Глава 15
Ночь дышала в раскрытые окна замка Конецпольского пряным запахом липы.
Ровным огнем горели свечи в золотых пятисвечниках. Под потолком радужно сияла люстра. За столом, покрытым бархатной скатертью, на которой лежала брошенная небрежно карта, сидели король Речи Посполитой Ян-Казимир, канцлер Юрий Оссолинский, начальник немецких наемных войск генерал Убальд, князь Доминик Заславский, маршалок Тикоцинский, личный духовник короля ксендз Лентовский.
Король, утопив подбородок в белой пене высокого жабо, жмурился от удовольствия. Его любимый пес, удобно примостившись в ногах, умильно лизал ему руку.
– Марс, не балуй! – вяло прикрикнул король.
Багроволицый Убальд недовольно повел плечами. Идет война, а король, доннер-веттер, тешит себя псами. Он мог бы поклясться, что напрасно увязался в поход с этим королем. Единственное, что успокаивало генерала, – обещанные тридцать тысяч талеров уже лежали в шкатулке в его шатре.
Только что окончился военный совет. Условились итти навстречу Хмельницкому. Разведка донесла, что Хмельницкий и орда грызут стены Збаража, но доблестные жолнеры Вишневецкого и Фирлея выматывают из казачья и татарвы все силы. И вот король с армией явится под Збаражем, в тылу у казаков и татар. Одним ударом будет покончено с Хмельницким и ханом. Один удар – и шляхта возвращается в свои маетки, ханская орда разгромлена и не надо уже будет платить дань. Хмельницкого посадят на кол в Варшаве, хлопы снова станут хлопами, тихими, покорными, как овечье стадо.
Так думал король после того, как канцлер Оссолинский изложил план похода. В самом деле, беспокоиться нечего. У него тысячи рейтаров, закованных в панцыри, двести пушек, двадцать тысяч первоклассной пехоты, пятьдесят тысяч гусар и драгун, сколько угодно оружия, ядер, пороха, пуль, – ей-богу, король не разделял опасений своего канцлера и своих воевод.
Сказать правду, он не любил войны, но если уж его так разгневали, если казак Хмель поднял на него чернь, то пусть огонь и меч падут на головы бунтовщиков!
Король вспоминает: пора в постель. Как истинный воин, он не спит в замке. В старинном парке, у фонтана, где застыл зачарованный круг каменных нимф, разбит королевский шатер.
Король поднимается. Воеводы встают. Пес Марс бежит впереди короля.
Только королевскому псу дозволяется такое нарушение этикета.
Сопровождаемый воеводами, король идет к своему шатру.
На дворе тихо, безветрено. В небе ясно светят звезды, клонится дышлом к востоку Чумацкий Воз <Чумацкий Воз – Созвездие Большой Медведицы.>. Ксендз Лентовский благословляет державный сон короля. Рослые, как дубы, швейцарцы в латах, личная охрана короля (им спокойнее, чем легкомысленной шляхте, можно доверить безопасность своей особы), раздвигают полы шатра. Король, вслед за Марсом, входит в шатер.
Швейцарцы опускают полы и замирают, неподвижно держа мушкеты наизготовку.
Вельможи возвращаются в замок.
Тихо в парке. Где-то тревожно крикнула сова. Короля раздевают два камердинера. Ему подают стакан лимонной воды для чистоты дыхания и хорошего сна, как предписано знаменитым лекарем-итальянцем. Король неторопливо выпивает воду, наблюдая, как укладывается спать Марс. Потом ложится в постель, укрываясь походным плащом, – что ж, надо привыкать к тяготам войны. Камердинеры, пятясь, покидают шатер.
Король засыпает. Ему снится Париж, Лувр... на цепи ведут Хмельницкого, играют трубы.
