VIII

31 июля русская армия целые сутки укреплялась на франкфуртских холмах.

На южных склонах Еврейской горы и Большого Шпица и вокруг всей Мельничной горы рыли окопы, насыпали батареи.

Мушкатеры, гренадеры, артиллеристы работали босиком, в одних штанах, сбросив не только кафтаны, но и камзолы. Вместо душных кожаных, с медными украшениями гренадерок одни по-бабьи повязали голову платком, другие, более сметливые, заранее взяли из обоза старые шляпы, а кто работал просто так, с непокрытой головой: грейся на солнышке, солдатская голова, может, в последний раз тебе на солнышке греться!

Красные и зеленые кафтаны и камзолы кучками лежали наверху, на горе, где среди фузей, поставленных в козлы, изнывали на солнцепеке часовые у полковые знамен, у казны, у пушек.

А те солдаты, которым уже минуло за пятьдесят, сидели на опушке франкфуртского леса, плели туры для песка и вспоминали далекое детство, как когда-то сиживали вот так же на пастьбе с огрызком косы и лыком.

Батареи насыпали на всех возвышенностях, но главные, многопушечные батареи были на правом крыле, на Еврейской горе, и в центре, на Большом Шпице Тут батареи насыпались по всем правилам. Апшеронский полк работал над большой батареей Шпицберга. Бригада Любомирского-пехотные полки Ростовский, Апшеронский и Псковский - занимала ретраншаменты слева от большой батареи Шпицберга, прикрывая ее.

Постройку большой батареи вел сам генерал Фермор. Следить за работами и указывать он оставил какого-то невзрачного, худощавого штаб-офицера.

Ильюха Огнев сразу узнал его - это был тот самый подполковник, который вчера видел, как Ильюха рубил рогаточные колья Солдаты в первую же минуту окрестили подполковника "быстрым": он делал все чрезвычайно быстро - ходил, говорил, указывал, где и как надо рыть.

Солдатам он полюбился.

Командир полка, как глыба, стоял где-то там, наверху, ленясь спуститься пониже, хорошо не видел, как и что делается, и только знал кричать да по-всегдашнему сулить палки и "сквозь строй", а сам норовил поскорее убраться в тенек. Этот же штаб-офицер, в расстегнутом камзоле, без галстука, с локтями, измазанными в глине, был тут, во рву. Говорил он с солдатами ласково, шутками, вместе с ними жарился на солнышке и вместе с ними пил из одного ведерка невкусную, пахнущую болотом, ржавую воду.

Ильюха Огнев работал в охотку. Работа была не та непривычная, постылая - "подвысь" да "скуси патрон",- а настоящая, деревенская, досконально Ильюхе знакомая - с лопатой.

Солнце приблизилось к полудню, когда апшеронцы, вместе с псковичами, ростовцами и артиллеристами, заканчивали половину главной батареи. Худощавый штаб-офицер сказал:

– Доведете до куртины, будем полдничать.

И сам поехал на Еврейскую гору, должно быть, к Фермору.

Поднажали, довели до куртины. Ротные, смотревшие за работой, увидев, что урок выполнен, подались понемногу наверх, к кустикам А солдаты, выравнивая и подчищая скаты, перекидывались словами:

– Вот толока у нас сегодня!

– На такую толоку много водки надо хозяину припасать!

– Больше чарки все равно не дадут, а то сдуреете, как при Цорндорфе.

– Душно, хоть бы дождик пошел.

– Не будет дождя - петухи вчера не пели…

– Кому ж и петь, коли шуваловские секретно всех петухов порезали, съязвил мушкатер.

– Да и вы, пехота-матушка, не поддадитесь! Тоже хороши куроеды! - не оставались в долгу артиллеристы.

– Сегодня один пел, ей-ей, пел, сам слышал - на часах стоял.

– А у вас рунд ходил? Может, ты во сне это слышал?

– Ребята, потише - едут.

Говор стих. Лопаты заработали усерднее. Офицеры, как воробьи с куста, посыпались вниз к солдатам.

К главной батарее приближалась группа всадников. Впереди ехал седенький главнокомандующий. Глаза у него были красные, невыспавшиеся старый человек, а долгий летний день на ногах.

Подъехали, остановились.

– Что ж, Вилим Вилимович, неплохо? - спросил Салтыков у Фермора, ехавшего рядом. - Половина штерншанца готова.

– Да, в таких поспешных условиях, конечно,- уклончиво ответил осторожный Фермор.

– Ну вот, Александр Васильевич, пусть работают так и дальше, обернулся Салтыков к худощавому подполковнику и поехал со свитой прочь.

Суворов остался у штерншанца.

– Ребята, давайте полдничать,- сказал он, спрыгивая с лошади.