Вечером прощались с убитыми. Яновский пришёл в третий дивизион вместе с Соминым. Трое офицеров и пять бойцов лежали рядом на траве, засыпанной комьями земли. Лица убитых в полутьме казались похожими одно на другое. Ермольченко, которого легко было даже сейчас отличить от моряков по его армейской фуражке, выстроил дивизион.

— Вы что-нибудь скажете? — спросил он Яновского.

Яновский сказал всего два слова:

— Прощайте, товарищи.

Тела положили в кузов полуторки. Их решено было похоронить в лесу. Это поручили Сомину, так как ночью его орудиям вряд ли придётся действовать.

Двое живых — Писарчук и Куркин — сели рядом с мёртвыми. Машина тронулась. Яновский выстрелил из пистолета, и третий дивизион из всех своих установок прицельным залпом по врагу салютовал памяти погибших.

Проехав через Крымскую, мимо разбитого консервного завода, выбрались на шоссе. В полнейшей темноте доехали до поворота на просёлок к лесу, где оставались полковые тылы. Здесь машину Сомина остановил верховой с красным фонариком. Другой всадник подъехал к кабине. Его небольшая лошадь все время мотала головой. В стороне, у грузовика, стоящего на обочине, виднелись силуэты ещё нескольких человек.

— Куда путь держишь? — спросил верховой, наклоняясь к окну.

— В лес. Хоронить убитых, — угрюмо ответил Сомин.

— Из какой части?

— А сами вы из какой? Дайте дорогу!

Всадник наклонился ещё ниже:

— Не узнаешь? А ну, взгляни!

В глаза Сомина ударил свет карманного фонаря. Потом жёлтое пятно скользнуло по шее лошади, вверх по шинели, задержалось на морщинистом, бритом лице немолодого уже человека и погасло. Этого человека, предпочитавшего свою лохматую лошадку автомобилю, действительно знали все. И как это Сомин сразу не узнал хрипловатый голос генерала Поливанова?

— Простите, товарищ генерал! — Он выскочил из машины и доложил: — Лейтенант Сомин из гвардейского полка моряков. Командира дивизиона везу, Пономарёва, и ещё семь человек офицеров и матросов, — потом добавил совсем тихо: — Обидно очень, товарищ генерал, вместе сидели, в одном окопе.

Поливанов заглянул в кузов:

— Знаю Пономарёва. Верно говоришь, обидно. Ещё немало здесь положим народу, а голубую ленточку прорвём! Прорвём, лейтенант?

— Прорвём, товарищ генерал! — убеждённо ответил Сомин. — Обязаны прорвать.

Генерал тронул лошадь:

— Поезжай! На обратном пути захватишь вот этих медиков, — он указал на тёмные фигуры, стоящие на краю дороги, — машина у них отказала. До утра не починить.

К приезду Сомина в полковые тылы могила была уже вырыта, так как Яновский заблаговременно отдал приказание по радио Ропаку. В лесу под его командованием оставалось человек сорок — шофёры боепитания, слесари, бойцы, обслуживающие продсклад, зарядную станцию, камбуз.

Мертвенно-голубой свет падал узкими лучами из затемнённых фар, освещая могилу и людей, выстроившихся рядом. На левом фланге стояла Людмила с карабином у ноги.

Сомин подал команду. Прогремели прощальные залпы. Комья земли застучали по крышкам снарядных ящиков. Под этот стук Ропак сказал слесарю из летучки:

— Зайдёшь утром. Я дам чертёжик. Надо вырезать из гильзы большой якорь со звездой.

Попрощавшись с Ропаком, Сомин устало опустился на сиденье машины. К дверке кабины подошла Людмила.

— Как там? — спросила она.

— Сама видишь — трудно, открытая местность.

— А я здесь сижу, как крольчиха, когда люди воюют! Возьми меня, Володька…

Сомин махнул рукой:

— Ты все такая же — ни дисциплины, ни порядка. А кто здесь будет сидеть на рации?

