распространился в южном направлении и в глубь континента, создавая колониальные области в Корее, Аннаме, Тибете и Туркестане. Японская культура, полузависимая от Китая, распространилась на северо-восток по Японским островам. В течение того же периода западноевропейская цивилизация распространяется в восточном направлении за Эльбу, на север к Скандинавии, на запад к кельтской окраине Атлантического побережья Европы и на юг, в Испанию и Италию. Организацией крестового похода европейцы даже сделали попытку, хотя и с преходящим успехом, установить границу своей колониальной сферы по Леванту и побережьям Эгейского и Черного морей. Расширение Руси было менее впечатляющим, так как изначально центры пиратства и торговли, вокруг которых сформировалось Русское государство, были широко разбросаны по течению русских рек. Рост Русского государства на протяжении этих столетий поэтому состоял из больших, но скромных по значению территориальных приобретений. Происходил он путем проникновения земледельцев от первоначальных поселений на берегах рек на широкие лесные пространства восточноевропейской равнины.

Эти процессы совпали с продолжавшейся экспансией и территориальным закреплением завоеваний мусульманских и индийских цивилизаций в центре континента. В результате пробелы ничейных земель между отдельными евразийскими цивилизациями сузились или даже исчезли, а плотность контакта между евразийскими сообществами явно приобрела тенденцию к усилению, хотя и к спорадическому. После II в. до н. э. китайское и индийское влияние перекрывалось на определенных территориях, например, в регионе, который впоследствии и был соответственно назван Индокитаем, но несколькими столетиями позже, как мы только что видели, к ним добавилось и исламское влияние как результат культурного взаимодействия через южные моря.

Два других торговых пути связывали главные цивилизации Евразии. Первый проходил от оазиса к оазису через Центральную Азию и повторял маршрут регулярных караванов еще II в. до н. э., когда цепочка империй, лежащих в этом регионе, наладила охраняемый и облагаемый налогом так называемый Великий шелковый путь между Китаем и Левантом. Второй, более поздний, но тоже достаточно древний путь пролегал через открытые пространства степей, где кочующие племена иногда грабили своих южных цивилизованных соседей, а иногда и торговали с ними.

Интенсивность движения вдоль этих маршрутов время от времени менялась, но существенно было то, что в результате таких перемещений происходил культурный обмен. Вообще, если исключить "случаи перемещения культурных границ на основных территориях в результате военных акций, то взаимные заимствования между цивилизациями Евразии были случайны, избирательны и имели сравнительно малое значение. Пока каждая из четырех основных цивилизаций оставалась примерно на одном уровне с соседними, цивилизованный человек редко находил причину отказаться от традиций своих предков в пользу чужеземной новинки. Лишь когда угроза внешнего завоевания либо внутреннего распада создавала опасность устоявшимся институтам, представители любой из этих четырех цивилизаций проявляли далеко идущую восприимчивость к чужому опыту.

Самый северный путь между цивилизациями Евразии, проходя через степь, имел несколько большее, чем другие, значение для культурного обмена, поскольку кочевники продолжали представлять серьезную военную угрозу всем земледельческим народам, попадавшим в предел полета их стрел, вплоть до сёредины XVII в. Любое местное ослабление открывало степнякам дорогу набегам либо завоеваниям сравнительно больших областей. Восточная Европа, Китай, Средний Восток и северо-запад Индии неоднократно опустошались либо завоевывались, и даже отдаленный и покрытый лесами дальний запад Европы время от времени ощущал удары совершенно необычных для них степных орд, подобных возглавляемым Аттилой гуннам.

Завоевания кочевников, по сути, редко имели большое значение, поскольку варвары спешили усвоить как можно больше из культуры своих покоренных подданных. И все же нашествие кочевников и неоднократные завоевания ими соседних территорий иногда провоцировали далеко идущие последствия. Это утверждение особенно справедливо для Среднего Востока, где турецкое господство преобразовало исламское сообщество после 1000 г. н. э. и спровоцировало новую вспышку военной экспансии, принесшей веру Мухаммеда глубокого в Европу и Индию. Кроме того, степные народы зачастую создавали новые культурные образования путем смешения отдельных традиций разных цивилизаций. Так, империя кочевников Чингисхана привязала Китай к другим евразийским цивилизациям сильнее и глубже, чем все предыдущее развитие, тогда как турки Османской империи в Европе и Великие Моголы в Индии более или менее сознательно смешивали ислам с местными культурными традициями в произвольных пропорциях.

