ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Крымский хан, возвратившись из набега на окраины русской земли, решил показать свою военную добычу и главнокомандующему турецкой армии, и осажденным защитникам города Азова.
Он ехал на коне с небывалой гордостью. За ним следовало татарское войско.
До десяти тысяч пленных гнали татары – валуйчан, митякинцев, воронежцев, курян, донцов, запорожцев, запорожских женок, малолетних детей, молодых матерей и глубоких стариков.
Ни на одном полонянике не было целой рубахи. Все на них было изодрано, изорвано, растерзано в клочья.
За пленниками гнали большие табуны коней, баранов, крупный рогатый скот.
Хан намерен был на этот раз окончательно поссориться с турецким главнокомандующим. Видя бессмысленную трату времени под Азовом, он хотел высказать ему свою неприязнь и полное нежелание оставаться под стенами Азова в надвигающееся студеное время.
Поравнявшись с Никольской наугольной башней, он услышал оттуда вопли женщин, плач мужей, увидевших своих жен, своих матерей и отцов, бредущих по дороге рабства и унижения. Крымский хан был доволен этим.
Со стен крепости кричали:
– Хан! Ты уводишь в полон сестер и братьев! Русь не простит тебе этого! Мы помрем здесь все до единого, но не сдадимся вам. Мы достанем твое вражье сердце в Бахчисарае, вырвем его своими руками.
Из рядов пленных выкрикивали:
– Братья! Держитесь! Держитесь до последней пули! До последней зернины пороха!
Хан молча, словно на параде, продолжал свой путь. Скоро он подъехал к шатру турецкого главнокомандующего. Неторопливо сошел с коня. Гуссейн-паша, выйдя из шатра, поздравил хана с удачным набегом, сказал:
– Ты, Бегадыр Гирей, и все твои военачальники достойны того, чтобы быть щедро награжденными султаном.
– Наградой султана я, несомненно, буду отмечен. Но в твоей похвале я не нуждаюсь! – ответил Бегадыр Гирей.
– Как это так? – растерянно спросил главнокомандующий. – Не вздумал ли ты совсем выйти из моего повиновения? Не слишком ли это дерзко сказано?
– Сказано то, что и должно быть сказано! – заявил Бегадыр Гирей. – Я не раз говорил тебе, что мы не городоимцы! Мы не можем тебе оказать никакой помощи! Мы покидаем тебя и уходим к себе в Бахчисарай!
– Обдуманно ли ты произносишь такие нелепые слова? Не слишком ли торопишься?
– Обдуманно и без спешки, – отвечал хан. – Настали дожди, подули ветры, похолодали зори. И не только мне, но и вам всем пора уходить отсюда. Я потерял под Азовом лучшую часть войска – сейменов, которые погибли, нарвавшись на казачий подкоп. Нам, конным татарам, нельзя взять своими силами самого худого городишки. Да и все твои испанские, итальянские и немецкие выдумщики тоже ничего не добились: полегли под крепостью еще в первые дни штурма.
– Я вижу в этом твою измену! – нахмурился Гуссейн-паша. – А за измену ты отвечаешь головой.
– Меня нельзя упрекнуть в недостатке усердия султану, – улыбнулся Бегадыр Гирей, – но я не могу принудить татар класть свои головы в штурмах крепости. И ты не такой уж глупец, паша, чтобы не понять, что мне надо сейчас быть в Крыму. На Крым напали польские и литовские люди, они проникли за Перекоп, забрали у нас большой полон и угнали скот.
Гуссейн-паша сказал, не глядя на хана:
– Тогда позволь идти вместе с тобой в Бахчисарай моему верному муэдзину Эвлии Челеби. Он будет тебе другом и помощником. Он очень болен и слаб и нуждается в твоем покровительстве.
Хан, не подозревая задних мыслей у турецкого главнокомандующего, согласился приютить «пророка» у себя в Бахчисарае.
Когда начались первые холода, Бегадыр Гирей покинул турецкий лагерь. А главнокомандующий остался ждать указа султана о прекращении осады. Уход крымского хана приближал этот желанный день.