Оссолинский не спит в эту ночь, как и в предыдущую. Сидит, склонясь над столом. У него ломит в пояснице. Вести из Збаража не приходят уже вторую неделю. Может быть, Хмель уже взял Збараж? Может быть, он идет навстречу королевской армии? Все может быть... От Хмеля всего можно ожидать. Попадешь в ловушку и не выберешься...
Из Москвы посол Пражмовский прислал письмо. Московский царь отказался припугнуть бунтовщиков стрельцами, а на помощь Хмельницкому пришли донские казаки. Москва не выполнила Поляновский договор. А именно теперь – как уместно было бы, если б русские хотя бы подвели к рубежам тридцать – сорок тысяч стрельцов. Трудно было бы Хмелю итти вперед, то и дело озираясь; не воткнут ли ему нож в спину?
Фланговый удар Радзивилла не удался. Правда, Радзивилл рассеял отряд Кричевского, взял самого его в плен, но зато в тылу поднялась чернь. Вся чернь на Белой Руси восстала. Как теперь Радзивиллу итти на Киев, когда за спиной пожар?
Канцлер разворачивает письмо Радзивилла. Перечитывает вновь:
"С божьей помощью удалось нам разгромить армию Кричевского под Лоевым. Самого полковника Кричевского, тяжко раненного, взяли в плен. Я приказал лучшим лекарям не отходить от него, любой ценой поднять на ноги.
Проклятый схизматик точно онемел. Я приказал послать к нему попа, в надежде, что, исповедываясь, он разболтает много такого, что знает, – ведь он кум Хмеля. Но когда сказали проклятому схизматику, что к нему придет поп, он ответил: «Тут надо сорок попов, дайте лучше ведро холодной воды».
Кричевский издох, ваша милость. Двигаться дальше, на Киев, не могу. В тылу у меня ширится восстание. Во главе черни стали какие-то Макитра и Натальчич, у них универсалы Хмельницкого. Я назначил по пять тысяч злотых за головы этих разбойников. Пока не покончу с ними, вперед не пойду".
Канцлер отложил письмо. Оставалась одна надежда – хан. Но все-таки, сперва не мешает испытать фортуну. Может быть, на сей раз она порадует Речь Посполитую... Под знаменем короля теперь стоит немалое войско. Это не чернь с косами и палками. Первоклассная европейская армия. И все-таки...
Канцлер потер утомленные веки. Довольно сомнений! Только бы разгромить войско Хмельницкого, тогда он покажет сенаторам, где раки зимуют.
Воспоминание о сейме совсем расстроило канцлера. Решил посидеть в парке, подышать воздухом, – знал, что все равно до утра уже не заснет.
Сошел по лестнице на террасу. Сел в кресло, вытянул ноги, закрыл глаза.
Легкий ветерок гладил лицо. Недолгий, приятный отдых. Ночь. Пахнет липой.
Таинственно шелестит листва. Внизу, под террасой, послышались приглушенные голоса. Канцлер насторожился.
– Стась, а, Стась, – спросил кто-то высоким голосом, – на что нам та клятая война? А, Стась?
– Не болтай, – с неохотой отозвался чей-то бас.
– Верно, Стась, – не унимался высокий голос. – У меня дома ни гроша, хата от ветра валится, женка шесть дней на пана работает, дочь от чахотки померла. За что мне помирать, зачем на Украину войной итти? А, Стась?
– Отцепись!..
– Эх, Стась, – настойчиво продолжал высокий голос, – на Украине панов взашей выгнали... Хлопы как люди живут, а мы против хлопов воевать будем, чтобы шляхте в свои маетки вернуться... До дьябла та война, Стась!
– До дьябла та война! – согласился сердито Стась. – Может, и нам бы своих панов...
Канцлер дрожал от злости. Вот она, первоклассная армия! Быдло! Он перегнулся через перила и, не владея собой, закричал:
– Пся крев! Кто там языком болтает? Стража! Гей, стража!
Зашелестело в кустах, и снова стало тихо. Он быстро сошел вниз.
