Когда Андрей Перепечкин и Сандро Турабелидзе убили конвоира, который гнал их и Никодима Космача на работу, они повернули в поле и дальше пошли глухими, бездорожными местами. Идти было трудно. Порывистый ветер валил с ног голодных, обессиленных людей. Слабость разливалась по телу, в глазах вертелись зеленые круги.

Ноги у Андрея так окоченели, что он их уже не чувствовал. Грязные, заскорузлые портянки, рваные башмаки с крагами, которые кинул ему в лицо гитлеровец, отобравший у него в лагере сапоги, — где тут быть теплу? Нестерпимо холодно было в летних штанах, латанных-перелатанных, не грела и поношенная фуфайка. Два его попутчика одеты были не лучше. Все они опустили края выцветших пилоток, натянули их на уши. Они не знали, куда девать свои руки: то засовывали их в карманы, то грели за пазухой, то прятали в рукава. Измученные, опухшие от холода и голода, они шли напрямик через заросли кустарника, обходя деревни.

— Ноги задубели, нет сил идти. Что будет, то будет, давайте завернем в деревню. Только бы отогреться, поесть. За тепло и кусок хлеба все отдам, — дрожа, умоляюще произнес Никодим Космач.

— Ах, шени чириме! Зачем в деревню? Там фашист, полицай. Я обратно в лагерь не хочу, — почерневшими губами шептал Сандро, едва передвигая ноги, на которых были одни тряпки, обмотанные телефонным проводом.

— Потерпи, дядька Никодим. Проберемся в дальние села, где фашистов нет, обогреемся, подкрепимся и дальше. А пока и в самом деле не мешало бы немножко отдохнуть. Давайте вон туда, в затишек, — показал Андрей в сторону густого ельника.

Они остановились, с минуту постояли молча. Потом, взглянув на Никодима, Андрей сказал:

— Ты в лагере начал было рассказывать о себе… ну, как попал к фашистам… да так и не кончил: на работу погнали.

Андрею хотелось дослушать рассказ Никодима. Он должен был составить себе более ясное представление о человеке, который идет сейчас рядом с ним. Каково прошлое этого человека? Что у него на душе? Можно ли на него положиться в трудную минуту? Все эти вопросы задавал себе Андрей и не только сейчас, но всякий раз, когда сталкивался с новым человеком, судьба которого скрещивалась с его судьбой.

— Так ты кончай, — попросил Андрей. — Расскажи, пока стоим.

— Не больно-то охота разговаривать. От холода свело всего.

— А ты коротко.

— Бр-р… На чем же это я тогда остановился? С голодухи память стала, что дырявый мешок, — ничего не держится.

— А ты дырку зашей либо заткни, — сказал Сандро и ухмыльнулся.

— Еще шутит. Грех смеяться.

— Ты не злись, рассказывай… Кончил на том, как послали тебя на какой-то там километр.

— Вот-вот… Ну, прибыл я на пост… Бр-р… Встречаю и провожаю поезда. Изредка обозы или колонны солдат пропускаю через переезд. А то все больше в будке у себя сижу. А фронт недалеко. Грохочет… Ах, черт бы побрал этот ветер! — воскликнул Никодим, растирая рукой щеку.

— Становись поближе… Вот тут возле нас, здесь тише.

— И то правда, — заметил Никодим и стал возле пушистой молодой ели. — Так, значит, грохотало. День, два. Потом налетели самолеты. Я как раз обоз военный пропускал через переезд. Вот тут и началось. Каша. Хорошо, что я под откосом в яме спрятался, а то было бы! Ну, поднялся, когда затихло. Кто из обоза уцелел — уехали. Дорога разбита. Телефон, как назло, испортился — позвонить не могу. Ждал почти до вечера — ни поездов, ни ремонтников. А тут слышу, стреляют со всех сторон… И так мне тяжело стало. Думаю: сколько пришлось перенести… после того как из военкомата был направлен на эти дорожные работы… А сколько, думаю, еще продлится это лихолетье. И вот решать надо: то ли оставаться на посту, у будки, то ли идти к начальству на станцию. Пока раздумывал — фашисты из лесу. На мотоциклах. Я — в кусты, они — по мне стрелять. Настигли и начали бить. А потом погнали в лагерь.

— Та-ак… — задумчиво произнес Андрей и, взглянув на Никодима, спросил: — А теперь что ты думаешь? Куда направиться?

— О… теперь мне не страшно… Под ногами ведь калиновская земля, родная… Идемте скорей…

— Идем, — согласился Андрей и, подумав о неизвестности, ожидающей их впереди, захотел узнать насчет этого мнение Никодима. — А скажи, ты ведь человек пожилой, должно быть опытный, — посоветуй, что нам делать, куда податься.

— Пристанище найти можно, — после короткого молчания ответил Никодим, выходя из-за елки. — Надо баб поискать… солдаток или вдов. И в примы к ним идти или работниками. Таким бабам нужны мужские руки…

— А кто за нас, Никодим, воевать будет? — сурово остановил его Сандро, гневно блеснув круглыми серо-карими глазами.

