ГЛАВА XII
ВЕРНОСТЬ

Преследуя отступающего врага, дивизионы полка Арсеньева шли через «Голубую линию», минуя развороченные укрепления, пересекая минные поля. Но вот и они остались позади. Наступило время, которого так жадно дожидался Арсеньев. Враг отходил по всему фронту, местами наши части опережали его. Не ожидая ликвидации заслонов и опорных пунктов, советские войска продвигались вперёд. Теперь снова все решал манёвр. Но уже не один, а целых три «корабля в степи» шли под Флагом миноносца.

Арсеньев направлял свои дивизионы по разным дорогам, пользуясь всякой возможностью «достать» залпом противника, чтобы облегчить продвижение пехоты. Когда путь преграждали многочисленные притоки Кубани, болота или сильные заслоны врага, Арсеньев обходил их, не боясь оторваться от пехотных частей.

На четвёртый день наступления полк оказался в небольшом хуторе Кеслерово. Арсеньев приказал остановиться. Батареи заняли огневые позиции. По сведениям армейской разведки, противник находился в соседнем хуторе Павловском, в направлении на станицу Варениковскую. Однако Арсеньев не решался без проверки дать залп по Павловскому. Там мог оказаться один из передовых пехотных батальонов. Начальник штаба хотел отправить в Павловский одну из дивизионных разведгрупп, но командир полка решил послать Земскова.

Вскоре Земсков возвратился в Кеслерово. Командир полка и командиры всех дивизионов ждали его в доме у дороги. Начальник разведки сообщил, что в Павловском нет ни наших, ни немецких частей. Дорога свободна, и полк может беспрепятственно двигаться вперёд. Противник, по мнению Земскова, находился западнее — в Ново-Георгиевском и севернее — в селенье Адагум. В направлении на Ново-Георгиевскую прошёл батальон пехоты на автомашинах. Земсков говорил с его командиром и обещал артиллерийскую поддержку, если пехота натолкнётся на упорную оборону.

Будаков долго изучал карту, сам измерил курвиметром протяжённость дорог и с сомнением покачал головой.

— Что вас затрудняет? — спросил Арсеньев.

— По-моему, не следует сюда соваться, — сказал Будаков, — немцы, находящиеся в Адагуме, могут нас контратаковать, а сзади все время слышится подозрительная стрельба. Вы, капитан Земсков, не имели никакого права обнадёживать командира пехотного батальона.

Арсеньеву не понравилась эта осторожность.

— Как ты полагаешь, Владимир Яковлевич? — спросил он.

Яновский посмотрел на Земскова:

— Ваше мнение? Много войск в Адагуме?

— Полагаю — немного, но, безусловно, есть танки. Если немцы захотят подбросить сюда ещё какие-нибудь силы, мы этого не увидим, так как они могут подойти не только по шоссе, но и с правого берега Кубани. Считаю, что нужно немедленно двигаться вперёд, пока свободен перекрёсток дорог на Адагум и на Варениковскую. Даже если нам попытаются перерезать дорогу, мы сможем прорваться на Ново-Георгиевскую, а там, как я уже говорил, наша мотопехота.

Яновский поддержал Земскова, что же касается Арсеньева, то он ещё раньше принял решение.

— Капитан Ермольченко!

— Слушаю вас, товарищ капитан второго ранга.

— Высылайте вперёд вашу разведку и двигайтесь полным ходом на Ново-Георгиевскую. Сейчас шестнадцать сорок пять. В семнадцать тридцать, не позже — залп! Установите связь с командиром батальона, о котором докладывал Земсков. Действуйте сообразно обстановке. Через полчаса я с двумя дивизионами выйду следом за вами.

Ермольченко попрощался и отправился к своим машинам. Стоя у окна, Арсеньев и Яновский смотрели, как машины вытягиваются в колонну на шоссе. Несмотря на утомительные ночные марши, вид у бойцов был бодрый и весёлый.

