ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Получив на Дону весточку от Богдана, что он выступил к Казикерменю с четырьмя тысячами отборного войска, донцы стали торопиться.
С верхних и нижних земельных юртов казаки потащили на Дон свои струги, чайки и легкие, как скорлупа, дощаники. Весь Дон покрылся походными суденышками.
Походный атаман Иван Каторжный стоял на берегу, покручивая усы. Принарядился он настоящим султаном: чалма белая, а на чалме поблескивает перламутром полумесяц. Штаны широкие – турецкие; ремень широкий украшен блестящими каменьями. Сабля на поясе кривая. Рубаха красная – персидских тканей. Белый халат, сандалии красные. Под левым ухом сверкает полумесяцем золотая серьга.
Высокий, стройный атаман стоял в кругу других, по его левую руку – Михаил Татаринов. Он нарядился совсем Джан-бек Гиреем: татарский золотой халат, татарский малахай, татарские штаны, татарские сапоги, в руках плетка. Из-под халата свисает сабля. Глаза раскосые у Михаила, брови мохнатые, срослись скулы большие и лоб крутой – ни дать ни взять татарин!
С правой руки Ивана Каторжного стоял задумчивый атаман Старой.
– Тебе, – сказал Старой Татаринову, – счастье пытать в Крыму. Пойдешь к Молочным Водам, а там, видно, махнешь в Бахчисарай. Что делать там, ты ведаешь.
Татаринов ответил:
– Ведаю: отобрать полоняников в Чуфут-кале, погромить все балаклейские места, спалить Карасубазар, дойти до Крыма Старого и, пройдя горы, всем войском нагрянуть на дворцы Джан-бек Гирея.
– А тебе, Иван, – по-дружески сказал Старой, – вести все войско на Царьград. Пойдем назад – Кафу турецкую потревожим. Но про то еще с Богданом потолкуем. Кафа – знатный город!
– Дело!.. А главное – Азов бы миновать, – ответил Каторжный.
Турки воздвигали в Кафе роскошные дворцы, богатые мечети с минаретами, просторные мраморные бани. И стала греческая Кафа называться: Крым-Стамбул, Кучук-Стамбул, то есть Малым Стамбулом.
– Кучук-Стамбул погромим непременно, – сказал Старой. – Там добудем много оружия и наших людей вызволим. Наших людей немало и в Крым-Стамбуле.
– Дело! Мы досягнем Стамбула малого, а ты, Иван, громи Стамбул большой! – смеясь, ответил атаман Татаринов.
Сзади атаманов стояли: Левка Карпов, Афонька Борода, яицкий есаул Иван Поленов, есаул Федор Порошин, Епифан Радилов, дьяк Григорий Нечаев и старик седоусый Михаил Черкашенин.
Черкашенин, прикрыв ладонями острые глаза, глядел на солнце. Это был могучий дед! Видал он много на своем веку, в морщинах все лицо, а кровь казачья еще кипит. Черкашенин был грозой турок. Брал дань с турецкого паши, ходил на море и знал пути по звездам. Донское войско слушалось его во всем. Первая грамота царя Ивана Грозного пришла ему.
– И теперь надежда войска на тебя, – обратился к нему Старой. – Ты поведешь, старик, по звездам наше войско.
Усеянный стругами Дон готовился поднять двенадцать тысяч войска.
Внизу, на стругах запели в честь славного казака:
Ой ты, батюшка, ты донской атаманушка,
Миша, сын Черкашенина!
Как у нас было на море:
Не черным зачернелося, не белым забелелося, —
Зачернелись на море турецкие корабли,
Забелелись на море белые паруса…
Как возговорит Миша, сын Черкашенина:
«Ой вы, братцы казаченьки!
Садитеся вы в легкие лодочки,
Берите вы бабаечки дубовые,
Догоняйте вы корабли турецкие,
Вы снимайте с турок головы бритые,
Забирайте у них злато, серебро,
Забирайте ж вы и невольников –
Возвертайте их на святую Русь!»