Прибежал караульный гусар с фонарем, освещал канцлеру дорогу. Пошарили в кустах. Никого! Только тяжелый мужицкий дух ударил канцлеру в холеные ноздри. Приложил к носу надушенный платок. Значит, тут были хлопы. Ему не почудилось.
Канцлер в тяжелом раздумьи возвращается во дворец. Он – человек здравого смысла. Он понимает: от подобных речей до такого поветрия, как на Украине, недалеко. Тем более нужно уничтожить это поветрие. Выжечь огнем хмель в хлопских головах. Канцлер ходит взад и вперед по длинной террасе.
Не может забыть тех, полных лютой ненависти, слов: «А может, и нам бы своих панов...»
«Нет! Не вам, – гневно думает канцлер. – Не вам и не внукам вашим, и не правнукам. Не хлопы будут править миром».
***
...Наутро канцлер беседовал с ксендзом Лентовским.
– Вы должны, отче, неотступно находиться при короле. Король все еще слишком легкомысленно относится к событиям. Он не понимает, чего может стоить такой бунт.
– Сын мой, – ксендз перебирал черные четки, – его святейшество папа прислал письмо королю. Высокие мысли внушает он его величеству. Я стараюсь о том, чтобы король проникся духом мести и понял значение и мудрость послания папы.
Оссолинский рассказал ксендзу о беседе двух жолнеров.
– Надо, – заключил он, – чтобы ксендзы читали проповеди по полкам.
Вразумить надо жолнеров, против каких схизматиков идем.
После ксендза канцлер принял воевод. Снова говорили о предстоящей битве. Подскарбий королевский Тышкевич предложил выдать еще один королевский указ о новой подати: с каждого дыма в селе и в городе по десять злотых до окончания войны. Тышкевич порадовал воевод: папский заем – двести тысяч талеров – был уже в дороге. Его ожидали в Варшаве со дня на день.
...После обеда король читал Овидия. С утра никого не принимал и теперь решил отдыхать – завтра надо выезжать в армию. Настроение у него было спокойное, мысли на диво ясны. Пес Марс дремал у ног короля.
Король потягивался в кресле. Поглядел в окно. Каменные нимфы на фонтане улыбнулись ему. Неплохо было бы, – подумал он, – устроить пир. Но уже шла война, и надо было жить по-спартански. При мысли об этом королевское лицо сделалось строгим. Он вздохнул. Увидал на столе ящик с шахматами. С кем бы развлечься? Позвать канцлера? Вспомнил: канцлер еще до завтрака доложил, что уезжает в армию. С кем сыграть? Ксендз Лентовский?
Нет. С ним всегда один разговор: папа да папа. Хотелось бы посмотреть, что сделал бы папа на его месте. Хмельницкий далеко шагает! Но довольно! Он подрежет крылья этому Хмелю. А тогда, возвратясь в Варшаву, соберет сейм.
Не станет просить денег у сенаторов, а просто велит им дать.
Королю-победителю никто не откажет. Победители не просят, а приказывают.
Шахматы снова привлекли взор короля. Он хлопнул в ладоши. Звякнули шпоры. В дверях вырос королевский адъютант ротмистр Бельский.
– Ты играешь в шахматы?
– Нет, ваше величество.
Король недовольно поджал губы. Адъютант растерялся. Действительно, это была большая неприятность, король мог рассердиться и отослать его в войско. И вдруг спасительная мысль осенила его:
– Есть один шляхтич, ваше величество, отменно играет в шахматы.
– Отменно? – переспросил король; адъютант почувствовал недовольство в голосе короля.
– Так мне кажется, ваше величество, – виновато проговорил адъютант, – а впрочем, я видел, что он иногда проигрывает...
– Зови его сюда, – милостиво разрешил король.
Адъютант исчез. Опрометью бросился вон из королевских апартаментов.
Где тот проклятый шляхтич, приехавший с письмом от его дяди? Бельский вбежал в свою комнату. Два жолнера играли в кости, расположившись на полу.