— Гм, кто… Воюй… Так чего ж вы просите совета? Что вы ко мне с уловками?

— А к партизанам, Никодим, ты не хочешь идти? — переглянувшись с Сандро, спросил Андрей. — Они непременно должны здесь быть. Писали ведь в газетах…

— Писали… Только пойди найди этих партизан. Долгая песня. Пока у меня другая забота. Вот в животе бурчит, переворачивается все. Давайте пойдем поскорее. Тут недалеко деревня, Нива называется. Может, на часок заскочили бы.

Дальше они шли молча. Начался лес, густой, с твердым грунтом. Среди деревьев было тише.

Они переходили лесную дорогу и вдруг в сторонке, возле кучи дров, увидели запряженную в телегу лошадь. Пожилая женщина и девочка выбирали поленья получше, укладывали их на воз. Они так занялись своим делом, что ничего не видели вокруг. Андрей первым подошел к ним и поздоровался. Женщина и девочка испуганно выпрямились, удивленно уставились на трех оборванных, худых незнакомцев.

— Видно, из плена? — спросила женщина, когда пришла в себя. — Боже мой, что с вами сделали…

— Не удивляйтесь, мамаша, — улыбнувшись, ответил Андрей. — Бывают экземпляры и похлеще, чем мы.

— В вашей деревне тихо? Нет гитлеровцев? — поинтересовался Сандро.

— Нет. А вот наши, люди говорят, были сегодня в Выгарах. Есть тут такая деревня.

— Какие наши? Кто?

— Откуда мне знать? Говорили, что наши, — переглянувшись с дочкой, вдруг почему-то неуверенно проговорила женщина. — Если надо, сами сходите, узнайте.

— Ага, так, так… — шепнул Андрей, обдумывая и прикидывая что-то. — А вы откуда?

— Из Нивы.

— Хорошо. Давайте, хлопцы, поможем мамаше — и с нею в деревню. Может, там узнаем больше.

Наложили воз дров, увязали, помогли коню вытащить его на дорогу.

— Выбрались в лес — набедовались. Гуж лопнул — еле с ним справились, — говорила женщина, поправляя черные с редкой сединой волосы, выбившиеся из-под платка на смуглый морщинистый лоб.

— А где… не знаю, как тебя величать… твой хозяин? — спросил Никодим, разглаживая пальцами русые усы.

— Зовут Авгиньей. Мужа нет, помер.

— А вы бы, Авгинья, выбрали себе кого-нибудь из нас в работники. И гужей бы этих не знали, да и другого… — посоветовал Никодим.

— Как это — выбрала?

— Да так, приняли бы временно на работу. Из пленных кто-нибудь мог бы пристать.

— Как он для нас старается, — шепнул Сандро Андрею.

— Нет нужды… А и была бы, так как-нибудь и без пленных обошлась… Воевать им надо. А не хотят — пускай тогда, уж извините, мыкаются по белу свету и муки терпят.

— Так-с, — процедил Никодим и умолк.

Он не стал продолжать разговора, так как ответ женщины был достаточно ясен и категоричен. «Поговори с ней еще, — подумал Никодим, — так и в хату погреться не пустит». Андрей и Сандро поняли, почему Космач умолк. Обрадованные словами тетки Авгиньи, они только переглянулись между собой, заулыбались. Некоторое время шли молча, потом Андрей спросил:

— Ну как, мать, жизнь под оккупантами?

— Сами знаете, как живется в плену. Вот так и у нас…

Показались деревенские хаты, понурые, молчаливые. Там и сям над почерневшими дворищами высились обгорелые столбы и вереи, рыжие печные трубы, напоминая о том, что здесь недавно гуляли пожары, шли бои.

Въехали на выгон. Рядом с дорогой — длинное черное пятно: пепелище на месте колхозного гумна. На пепелище — кучи головешек, уголь, железный лом. Конь покосился на эти кучи, всхрапнул, хотел было остановиться, но на него прикрикнули, и он медленно потащил воз дальше. У самой околицы Авгинья повернула коня на дорожку, которая вилась за огородами.

— Улицей лучше не ехать. Подальше от глаз старосты, — объяснила женщина. — Увидит — сразу донесет, штраф за дрова наложит.

Миновали несколько дворов, и вскоре Авгинья, взяв коня за уздечку, повернула в небольшой садик.

— Вот и приехали, — сказала она, останавливаясь у забора, отделявшего садик от двора.

Внезапно с огорода донесся голос:

— Что, дровами занялась, Авгинья? Пора, пора… И помощников-то у тебя сколько!

Все оглянулись. Недалеко по тропинке шла женщина, неся откуда-то охапку соломы. Никто не ответил ей. Но когда она немного отошла, Авгинья, бросив взгляд на Никодима, обронила:

— Вдова… Хадора Юрковец. Вот бы к кому тебе в примаки, если жизнь надоела… Увидела-таки мои дрова. Теперь все, секретов нет…

Пленные мигом сбросили с телеги дрова, распрягли коня и, дыша на окоченевшие пальцы, бегом кинулись в хату. Никодим сразу же забрался на печь и, когда Авгинья позвала его к столу, только пробормотал:

— Озяб очень, будь добренькая, подай мне сюда.