Евразийское культурное равновесие в период с 500 г. до н. э. до 1500 г. н. э. было сухопутным. Каждая цивилизация, помимо защиты от внутренних смут и борьбы со своими цивилизованными соседями, должна была иметь постоянный пограничный заслон от набегов кочевников. Контакты по морю при этом остались сравнительно незначительными. 

К началу христианской эры цивилизованную форму приняли общества в Перу и Мексике. По сравнению с их евразийскими современниками эти отсталые в развитии сообщества навсегда остались слабыми и во многом схожими с культурами, которые процветали в Месопотамии, Египте и долине Инда в III тыс. до н. э. В общем контексте мировой истории американские цивилизации развились с таким опозданием, что не имели никаких шансов противостоять европейской агрессии. В этом смысле они были мертворожденными и выступали пассивно, лишь.как жертвы в истории возвышения Запада.

То же можно сказать о домусульманских культурах Африки. К VII в. н. э., или около этого, несколько африканских сообществ на западе африканской саванны и к югу от Сахары продвинулись в своем развитии к протоцивилизации; а несколько позже и другие сообщества, расположенные вдоль горных хребтов Восточной Африки, последовали этим путем. Данные культуры, однако, никогда не были независимы от основных цивилизаций Евразии и никогда не достигали уровня, позволяющего им противостоять достаточно долго исламским и европейским завоеваниям, которые выпали на их долю начиная с XV в.

Что касается другого обитаемого континента, Австралии, то очевидно, что он оставался полностью изолированным и находился вне круга взаимодействующих цивилизаций до XVIII в. н. э.

Как внятно и доступно представить многосложный исторический комплекс этого периода и при этом, насколько возможно, не упустить и не преувеличить ни одну фактическую линию — проблема, решить которую практически невозможно именно в этой, средней части книги «Восхождение Запада». В первой части поставленная задача была гораздо проще (также будет она проще и в третьей части), поскольку там рассматривались периоды, в которых нить истории тянулась главным образом из единого центра культуры.

В период евразийского культурного равновесия такой простой структуры уже нет. Каждая из четырех основных цивилизаций развивалась более или менее свободно в своем собственном направлении. Культурные влияния и взаимные интересы основных цивилизаций пересекали варварский мир по пути из одной цивилизации в другую. Можно ли свести такую сложную картину к единственной сюжетной линии?

Мое решение состояло в том, чтобы сначала описать как можно полнее основные центры, определяющие культурный баланс Евразии, либо центры, нарушающие это равновесие в последовательные промежутки времени, а затем обратить внимание на окраинные области, описывая их более бегло. При этом может быть преувеличена роль Среднего Востока и близких ему по духу районов Восточного Средиземноморья и севера Индии, поскольку, когда неустойчивые границы соперничающих цивилизаций начинали быстро меняться именно здесь, это тут же грозило сложившемуся культурному равновесию Старого Света. Возможно, для истории человечества в длительной перспективе эти изменения в сердце Евразии имели меньшее значение, чем постоянное и никогда не прекращающееся наступление цивилизаций на варварство. Именно это наступление и создавало многочисленные и внутренне разнородные разновидности отдельных мировых цивилизаций. При этом все большая частота контакта между ними готовила путь для впечатляющего глобального объединения цивилизаций, которое и произошло в последние три или четыре столетия.

Тем не менее выведение на передний план экспансии отдельных цивилизаций и построение на этой основе мировой истории создает определенные трудности. В частности, всякий раз, когда географические сферы двух или более цивилизаций сталкиваются или накладываются одна на другую, при трактовке ситуации возникает постоянная опасность впасть в повторение либо исказить описываемое событие. Более того, чтобы подчеркнуть уникальность каждой отдельной цивилизации и трактовать ее контакты и столкновения как вынужденные (или даже как случайные), необходимо слегка «затемнить» главный источник социальных изменений в пределах отдельной цивилизации, возможно, важнейший источник, даже в эту эпоху — стимул, вызванный внешним контактом.

Поэтому часть II этой книги излагается способом, который представляется меньшим из двух зол: основываясь на равновесии культур (о котором всегда будем помнить), предлагается рассматривать нарушения этого равновесия на примерах отдельных историй различных цивилизованных обществ.