Адъютант ударил одного ногой в бок.
– Геть, до дьябла! Где пан Малюга?
– В саду у беседки видел их, ваша милость, – жолнер потирал рукой бок.
– Живей его сюда!
***
...И вот шляхтич Малюга играет с его величеством в шахматы. После третьего хода король уже был уверен в своей победе. Тикоцинский, заглянув в дверь, схватил Бельского за плечо.
– Кто этот человек? – грозно спросил он. – Откуда взялся? Как ты смел пустить?
– Не беспокойтесь, пан маршалок, то достойный шляхтич, бежал с Украины от хлопского бунта... Привез письмо от моего дяди, пана Бельского, и тысячу талеров. Пишет дядя, что, видно, сам не выберется из своего маетка, такое там творится...
– Да пропадай ваш дядя со своим маетком! Какое право вы имели пускать неизвестную особу к королю? – Тикоцинский осторожно приоткрыл дверь...
– Кто там? – недовольно поднял голову от шахматной доски король.
– Позволите, ваше величество? – осторожно начал Тикоцинский.
– Вы же видите, пан маршалок, я играю в шахматы. Вы не ослепли, пан маршалок?
Адъютант за спиной Тикоцинского от удовольствия хмыкнул: так ему и надо!
Тикоцинский осторожно закрыл дверь.
...Перед вечерней молитвой ксендзы в походных костелах читали проповеди.
– Идет, – говорили они, – многоглавый дракон, антихрист во образе схизматика Хмеля и лукавой черни. Святой папа призывает нас, верных сынов божьих, праведных католиков, стать на защиту веры нашей, вечной и нерушимой. Зверь и его полчища жгут костелы, жгут детей, насилуют женщин польских, пьют детскую кровь и едят, как гиены проклятые, человечье мясо.
– Папа призывает нас уничтожить того зверя и не дать моровой язве, идущей на землю Речи Посполитой, поглотить жизнь и кровь нашу. Так выступим против них с богом в сердце и верой в короля нашего. Огнем и мечом истребим их до третьего колена. Огнем и мечом!
Садилось солнце, обрызгав кровью поля и леса. Рдяно пылал небосвод. В напряженной тишине стояли на коленях тысячи жолнеров, и над их головами громогласно разносились слова:
– Огнем и мечом!
...Король в тот же вечер дал приказ маршалку Тикоцинскому: шляхтича Малюгу содержать иждивением королевской казны при дворе и чтобы в любой час дня и ночи тот шляхтич был под рукой. Так неожиданно разрешилась судьба шляхтича Малюги, который по воле случая оказался в знакомстве с адъютантом короля – Бельским.
Тикоцинский сразу не угомонился. Призвал к себе Малюгу и долго расспрашивал, кто он и откуда, и как очутился тут. Малюга охотно рассказал о себе. Больше всего о своих странствиях в Крыму и Туретчине. Даже заслушался его Тикоцинский. В конце концов, и ему это удобно: у короля есть теперь хороший партнер для игры в шахматы, и не придется разыскивать игроков в те часы и дни, когда пан канцлер перегружен делами.
Однако к шляхтичу Малюге маршалок приглядывался.
Слуге шляхтича три талера развязали язык. Что делает пан Малюга? То же, что делал в маетке пана Бельского: утром читает евангелие, пьет вино – две или три бутылки, не больше, играет сам с собой в шахматы, рассказывает о своих странствиях. Живет одиноко. Знакомых у него нет. Только один ротмистр, пан Бельский. Никуда не ходит и не ездит. Денег у пана Малюги не то чтобы мало, но и не много. А впрочем, кто знает?
Слуга пана Малюги не врал. Он всего лишь вторую неделю служил у этого пана, и все, что рассказал о нем за три талера, была чистая правда. Вскоре за более важными заботами маршалок короля Тикоцинский забыл о новой особе, появившейся при дворе.