— Ты не считаешь, что мне следует поехать с дивизионом? — спросил Яновский.

— Только сейчас хотел тебе предложить, Владимир Яковлевич. Ермольченко — горячая голова, вроде Николаева. Твоё присутствие будет очень полезно. Ты чего улыбаешься?

— Нравится мне, Сергей Петрович, смотреть, как выходят на задание наши машины. Скоро будем с тобой у Керченского пролива, а дальше — Крым. Может, Октябрьские будем праздновать в твоём Севастополе!

Арсеньев смотрел вперёд на дорогу, теряющуюся в степи.

— Севастополь — это хорошо, — сказал он. — Я дальше вижу…

— Что?

— Вижу, как идут наши машины по Украине. Наверно, на Днепре будут жестокие бои. А может, пошлют нас совсем на другой фронт, но это все равно. Ты знаешь, Владимир Яковлевич, о чем я думал иногда, когда было очень тяжело? Я представлял парад на Красной площади после победы. Проходят лучшие части, особо отличившиеся в эту войну, и среди них — наш морской полк. Боевые машины без чехлов, со снарядами на спарках, вступают на площадь. Неподкрашенные, какие есть, с вмятинами от осколков. На головной машине развевается наш флаг. Идём мимо Исторического музея, приближаемся к Мавзолею, а впереди — Василий Блаженный — витые разноцветные купола. Мы с тобой сидим в кабинах боевых машин, а на трибунах у кремлёвской стены — полно народу. Знамёна, цветы. Много цветов. И почему-то мне представляется: в тот момент, когда мы будем проходить мимо Мавзолея, оркестр заиграет знаешь что? «Варяга»! В память всех тех, кто не дошёл до кремлёвской стены…

Никогда не слыхал Яновский от Арсеньева таких слов. Вот, кажется, знаешь человека, как самого себя, и кто мог подумать, что мрачный, холодный Арсеньев хранит в своей ожесточённой душе эту мечту?

Дивизион Ермольченко уже вышел на дорогу. Яновский надел фуражку, протянул руку Арсеньеву:

— Я пошёл, Сергей Петрович. Ты очень хорошо сказал сейчас. Я тоже верю в это. Пройдут наши машины по Красной площади под Флагом миноносца, а пока пройдём по дороге на Ново-Георгиевскую.

Яновский уехал с дивизионом капитана Ермольченко. Улеглась на дороге пыль. А спустя полчаса в том же направлении вышли два других дивизиона и штаб полка.

В Павловском было тихо. Небольшой хутор, окружённый садами, напоминал те кубанские хутора, которых так много было на пути моряков от Армавира до Майкопа. Косые лучи пробивались сквозь зелень садов, выхватывая то яблоко, то ветвь чернослива, то сочную жёлтую грушу среди тёмных запылённых листьев. Белые аккуратные хатки, разбросанные без всякого порядка, сбегали к речке, через которую были перекинуты две доски с шаткими перилами. Под мостиком оживлённо беседовали гуси. Кривая верба отражалась в спокойной воде, а на вербе, над ручьём, сидел рыболов лет пяти, без штанов, с сачком на длинной рукоятке.

Машины управления полка остановились у самой воды. Рыболов покинул свою позицию, вошёл в воду, доходившую ему в самом глубоком месте до пупа, и уставился на машины.

— Симпатичная речушка! — сказал один из связистов. — Интересно, как она называется. Наверно, Павловка.

— И вовсе не Павловка, а Михайловка! — уверенно заявила Людмила. — Она начинается у станицы Михайловской.

— А ты откуда знаешь, лохматая? — удивился Косотруб.

— Так это ж мои родные места. Я сама родом из Варениковской, а сюда приезжала к тётке чуть ли не каждое лето. Хочешь покажу запруду? Можно купаться! А то пойдём в колхозный сад. Там сливы — во какие! — она сложила ладони лодочкой, показывая, какие большие сливы растут в колхозном саду.