Черкашенин опустил руку, расправил седую бороду и стал наставлять казаков:
– Вы, детки мои, ружья рассолом облейте, чтоб они не блестели на солнышке и глаз турецкий раньше времени не замечал их.
– Ружьишки не блестят, – ответил походный атаман Иван Каторжный.
– И ножны пусть не блестят.
– И сабли не блестят.
– Одежду, детки мои, надевайте самую худшую, чтоб турки не зарились на нее и зипунов наших не стали грабить…
– А хуже и нельзя, – сказал Старой. – Оделись всяк по-всякому: кто – в зипунишку-рвань, кто – под султана, а Миша – под татарина; тот турком стал, тот персиянином; кто греком, кто булгарином.
Дед Черкашенин, прищурив глаз, сказал:
– Отплыть бы к вечеру. Благослови, господь! Велика, Ванька, всем казакам садиться в струги. Азов к утру оставим за спиной. Продраться бы нам через цепи…
Суда обвили пучками тростника: тростник – защита при ружейной пальбе, из-за него шаткость малая, когда пойдет волна. Положили мачты короткие да паруса: при попутном ветре пригодятся. На каждой лодке – сорок весел; а лодок – сотни три! Таких походов еще не бывало.
– Гляди, дидусь! Не побили б нас под крепостью. Мудрость твоя нам дорога и надобна! – произнес Старой.
– Не бойсь, сынок! – сказал дед. – Азов минуем, а в море – дома!
…Острые в носу и в корне, с двумя рулями да с загребными веслами, быстрые лодки сновали по Дону возле Черкасска. Заждались все приказа атаманского. Бочонки с водой, просо, рыбу, мясо и сухари – всё положили. Вынесли икону Николая-чудотворца. Прощальный ковш вина и меду выпили и огляделись. Войска – великая ватага! Все – старые да малые, которые оставались на Дону стеречь добро и юрты, – пришли на берег.
Осип Петров поднес ковш прощальный Старому, затем Ивану Каторжному, Михаилу Татаринову да деду Черкашенину. «Дорожку сгладил» и пожелал добычи на море. Еще поднес. Дед отказался пить – и атаманы не стали больше пить.
– Пора трогаться! – сказал дед Черкашенин.
– Ну, в добрый час! В добрый путь! – закричали старики.
Белый бунчук водрузили на струге Каторжного. «Хвост бобылев» держал Старой. Пернач и булаву оставили Науму Васильеву в Черкасске. Расселись по местам, за весла взялись, притихли.
– Весла – до горы! – скомандовал походный с кручи. Лес вырос на воде.
– Прощай, Татаринов! – сказал Старой. – Даст бог, мы свидимся! – Обнялись.
– Прощай, дидусь! Прощайте, все!
– Поберегите свои головы, – сказал Татаринову походный атаман Иван Каторжный. – Привезите на Дон башку Джан-бек Гирея.
– Ладно! – ответил Мишка. – А ты доставь на Дон султана голову.
Старой нагнулся, сказал Татаринову тихо:
– Будь мне другом по гроб: добудь Фатьму.
Татаринов ответил:
– Жива – добуду… Вызволю из неволи и Варвару.
– Э-гей! Казаки! Весла на во-о-ду! – пронесся над челнами густой голос Ивана Каторжного. – Весла на во-о-ду!
Седоволосого деда Михаила Черкашенина повели в атаманский струг под руки. Вели его дети, старики, казаки славные и бывалые. Он шел медленно и все поглядывал на небо.
– Греби живее! – приказал дед. – Гей, песни пойте! Аль забыли старину?!
– Ты прости, ты прощай, наш тихий Дон Иванович! —
запели в стругах и поплыли, махая шапками провожавшим.
Татаринов сел на коня. Предводимая им отборная ватага в пятьсот казаков рванулась берегом, направляясь к Крыму.