— Так нас же двое! Я и Нурьев лопоухий. Ничего ему не сделается — один подежурит.

— Нельзя. Будь здорова, Люда.

Не успела машина тронуться, как Людмила ухватилась за задний борт. Куркин услужливо втащил её в кузов.

— Вот так-то лучше! — проворчала Людмила.

— Лейтенант же запретил тебя брать! — недовольно проговорил Писарчук. — Будет и тебе и нам.

— Молчи, тюфяк! Испугалась я твоего лейтенанта. Повесили две звёздочки — загордился!

Она уселась спиной к кабине, очень довольная своей находчивостью.

У выезда с просёлка на шоссе все ещё стояли рядом со своей машиной медики, о которых говорил генерал. Сомин велел шофёру затормозить.

— Это вас приказал захватить Поливанов?

— Нас, нас! — затарахтела коротенькая толстушка. Лица её в темноте не было видно, но Сомин решил, что она — круглолицая и курносая.

— Долго же вы ездили, — продолжала толстушка, — можно съездить на тот свет и обратно.

Она, конечно, не могла знать, что Сомин только что похоронил товарищей. Безобидная шутка разозлила его. Он грубо оборвал девушку:

— Хватит болтать! Полезайте в кузов!

— Болтать! Полезайте! — передразнила она. — Вы бы доктору место уступили в кабине, как женщине хотя бы…

Сомин молча вылез из кабины и, обойдя машину спереди, помог толстушке взобраться в кузов. В кабину кто-то сел. Сомин тоже влез наверх, и они поехали.

— Постой! — воскликнул Сомин. — Вас же было двое! Одна в кабине, а почему здесь опять двое?

Людмила не могла удержаться от смеха. Он немедленно узнал её по голосу.

— Ну, это уже черт знает что! Нашла время дурачиться! — Ударом кулака по кабине Сомин остановил машину. — Вылезай! Пойдёшь назад пешком!

Сначала она попыталась спорить, потом вдруг смирилась.

— Прости, Володя. Я сейчас слезу, — она выскочила из кузова.

Произошла секундная задержка. Хлопнула дверца кабины, и машина покатилась, подпрыгивая на рытвинах. Ехали не быстро, так как теперь тьма была такая, что только фронтовой шофёр особым непостижимым чутьём, свойственным этим людям, мог разбирать дорогу. Проехали Крымскую. Вдали временами вспыхивали отблески стреляющих орудий. Машина поравнялась с глинобитным сараем, белевшим во мраке, и остановилась. Сомин знал, что здесь находится ПМП — передовой медицинский пункт. Женщина, сидевшая в кабине, вышла. Выпрыгнула из кузова толстушка. Сомин не стал пересаживаться в кабину, так как до огневых позиций полка оставалось не более километра. Шофёр сворачивал самокрутку, чтобы затянуться разочка два. Он знал, что на передовой курить ему не придётся. Женщины тем временем отошли уже довольно далеко. Из темноты раздался голос толстушки:

— Эй, сердитый лейтенант! Как тебя звать-то? Может, придётся встретиться.

Машинально Сомин назвал свою фамилию.

Скоро доехали до полкового КП. Надо было доложить Яновскому о выполнении печального поручения. В кабине оставалась полевая сумка. Сомин открыл дверку, чтобы взять её, и увидел, что рядом с шофёром сидит женщина.

— Не сердись, Володя, — сказала она, — я сама доложу кому хочешь, что приехала самовольно.

— Людмила! Как ты сюда попала? Черт, а не девка! — Он накинулся на шофёра: — Вы что, дурачить меня вздумали!

Тот был искренне удивлён:

— Она же сказала, что вы послали её в кабину. Так притиснули меня вдвоём, что насилу управлял. Хорошо, что обе бабы не дуже толстые!

Сомин плюнул и пошёл на командный пункт.