Журавлёв расхохотался:

— Ребята, Людмила арбузы со сливами спутала! Хватит травить-то! Веди в твой сад.

В саду уже разместились боевые машины первого дивизиона. Шацкий снял Флаг миноносца, укреплённый на машине Дручкова, аккуратно уложил его в чехол и спрятал в железный ящик, специально приделанный сзади кабины. Косотруб попробовал сливы. Они действительно были очень большие, но ещё совсем зеленые.

— Так пошли к твоей тётке, значит? — он вопросительно посмотрел на Людмилу. — Может, самогончиком угостит?

Девушка замахала руками:

— Что ты, что ты! Не дай бог! Тётка умерла ещё до войны.

— Ну, тогда я сам пойду знакомиться с местным населением. Здесь есть люди, кроме твоей тётки, царство ей небесное! — Он сбил на затылок свою бескозырку и направился в ближайшую хату.

Никто не умел заводить знакомства так быстро, как Валерка. Минут через пятнадцать из раскрытого окна донеслись звуки гитары. Людмила поманила рукой проходившего мимо Сомина:

— Слышал? «Колокольчики-бубенчики…» Вот проныра! Пойдём посмотрим!

Здоровенный овчар бесновался у крыльца. Он кидался вперёд, вставал на задние лапы, до отказа натягивая цепь. Клочья пены падали из чёрной пасти.

— Солидная собачка! — уважительно отметил Сомин.

Людмила пошла прямо на овчарку:

— Трезорка, Барбос, Полкан! Как тебя? Ну! Лежать, говорят!

К удивлению Сомина, пёс успокоился, погасил глаза и уселся, вывалив толстый язык.

— Ну, вот так, молодец! — Людмила победоносно взглянула на Сомина: — На меня ни одна собака не бросится!

Они подошли к низкому окну и увидели, что Косотруб сидит на лавочке между двумя молоденькими девушками. В руках у Валерки была щегольская чёрная гитара с перламутровыми инкрустациями. На столе стояли закуска и графинчик. У печки возилась рослая пожилая женщина с двумя нитками крупных кораллов, оправленных в серебро, на тёмной шее.

— Прошу к нашему шалашу! — крикнул Валерка. — Мамаша, можно зайти моим корешам?

Когда они вошли, Косотруб тут же принялся всех знакомить, как будто хозяева были его старыми друзьями.

— Вот это — мамаша — Гавриловна. Сама — солдатская жёнка и к тому же большой спец по части холодца и сливянки. А это — лейтенант Сомин. Ещё вчера говорил мне: «Как бы, Валерий Васильевич, выпить нам сливяночки, только где её взять?»

— Не слушайте его, хозяюшка! — Сомин пожал протянутую лопаточкой жёсткую руку женщины.

— То есть как не слушайте? Иди сюда, Людмила!

— Ладно, без тебя познакомлюсь! Девушки, я сама здешняя, Шубина из Варениковской.

— Уж не того ли Шубина, что перед войной горел?

— Так то — мой дядя! — обрадовалась Людмила. — Я, конечно, тогда в станице не была…

— Отставить воспоминания! — скомандовал Валерка. — Иди, Володя, с девушками познакомлю. Ирина и Полина. Одна из них — будущая моя невеста. Какая — не скажу. Военная тайна!

Болтовня Косотруба продолжалась бы и дольше, если бы на северной окраине хутора не начали рваться снаряды. За окном раздался оглушительный выкрик Бодрова:

— Боевая тревога!

Сомин поставил на стол рюмку со знаменитой сливянкой, Валерка же поспешил выпить свою. Он повесил на гвоздик гитару:

— Мировой инструмент! Первый раз держу такую в руках. Вы извините, Гавриловна, нас зовут!

Хозяйка стояла ни жива ни мертва. Девушки прижались друг к другу. Трое гостей побежали к речке, где разместилось управление полка. Людмила не отставала от мужчин. Когда они добежали до Михайловки, прогремел залп.