Андрей и Сандро посмотрели друг на друга и улыбнулись. Низко склонившись над окутанной паром миской, они торопливо ели, потягивая носами и изредка покашливая. Глядя, с какой жадностью беглецы едят, Авгинья заметила:

— Не спешите. Хорошенько прожевывайте… Да и меру знайте.

Андрей уставился на хозяйку: жалко ей, что ли? Авгинья догадалась, пояснила:

— Вас жалко, а не еды. На днях через нашу деревню шел один хлопец. Тоже из плена. Несколько суток голодал. И вот на пустой желудок нахватался капусты с картошкой. Помучился бедняга часика два и помер. — Авгинья подала тарелку молока, прибавила: — Ешьте, сколько надо.

— Мама, Хадора пошла по улице… Видать, к Игнату, — сообщила девочка, повернувшись от окна.

— А ты, Верочка, беги в сенцы, последи из-за дверей…

Хлопцы поели еще немного, поблагодарили и встали из-за стола. Андрей прошелся по комнате, разминая ноги. Вдруг он заметил, что со стены, из-под вышитого полотенца, прикрывавшего застекленную рамку, на него глядят большие темные глаза с черными ресницами. В рамке было много карточек, и много глаз смотрело на него оттуда, но все они были на один лад и какие-то незаметные, глаза же с темным блеском были особенные, яркие и выразительные. Их сдержанную и строгую красоту выгодно оттеняли широкие густые брови, сомкнувшиеся на переносье в одну черную полосу. «Что-то очень уж знакомые глаза, — подумал Андрей и, шагнув ближе к фотографии, мысленно воскликнул: — Здорово, Борис! Как ты сюда попал? Ты здесь дома или в гостях?..» Андрей повернулся к хозяйке, чтобы спросить, кем приходится ей Борис, но, взглянув на ее глаза и брови, сразу понял, что это его мать.

— Где ваш Борис? — спросил он, показывая рукой на карточку.

— Он здесь. Откуда вы его знаете?

Андрей не ответил, потому что в эту минуту в хату с криком влетела Верочка:

— Бошкин с винтовкой идет! Бегите!

Грохоча солдатскими башмаками, скатился с печи Никодим. Дрожащими пальцами на ходу застегивая неподатливые крючки шинели, он стремглав вылетел из хаты.

— Через садок, на огород бегите! — встревоженно воскликнула Авгинья.

— Спасибо, — ответил Андрей и, оглянувшись с порога, крикнул: — Я шофером в Калиновке был. Знаю Бориса. Кланяйтесь ему!

— Ладно, ладно. Бегите, родимые.

Последних слов уже не было слышно: их заглушил стук дверей. Андрей догнал Сандро и Никодима за садом, и они побежали все вместе. Пробрались канавой через огороды, вошли в заросли кустарника, тянувшиеся вдоль речки. Передохнули, обсудили, что делать дальше, и двинулись на восток.

Через час-полтора они остановились на опушке леса, у дороги. В полукилометре впереди виднелась деревня. Некоторое время все молча поглядывали на нее. «Так это же Выгары, — думал Никодим. — Еще пять километров — и Бугры, родной дом».

— Глядите, подвода из деревни едет, — сказал Сандро.

— Вот и хорошо, — обрадовался Андрей. — Сейчас разузнаем, кто в деревне. Тетка Авгинья ведь говорила, что здесь были наши…

Подвода быстро приближалась к лесу. На ней можно было разглядеть человека, закутанного в серый армяк. Он сидел на чем-то твердом, покрытом полосатым одеялом, концы которого бились на ветру. Трудно было разобрать, кто едет: женщина или мужчина. Не понять было и что лежит на возу. Подвода въехала в лес. Пленные вышли на дорогу, окликнули проезжего. Человек остановил коня, откинул с головы просторный капюшон армяка. Из-под толстого, закрывающего лоб вязаного платка поблескивали карие глаза.

— На мельницу еду, хороший ветер, — поспешила объяснить женщина, рассматривая встречных.

— Поезжай на здоровье. Только скажи, что в деревне? — спросил Андрей, делая шаг к повозке. — Немцев нет?

— Нет!

— А партизаны?.. Ну, что молчишь? Говори, не бойся, мы ведь пленные.

— Есть партизаны.

— Правда?!

— Конечно, правда. Я жена красноармейца, не стану я таким, как вы, врать.

— Тогда спасибо. Поезжай счастливо.

Андрей и Сандро пошли к деревне. Никодим же колебался. Идя следом, он говорил:

— А что, если баба наврала? Если там не партизаны, а полиция?

— Не может этого быть. В конце концов подкрадемся к деревне со стороны кустарника и в крайнем доме спросим. А в случае чего — драла.

— Как хотите… Вам виднее… — Никодим начал расстегивать ремень, поглядывая на придорожные кусты. — Я тут на минутку… Догоню…

Когда они уже подходили к деревне, оглянулись: Никодима сзади не было. Андрей и Сандро посмотрели друг на друга и нахмурились.