Командир полка был готов ко всяким неожиданностям. Он выставил на окраине, у дороги, две боевые установки и выслал во все стороны небольшие группы автоматчиков. Одна из них, во главе с Клычковым, заметила танки в рощице по дороге на Адагум. Противник тоже увидел наших бойцов. Их обстреляли из пулемёта, затем на дорогу вышел танк, который начал вести огонь из пушки по хутору. Капитан Сотник не стал дожидаться приказаний командира полка. Две боевые машины дали залп по роще. Арсеньев в это время спал, сидя за столом, уронив голову на карту. Хозяйка дома — хромая старуха — прикрыла ставни, чтобы солнце не беспокоило спящего. Подобно большинству военных людей, Арсеньев умел переходить мгновенно от самого глубокого сна — к действию. Как только раздался залп, он вскочил и выбежал на улицу. Земсков стоял на крыше соседнего дома.

— Товарищ капитан второго ранга! — крикнул он. — По дороге из Адагума — танки. Хотят перерезать шоссе на Ново-Георгиевскую. Две машины заходят нам в тыл.

Арсеньев принял решение: немедленно прорываться на Ново-Георгиевскую.

Одна из батарей второго дивизиона вышла на южную окраину, чтобы уничтожить танки, заходящие в тыл. Другая батарея должна была очистить дорогу вперёд. Николаев тоже хотел вывести свой дивизион, но Арсеньев приказал ему приготовиться к залпу из хутора на тот случай, если батарея, высланная на север, вынуждена будет отойти.

«Виллис» командира полка с разгона взял высотку на северной окраине. Отсюда хорошо была видна вся картина начинающегося боя. Земсков со своими разведчиками уже находился здесь. Командир дивизиона Сотник сам наводил буссоль.

— Как дела? — спросил Арсеньев, выходя из машины.

Залитая солнцем дорога на Адагум пересекалась под прямым углом с главным шоссе, обсаженным тополями. Их длинные тени, как стрелы, указывали в сторону Ново-Георгиевской.

После первого залпа танки ушли в рощу и оттуда снова начали вести огонь.

«Сейчас сожгу всю эту рощу — и делу конец!» — подумал командир полка. Он вытянул вперёд руку, чтобы на глаз определить расстояние до рощи, но противник уже заметил «виллис» и группу людей на вершине холма. Снаряд из танковой пушки разорвался в двадцати шагах от Арсеньева. Он обернулся к стоявшему рядом Сотнику:

— Два залпа по роще, и полный вперёд! Начальник штаба, вывести первый дивизион побатарейно на шоссе!

Божья коровка опустилась на руку командира полка. Он легонько подул на неё, как делал ещё мальчишкой. Красная капелька выставила крылышки и улетела. Арсеньев достал папиросу. Зажигалка не работала. Видно, вышел весь бензин.

— У кого есть огонь?

Сотник, не оборачиваясь, протянул спички. Он только что подготовил данные для залпа, записал прицел и буссоль.

— Товарищ капитан второго ранга! — Земсков подал бинокль командиру полка: — Посмотрите, на дороге от Ново-Георгиевской — пыль.

Несколько снарядов разорвались на высотке.

— Неосторожно кидают, — заметил Косотруб, — так можно глаз выбить!

Арсеньев усмехнулся, отбросил носком сапога горячий осколок, подкатившийся к его ногам. Сотник аккуратно сдул пыль с угломерного круга буссоли.

— Пойдёмте отсюда, Сергей Петрович, — сказал Будаков.

— Подождите! — Арсеньев зажал папиросу в углу рта и поднёс к глазам бинокль: — Земсков!

— Слушаю вас, товарищ капитан второго ранга.

— Возьмите «виллис», поезжайте на южную окраину. Там подозрительная тишина. Как только уничтожим эти танки, я поеду вперёд с дивизионом Сотника.

— Есть!